Вот и всё. Зачем мы пугаем себя концом света? - Адам Робертс Страница 26

Но и на этом все не закончится. Если наше Солнце умрет, то же самое произойдет со всеми звездами во Вселенной. Несмотря на то что новые звезды рождаются постоянно, в том числе пока я пишу эти строки, процесс не будет вечным. В конце концов все они израсходуют топливо и потухнут. А после, в течение невообразимо долгого времени, Вселенная будет темной, холодной, инертной, мертвой — и останется такой навсегда.

Почти все ученые сходятся во мнении, что Вселенная возникла в результате Большого взрыва, когда некая безразмерная точка «взорвалась», разбросав материю во всех направлениях. Такое расширение Вселенной — непрерывный, поддающийся измерению феномен. По мере того как материя продолжает расширяться, становясь менее плотной, прекращается формирование новых звезд. В итоге спустя квадриллионы лет все без исключения звезды Вселенной исчерпают топливо. Температура в непредставимо огромных пространствах расширяющегося космоса понизится до значения чуть выше абсолютного нуля.

Этот процесс описывают термином «энтропия» — словом, имеющим как бытовое, так и научное значение. Последнее ведет свою историю с 1865 года, а первое, гораздо более старое, таково: все на свете конечно. С древних времен люди понимают эту базовую истину о природе вещей — порядок постепенно становится беспорядком, подобно молодости, которая неминуемо увядает. Человек, разумеется, строит себе дом, вставляет окна и красит стены. Но он прекрасно знает: если не продолжать вкладывать в этот дом свой труд, он превратится в заросшую сорняками развалину, с ветхими стенами и облупившейся краской. В этом и заключается нехитрый смысл энтропии: беспорядок будет увеличиваться, если мы не станем поддерживать порядок.

Итак, это конец, который предсказывают нам большинство ученых: бесконечно расширяющаяся, холодная, темная и безжизненная Вселенная, каким бы теплым, светлым и живым ни был сейчас окружающий нас мир. Не очень-то радостная перспектива.

Теории о будущем нашего Солнца были разработаны и широко распространились в XVIII и XIX столетиях и укоренились в массовом сознании, послужив толчком к созданию некоторых удивительно мрачных описаний конца света. Возможно, самое яркое из них — поэма Байрона «Тьма» (1816), которая начинается так:

Я видел сон… Не все в нем было сном.

Погасло солнце светлое, и звезды

Скиталися без цели, без лучей

В пространстве вечном; льдистая земля

Носилась слепо в воздухе безлунном.

Час утра наставал и проходил,

Но дня не приводил он за собою…

И люди — в ужасе беды великой

Забыли страсти прежние… Сердца

В одну себялюбивую молитву

О свете робко сжались — и застыли.

Перед огнями жил народ; престолы,

Дворцы царей венчанных, шалаши,

Жилища всех имеющих жилища —

В костры слагались… города горели…

И люди собиралися толпами

Вокруг домов пылающих — затем,

Чтобы хоть раз взглянуть в глаза друг другу.

Счастливы были жители тех стран,

Где факелы вулканов пламенели…

Весь мир одной надеждой робкой жил…

Зажгли леса; но с каждым часом гас

И падал обгорелый лес; деревья

Внезапно с грозным треском обрушались…[89]

Поэма заканчивается недвусмысленно: всё кончено и все мертвы. Последние строки звучат так: «Тьме не нужно было / Их помощи… она была повсюду…»

Байрон, типичный рок-н-ролльный бунтарь, родившийся за столетия до появления этого жанра, глядя в будущее, видит то, что увидел бы любой здравомыслящий атеист, — разрушение, смерть, угасание. Космосом неминуемо будет управлять логика конечности всего и вся, если только за пределами Вселенной не появится нечто сверхъестественное, которое ее обновит.

Возникает вопрос, почему мы должны считать такой сценарий столь уж мрачным? Разумеется, это конец, но никак не близкий — от него нас отделяют триллионы лет. Для астрофизиков это всего лишь краткий миг в долгом течении нашего коллективного будущего, но для всех остальных людей как индивидов и даже как биологического вида — вряд ли повод для беспокойства. В среднем каждый вид млекопитающих существует около миллиона лет, а потому маловероятно, что мы доживем до момента, когда примерно через миллиард лет усиливающийся жар Солнца сделает нашу планету необитаемой. Быть может, нас тревожит именно понимание того, что мы разделяем злой рок со Вселенной?

Возможно, мы были бы способны принять мысль о собственной смертности, если бы знали, что это не равно концу истории всего человечества, которое обойдется и без нас, двигаясь по пути к своей финальной цели, какова бы она ни была. Выживание человеческого рода — ключевая проблема почти всех апокалиптических сценариев. Но если наш пункт назначения неизбежно оказывается конечной остановкой, то, право, в чем же тогда смысл всего этого?

Подобный ход рассуждений может привести к довольно пессимистическому взгляду на жизнь. Среди философов, чья задача скорее вскрывать настоящее положение вещей, а не приукрашать его духоподъемными историями, распространен такой абсолютный пессимизм. Румынский мыслитель Эмиль Чоран невозмутимо взирал на подчиненный энтропии космос и бесстрастно замечал: «Когда-нибудь эта старая лачуга, которую мы называем миром, развалится. Как именно, мы не знаем, да и, в сущности, нам нет до этого дела. Поскольку ни в чем нет ничего важного, а жизнь — это вращение в пустоте, ее начало и конец не имеют значения»[90].

Родоначальником подобного философского пессимизма был Артур Шопенгауэр, человек настолько угрюмый, что его собственная мать писала ему: «Ты возмутительный, пренесносный тип, с которым не представляется возможным жить под одной крышей. Твое самомнение перекрывает все твои достоинства, делая их совершенно бесполезными для общества просто потому, что ты не можешь сдержать свою склонность находить недостатки во всех, кроме самого себя». Шопенгауэр считал космос в целом намного более несчастным, чем счастливым, и, таким образом, на космическом уровне утверждал, что не только несуществование мира так же возможно, как и его существование, но и что первое предпочтительнее второго. Если бы Шопенгауэр был знаком с концепцией современных физиков о холодной и неподвижной стерильности, в которой закончит свои дни наша Вселенная, он, возможно, отнесся бы к ней благосклонно.

Между тем большинство людей избегают мысли о таком финале. Ведь всегда найдется лазейка — если наш мир обречен, мы улетим на Марс. Если нашему Солнцу суждено погаснуть, к тому моменту мы уже высадимся в какой-нибудь далекой галактике. Однако вот что на самом деле Уэллс подразумевал под «последним берегом»: рано или поздно очередной