Одушевленный ландшафт. Сборник статей - Коллектив авторов -- География, краеведение Страница 17

потенциала символа, который, очевидно, глубже. Будучи означенным как средство решения конкретной задачи, символ перестает быть «средством познания всеобщего» (именно такую характеристику символу дает Э. В. Ильенков [Ильенков 2006]). Интерпретация делает многозначный символ мертвым (или ставшим), фиксируя лишь одно из его возможных значений. Исчезает «тотальная импрессия», единомножие значений и смыслов. Может ли такая работа быть полезной для развития личности? — Безусловно. Можно ли считать такой формат символическим диалогом? — Вряд ли. Скорее это монолог или обмен монологами (см. эпиграф). Причем каждая реплика — акт оПРЕДЕЛения другого.

В зависимости от того, чей монолог слышен отчетливее, человека или ландшафтного объекта (кто кого определяет-определивает), — перед нами автоархеология или шаманизм, торжество магического мышления. Автоархеолог говорит сам, шаман — позволяет говорить ландшафтным объектам (которые в этой связи корректнее было бы называть ландшафтными субъектами). Но при этом он сам отказывается от позиции субъекта, принимает позицию объекта воздействия. Именно на этом механизме основывается, например, феномен табу, которое обладающий магическим мышлением человек действительно не может нарушить, каким бы мнимым оно нам не виделось. С магическим мышлением, поглощенностью впечатлением, мы неоднократно встречались и в практике ландшафтной аналитики. Я бы сказал, что одна из задач ведущих заключается в том, чтобы не допустить длительного пребывания участников в таком состоянии, пробуждая их наблюдающее «Я». Способами такого пробуждения являются рефлексивные вопросы, шеринги, на которых участники делятся своими переживаниями (не только говорят, но и слушают других) и т. п. Именно здесь и возникает наконец та форма активности, которая, согласно предлагаемой модели, и ведет к развитию и созиданию личности — диалог.

Задача ведущих во время шеринга — организовать как минимум три контура диалога: диалог с ландшафтными символами, диалог с другими участниками по поводу своих переживаний и диалог с культурой через соотнесение своего осмысления символов с традиционным. Таким образом, открывающееся пространство — область не только группового обсуждения, это еще и пространство культурно-исторического диалога с коллективным субъектом. Обсуждаемые и переживаемые символы имеют свою культурную историю. Многие до меня выбирали именно этот символ как отражение/воплощение некоторых законов. Эта традиция выборов и превратила конкретный предмет в символ — проторенную тропинку или сеть тропинок познания… но для того, чтобы это познание случилось со мной, именно я должен по ней пройти. Так через оперирование символом моя субъектность взаимодействует с другими. Я-сам иду по тропинке, но эта тропинка хранит память и о других ее протаптывальщиках. Своим топтанием я воплощаю тропинку (здесь впору говорить о поэзисе). Воссоздаю и немного изменяю. Так символ становится средством не только познания всеобщего, не только моего к нему приобщения, но и создания, воплощения этого всеобщего. Однако воплощаю это всеобщее здесь и сейчас именно я. Мое «Я» и есть та инстанция, которая может удерживать одновременное дление нескольких смыслов, нескольких конт у ров диалога, создающих символический ряд.

Возможность одновременного переживания единомножия смыслов рождает точку «Я», которую можно было бы назвать точкой вненаходимости (по М. М. Бахтину). Возможно, впервые в человеческой жизни такая позиция вненаходимости или бодрствующего «Я-наблюдателя» появляется в детской игре. Дети легко используют предметы-заместители. Сидя в песочнице, ребенок может, например, приготовить пирог из песка. Он предложит его соседу, и тот съест, но понарошку. Это «понарошку» и есть сохраненная субъектность. И именно в этом «понарошку» живет символическое. В символе одновременно присутствуют оба (а где оба, там и много) значения/смысла одного и того же объекта. Рамка символического диалога держится именно благодаря одновременному осознаванию нескольких смыслов объекта-символа, которые должны бы вступать в противоречие, но не вступают[10]. Эта одновременность (а не последовательный обмен ударами долотом) отличает символический диалог от автоархеологии или шаманизма.

Отметим, что замечательный современный персонолог В. А. Петровский в своих недавних работах [Петровский 2014; Петровский 2018] предложил понимание «Я» именно как артефакта, самосозидающего себя из «соощущения ощущений» (или в данном случае — соощущения смыслов, которое начинается с двусмысленности). «Я» с необходимостью возникает там, где появляется, замечается и удерживается (длится) двусмысленность (в развитие этой темы см. исследование феноменологии человеческой двусмысленности С. З. Агранович и С. В. Березина [Агранович, Березин 2005]). И здесь мы снова возвращаемся к нашему основному лейтмотиву. В ландшафтной аналитике участникам предлагается не единичное впечатление, а целая череда впечатлений, причем все они берутся участником не сами по себе, а как метафоры применительно к решению сформулированной в клиентском запросе задачи (он озвучивается в самом начале сессии, также метафорически и остается с участником на протяжении всего путешествия).

Суть психотехники ландшафтной аналитики — создание системы средств, позволяющих участнику начать выстраивать собственный символический ряд во взаимодействии с миром (символы и метафоры, новые задачи и новый опыт как бы нанизываются на нитку клиентского запроса), прислушаться к резонансу элементов этого ряда и не просто услышать, но воплотить таким образом свое «Я», извлечь его из соощущения смыслов полученных впечатлений. Вся система ландшафтной аналитики нацелена не на то, чтобы каким-то образом схлопнуть зазор, решить задачу, а наоборот, на то, чтобы как можно дольше сохранить зияние этого зазора, вычерпывая из него бесконечный ряд смыслов, переживание которых конституирует «Я» участника и созидает новый опыт.

Позволим себе привести две метафорические иллюстрации к сказанному. Первой может служить издавна применяющаяся конструкция сводчатого потолка или моста, при которой перекрытие не падает в силу того, что каждый кирпич опирается на другой. Именно так, по нашей задумке, должны складываться кирпичики опыта, из которых и строится развивающееся «Я» участника ландшафтной аналитики. Вокруг зазора задачи, а не в его зиянии складывается прочная конструкция, основанная на творческом использовании законов природы.

Вторая иллюстрация — популярный в Мурманске метод сухого посола сельди, когда выпотрошенные рыбины пересыпаются солью и как бы вкладываются друг в друга: спинка в брюшко. Будучи замкнута в круг, такая конструкция напоминает символ Уробороса, но с точностью до наоборот: в данном случае не змей поедает свой хвост, но спинка одной рыбины не дает закрыться брюшку другой, обеспечивая равномерную засолку продукта.

Подведем итог сказанному. Итак, сталкиваясь с новым впечатлением, субъект воспринимает его как задачу. Он стремится либо не заметить ее, либо поскорее решить. Он действует прямо и непосредственно, желая поскорее снять противоречие, но в ландшафтной аналитике создаются специальные условия для того, чтобы на пути такого решения возникала новая задача и даже череда задач. Используя психодинамическую терминологию, можно сказать, что в этом случае либидозная энергия устремляется не по кратчайшему пути через образованный значимым отношением зазор, а встречаясь с определенными запрудами, совершает движение по контуру самого этого зазора. Двигаясь не «поперек», а «вдоль» или