Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль Страница 8

Мы довольно хорошо осведомлены о бизнесе большинства российских миллиардеров[34], однако ученые явно отстают от журналистов, писателей и режиссеров в том, что касается изучения жизни российской элиты за пределами ее наиболее заметной активности в политике и бизнесе. К 2017 году обозначился очевидный пробел в академических исследованиях того, что представляет собой российский богатый класс, как он изменился по сравнению с девяностыми, а также каким образом колоссальное экономическое неравенство, присущее российскому обществу, отражается на используемых им индивидуальных и коллективных стратегиях легитимации. За исключением нескольких исследований, проведенных российскими учеными, на сегодня практически нет научных публикаций, касающихся семейных отношений, образа жизни и идентичности нового российского высшего класса[35]. В тех немногих случаях, когда западные ученые исследовали какие-либо из этих аспектов – например, одна из научных работ была посвящена гламурной культуре 2000-х, – они опирались на анализ информации из СМИ, а не взаимодействовали с субъектами напрямую[36].

Подобное отставание академической науки объясняется рядом исторических причин. Во-первых, в послевоенный период в социальных науках закрепилась глобальная тенденция ставить под сомнение само понятие социального класса. Во-вторых, когда концепт класса был наконец возрожден, его начали считать в целом неприменимым к постсоветскому российскому обществу[37]. В-третьих, когда академические сообщества в США и Западной Европе обращались к изучению проблем власти в России, в этой области доминировали советологи и кремлеведы, которые традиционно концентрировались на политических элитах, находящихся у власти или приближенных к ней[38]. Все остальное, связанное с российским высшим классом – его социальные и культурные характеристики, взгляды на богатство и неравенство, совокупность представлений и практик, определяющих воспроизводство элиты, – оставалось за рамками академического интереса.

Социологические исследования богатых

В то время как в исследованиях российского общества сформировалось очевидное слепое пятно, в других странах высшие классы и их образ жизни, напротив, всегда привлекали внимание социологов. Одним из тех, кто заложил интеллектуальные основы для такого устойчивого социологического интереса к элитам, был американский экономист и социолог Торстейн Веблен, изучавший новый социальный слой богатых американцев в конце XIX века[39]. В отличие от привилегированных классов предыдущих времен, которые демонстрировали свои статус и богатство, дистанцируясь от любого труда, новому высшему классу в индустриальном обществе была свойственна специфическая смесь предприимчивости и праздности. Под последней имеется в виду, что новые американские богачи предавались, по Веблену, «демонстративному потреблению» и «демонстративному досугу», причем мужская часть элиты зачастую делала это опосредованно, через своих жен и любовниц.

Идея демонстрации богатства через женщин была проработана коллегой Веблена, социологом и экономистом Вернером Зомбартом, в эссе «Роскошь и капитализм». Зомбарт утверждал, что элита выражает свою обособленность, демонстрируя утонченную роскошь, которая предстает в виде изысканных товаров высшего качества, например еды и одежды[40]. Примерно в то же время, в начале XX века, немецкий философ и социолог Георг Зиммель, изучавший природу социального взаимодействия и индивидуализации в современном мире, разработал теорию моды[41]. Он утверждал, что мода служит средством отождествления себя с другими людьми и одновременно отгораживания себя от них. Новые стили потребления, как правило, продвигают те, кто находится на верхних ступенях социальной лестницы, чуть ниже самой ее верхушки. Затем их мода спускается вниз по ступенькам статусной иерархии, по ходу этого обесцениваясь и вульгаризируясь.

Более известный современник Зиммеля и Зомбарта Макс Вебер, также социолог, разработал собственную теорию стратификации[42]. Исследуя немецкое общество и его социальную структуру, он выделил класс, статус и власть как основные компоненты общественных страт. Он также ввел в научный дискурс такие понятия, как социальный престиж и популярность, поскольку то и другое потенциально увеличивает способность человека подниматься по социальной лестнице и оказывать влияние на общество. Вебер также утверждал, что частная сфера – круги общения, семья и социальная жизнь – имеет решающее значение для воспроизводства социального класса из поколения в поколение.

Многие ученые взяли идеи Вебера за основу своих исследований. Наиболее видным среди них стал американский обществовед и теоретик социальных конфликтов Чарльз Райт Миллс, чей социологический труд «Властвующая элита», изданный в 1956 году, задал тон большей части послевоенных исследований элит. Миллс рассматривал элиту США как устойчивую и сплоченную группу, члены которой в значительной мере зависят друг от друга. Эта группа происходит из социально признанного высшего слоя трех главенствующих сфер жизни общества: экономической, политической и военной. Миллс, как и Вебер, придавал большое значение социальному взаимодействию внутри изучаемой им группы. По его мнению, то, как часто люди контактируют между собой и насколько свободно и беспрепятственно вступают в брак, является важным индикатором принадлежности к определенному социальному классу[43]. Несмотря на название книги, почти две трети своей работы Миллс посвятил анализу не столько властвующей элиты (самой верхушки общества), сколько высшего класса или класса собственников в более широком смысле.

Подход Миллса к изучению высшего класса был использован во многих последующих исследованиях. Главным продолжателем его традиции стал Уильям Домхофф, который отошел от тоннельной фокусировки на правящей элите и включил в свой анализ топ-менеджеров и высокопоставленных сотрудников крупных корпораций и других частных институтов, то есть 1 % американцев, которые в начале 1990-х годов владели более чем третью всего богатства в США. Другие американские ученые сосредоточились на частных аспектах этой темы: например, Сьюзен Острандер исследовала женщин высшего класса в конце 1970-х и начале 1980-х годов (см. главу 6), а Фрэнси Островер изучила мотивы участия богатых в филантропии (см. главу 5) и пришла к выводу, что элиты используют культуру, чтобы отделить себя от других и отстоять свой статус.

Послевоенный бум 1947–1973 годов – «золотой век капитализма», как назвал его Эрик Хобсбаум, – привел к серьезному повышению уровня жизни на Западе[44]. На этом фоне изучение элит и высших слоев общества отошло для западных социологов на второй план. Они переключились на другие темы, такие как социальный активизм, гендер и этничность. Одним из немногих, кто в тот период продолжил изучение элитарной культуры, был французский социолог Пьер Бурдьё. Его исследования с начала 1960-х годов касались неэкономических аспектов воспроизводства класса, для обозначения которых он ввел понятия различных видов капитала: экономического, культурного, социального и символического (сюда входят образование, культурный багаж, неформальные социальные связи и политическое влияние). По мнению Бурдьё, основное преимущество принадлежности к привилегированному социальному классу состоит в возможности избавиться от давления экономической необходимости. Господствующие классы обладают тем,