Одушевленный ландшафт. Сборник статей - Коллектив авторов -- География, краеведение Страница 16

даже смысл. В руках у туриста — цифровой фотоаппарат (а то и просто смартфон), на который он снимает бесчисленное количество фотографий (в нижнем углу каждой — дата и время). Анализируя причины успеха цифровых фотокамер, Г. Н. Козяр и В. В. Нуркова отмечают, что «именно тотальный контроль стал их главным козырем. Ведь в традиционной процедуре съемки на пленку слишком многое остается неподвластным замыслу фотографа, всегда присутствует зазор между тем, что ожидалось и тем, что получилось в итоге» [Козяр, Нуркова 2012]. Для того чтобы хоть как-то преодолеть этот зазор, аналоговому фотографу (особенно если он снимает в ручном, а не в автоматическом режиме) требуется не только тщательно сориентироваться в наличной ситуации, но и построить сложный антиципирующий образ будущей фотографии. Можно сказать, что ему необходимо интериоризировать материальную фотографию, которой еще нет. «Обуреваемый сомнениями „получится не получится“, [он] пытается запомнить само портретируемое событие, продумать историю, ключом к которой станет пока скрытый и поэтому загадочный снимок. Другими словами, ему приходится компенсировать неполную управляемость камеры дополнительными приемами произвольного запоминания… Целевое воспоминание такого фотографа не будет ограничено рамкой кадра, а насытится не включенной в кадр информацией о происходящем событии… [Фотограф же, снимающий на цифровой аппарат,] может быть абсолютно уверен в том, что его замысел удался. Он видит готовый кадр и поэтому скорее запоминает его, а не окружающую ситуацию. Как следствие, можно прогнозировать качественные отличия в работе памяти при обращении к цифровому или аналоговому снимку» [Козяр, Нуркова 2012].

Удивительно, но если цифровое фото предлагает быстрый ответ на проблему, схлопывает зазор впечатления, то аналоговое, наоборот, позволяет длить его. Сначала до тех пор, пока фотография не будет напечатана, потом, пока не будет увидена каждым новым зрителем. И если с фотопленкой в течение этого дления ничего не происходит, то внутри переживающего его фотографа идет особый процесс — «некоторое подвешенное состояние, в котором происходит какая-то интенсивная деятельность, не дающая никакого продукта, и которое образно можно назвать „трудом страдания“, или „трудом траура“, если угодно. У Фрейда есть выражение — „труд траура“, — когда мы держимся в страдании или в труде жизни, в тайной химии жизни, не пытаясь его разрешить или заместить чем-нибудь» [Мамардашвили 2014]. И чем долее человек способен совершать эту непрагматическую работу, тем более ценными и продуктивными могут быть спонтанно возникающие вследствие нее творческие синтезы. Ибо эта работа есть движение в теле впечатления-символа, и в этом движении (по М. К. Мамардашвили, Э. В. Ильенкову) постигаются законы существования мира.

Итак, первая группа активностей — эго-защуты и копинги — характеризуются тем, что личность отказывается принимать впечатление на свой счет. Факт вторжения Другого в мое «Я» или вовсе игнорируется, или игнорируется его символический характер: вторгшееся содержание выносится обратно во вне — в виде фотографии, собаки, романтического партера, повторного приезда в «понравившиеся» места и т. п. Эти формы активностей, с нашей точки зрения, сами по себе не ведут к личностному развитию.

Следующая группа активностей основана на понимании символического характера впечатления, его прямой связи с особенностями «Я». Такие активности личности могут привести к ее развитию. В данной группе следует, в свою очередь, выделить две формы активности.

Первая из них может быть названа автоархеологией. Она представляет собой аналитическую реконструкцию своего «Я», основанную на рефлексии впечатления и тех отношений, путь к которым это впечатление ознаменовало. Весьма точным, если говорить о такой форме активности, является название «ландшафтная аналитика». Его можно трактовать так: ведущие и участники расшифровывают формулу личности, основываясь на данных о том, в какие отношения с какими ландшафтами вступил тот или иной участник (что «отозвалось», вызвало впечатление). Почти как химик-аналитик, который может установить состав исследуемого вещества в серии опытов, в которых это вещество вступает (или не вступает) в реакции с другими. Такая методология не нова для психологии. Существует целый ряд т. н. аналитических подходов: психоанализ, транзактный-анализ, экзистенциальный анализ и т. д. Их объединяет установка на поиск какой-то скрытой сущности по ее видимым следам. В психоанализе это реконструкция содержаний бессознательного на основе толкования снов, оговорок, ассоциаций и т. п. В транзактном анализе — выявление циклично повторяющегося сюжетного сценария в биографии, видимом поведении и т. п. Этот же принцип положен в основу такой формы психодиагностики как проективные тесты. Подобную практику можно представить также как сбор свидетельств о себе: «что обо мне говорит факт, что меня манит к устью этого ручья, а не к его истоку?»

Автоархеологические раскопки — всегда послойная работа, в ходе которой участники могут увидеть как более поверхностные содержания своей личности (например, разделяемые ими стереотипы или питаемые иллюзии), так и более глубокие (мотивы, ценности, смыслы). Критически важно, чтобы ведущий-психолог бережно сопровождал такую активность участников и скрупулезная работа автоархеолога не превращалась в варварские действия черного копателя — найти металлоискателем «главный» артефакт, извлечь его на поверхность и забрать с собой, оставив на его месте раскуроченную зияющую дыру, уходящую вглубь сквозь все слои. Автоархеология, как и археология, увлекательна и захватывающа, но не стоит забывать, что, во-первых, мы имеем дело с живым человеком, так что автоархеолог оказывается отчасти и хирургом, а во-вторых, в отличие от культурного слоя, толщина которого ограничена, в личности можно копаться бесконечно (всегда будет виднеться что-то новое, что захочется извлечь). Зачастую совершенно необязательно доставать «вон ту блестящую штуковину, кусочек которой вроде бы показался». Иногда достаточно просто позволить ей быть там, где она есть.

Здесь уместно вспомнить притчу, услышанную автором еще в школе от учителя английского языка. Орнитолог по образованию, он рассказывал о том, как ушел из профессии после того, как обнаружил в степи орлицу какого-то нехарактерного для тех мест вида. Вернувшись на биостанцию, он рассказал коллегам о находке, но те не поверили и напомнили, что по правилам, птицу необходимо застрелить в доказательство ее существования. Кажется, он так и сделал, но бесчеловечность и бессмысленность происходящего (второй такой орлицы в тех местах ждать точно не приходилось) вынудили его сменить профессию.

Автоархеолог собирает музейную коллекцию символов своей жизни и обязательно сопровождает каждый экспонат табличкой — комментарием — интерпретацией. Интерпретация — главный метод аналитика: символ говорит о чем-то важном в личности и именно поэтому он ценен (а вовсе не сам по себе). Однако мультимодальность, глубина и многозначность символа сплющиваются при попытке его прагматического использования (например, в целях развития личности или победы над неврозом). В этом — парадокс интерпретации! Она помогает зафиксировать следы контакта с бессознательным и может быть полезна для решения проблемы, с которой работает участник, но перекрывает путь к раскрытию