Кристиан Зальцманн - Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник) Страница 13

Мельхиор был растроган. Он понимал, что сам был виноват в своей напасти, потому что именно он затеял безрассудную игру. Кроме того, его пожалел бедный Иоганн, который так явно продемонстрировал свое раскаяние. Поэтому он поклялся, что своему отцу ни о чем не расскажет.

Тем не менее умолчать о случившемся было нельзя. Ведь голова была все же разбита, и Мельхиор не мог этого скрыть. В течение часа он не попадался отцу на глаза; но когда его позвали к столу, ему пришлось появиться, и отец сразу заметил, что голова у Мельхиора разбита.

– Ну! Что такое? Что с глазом? Я полагаю, ты разбил голову? Храни тебя Господь! Что же с тобой случилось?

– Я упал.

– Упал? Чего ж ты упал? Кто знает, чем ты занимался, где ты был?

– На детской площадке за церковью.

– А кто там был из мальчиков?

– Кристиан, Готфрид и Якоб.

– Больше никто?

– И… и Иоганн.

– Ну, я все же спрошу мальчиков, что произошло. И если узнаю, что ты меня обманул, то непременно тебе этого не спущу. Прямо сейчас оденусь и пойду.

– Я хочу только сказать: один из них в меня бросил камнем.

– Кто? Кто в тебя бросил?

– Мне кажется, Иоганн.

– Вот ведь мерзкий негодник! Невежа! Так бросить! Жена, у нас беда! Этот негодник Иоганн бросил камнем в нашего Мельхиора. Смотри, у него в голове дырка! Если бы попало на толщину пальца ниже, он мог бы выбить ему глаз. Тогда это был бы несчастный случай, и нам пришлось бы кормить калеку. Он мог бы его убить. Но погоди! Погоди! Я хочу тебе кое-что сказать», – и тут он взял с собой Мельхиора и направился вместе с ним домой к Иоганну.

И все же он шел не так быстро. Ибо всем, кого он встречал, показывал рану на лбу Мельхиора и громкоголосо рассказывал о злом поступке Иоганна, гнусного негодяя. И вот собралась толпа женщин, мужчин и детей, все они обступили Мельхиора, хотели увидеть рану, разводили руками и уверяли, что отец не должен просто так оставить этого дела. И вот процессия подошла к дому Иоганна.

Тем временем Мельхиор совершенно переменился. Теперь он начал понимать, что Иоганн, должно быть, сквернейший мальчик, и очень радовался тому, что подобного негодяя, который подбил ему глаз или вовсе хотел убить, изрядно накажут.

Наконец они оказались перед домом Иоганна. Отец Мельхиора постучал в дверь так, что она едва не треснула. Отец Иоганна выглянул в окно, увидел толпу людей и столпотворение перед своим домом, подошел полуживой от страха и открыл дверь.

Но еще больше он испугался, когда отец Мельхиора набросился на него с самыми вульгарными и грубыми словами, назвал его никчемным человеком, а его семью – мерзким отродьем и стал угрожать предъявлением иска и тюрьмой.

При таком поведении отец Иоганна, должно быть, потерял всякое самообладание. Он взял под защиту своего сына, выругался в ответ, в конце концов выставил Мельхиора вместе с его отцом из дома и захлопнул дверь.

На другой день он выяснил, как все случилось, и как следует наказал Иоганна.

Но отец Мельхиора этого не видел. Поэтому он все дни напролет говорил о несчастье, которое мог принести Иоганн, и поклялся ему отомстить.

И он сдержал свое слово. Ибо однажды, повстречав Иоганна на улице, он так отлупил его своей испанской тростью, что тот не мог оправиться много дней.

И так отец Мельхиора вел себя постоянно. Если вдруг его мальчика кто-нибудь отругал или ударил, то он всякий раз поднимал ужасный шум. Он ругался на мальчиков, которые его обидели, и на их родителей, поджидал их перед дверью и c ними бранился.

Если Мельхиора наказывали в школе, то он приходил к учителям домой и говорил им величайшие грубости. «Надо быть воспитателями, а не школьной прислугой, они не знают, чего стоит вырастить ребенка», – таковы были обычные комплименты, которые они получали.

При таком воспитании Мельхиор стал именно тем, кем и должен был обязательно стать – мстительным мальчиком. Если его кто-нибудь обижал, то он так горячился, что терял всякую рассудительность. Он не думал, что сам часто провоцировал оскорбления и что поэтому его обидчик не был таким уж злым, как он считал. «Я этого не оставлю, тебе это дорого обойдется», – такими были угрозы, которые он обычно выкрикивал, если кто-нибудь его обидел.

И действительно, его нельзя обвинить в том, что он когда-нибудь кому-то не давал спуску. Мальчиком, подростком, взрослым человеком он всегда вел бой до конца. Он либо мстил своим языком или своими руками, либо тащил своих противников в ратушу и там решал с ними дело.

Но теперь ему все же приходится давать спуску. Его состояние, которое досталось ему от отца и которое существенно увеличилось еще и благодаря наследству богатого кузена, было израсходовано на денежные штрафы и судебные издержки. Даже дом был продан, и он вынужден жить очень бедно на подаяния своих родственников. Ему теперь, разумеется, часто приходится слышать самые язвительные насмешки и самые жестокие обвинения, а он ничего не может поделать, кроме как стиснуть зубы и грозить кулаком.

Как сделать детей завистливыми

Госпожа Элеонора имела большое пристрастие обращать на себя внимание одеждой и убранством своего дома и – малый доход, которого едва хватало на то, чтобы покрывать самые необходимые траты. Это ее очень расстраивало.

И все же она легко преодолела бы свое горе, если бы только другие люди жили точно так же бедно. Но дело обстояло иначе. Ей всегда приходилось слышать о людях, имевших большой доход, получивших наследство, удачно женившихся, выигравших в лотерею, и такие известия были для нее, как она имела обыкновение говорить, настоящим гвоздем в крышку гроба.

Напротив нее жила ее сестра, вышедшая замуж за зажиточного торговца, в лавке которого редко бывало пусто, потому что он был очень душевным и своим радушием всегда привлекал к себе многочисленных покупателей. И вот госпожа Элеонора вместе с Фикхен, своей дочерью, сидела у окна и наблюдала. Как только кто-нибудь заходил в лавку и по его костюму она могла заключить, что тот имеет при себе туго набитый кошелек, у нее начинало колоть сердце, и она горько вздыхала: «И вправду, у других все складывается по их воле и желанию – вот сидит моя сестра, важная, словно придворная дама, к ней текут и текут деньги, а мне хоть кто-нибудь что-нибудь принес?»

Однажды она услышала, что ее соседка получила наследство от богатого кузена – это ее расстроило окончательно. Она вернулась домой с трясущимися руками. «Ты можешь себе представить, Фикхен, – сказала она, – наша соседка, которая и так уже не знает, как ей задрать нос еще выше, получила в наследство 3000 талеров. Можно лопнуть от злости, если взглянуть, как мир устроен. Я хочу только посмотреть на спектакль, который устроит эта женщина! Накупит зеркал, комодов! Заметь, как она вырядится! Не буду больше смотреть на всю эту мерзость. Лишь ты, бедная девочка (здесь она разразилась слезами), лишь ты меня жалеешь, только тебе – ах, мое сердце не выдержит, – тебе придется остаться в таком безбожном мире, с этой сволочью!

Получив известие, что дочь ее сестры стала надворным советником, она свалилась в конвульсиях.

У Фикхен было поистине доброе сердце. Она жалела добрую мать, плакала, если видела ее плачущей, ругалась вместе с нею, если мать бранила других, поскольку думала, что этим дает ей некоторое облегчение.

Но вследствие подобного обращения в сердце Фикхен зародилась некая штука, которую принято называть завистью.

Эта штука очень сильно истощает, ибо Фикхен лишилась при этом всех сил. Цветущий румянец, который обычно окрашивал ее щеки, исчез и сменился желтизной. А как могло быть иначе: у доброго ребенка не было ни одного радостного часа, день за днем только досада. Тут одна из подруг ее детства вышла замуж за богатого человека, там ее тетка купила новое платье. Одна получила наследство, другой посчастливилось в лотерее. Иного человека все это не беспокоило бы, но Фикхен раздражало. Она часто говорила, что ей словно червь сердце гложет, что ей не спится, с тех пор как ее прежняя подруга купила большой дом на рыночной площади. Когда в этом году была сильнейшая гроза, то она успокаивала себя тем, что однажды милостивый Боже проявит понимание и попадет куда надо. Но и этого не случилось. Разве Фикхен могла долго продержаться в мире, где она видела так много счастливых людей и так много радостных лиц!

По сведениям церковной книги, она умерла от чахотки в возрасте двадцати двух лет четырех месяцев и пяти дней.

Как привить детям злорадство

Это совершенно естественно. Ведь если кому-то неприятна удача других, то он обязательно будет также желать, чтобы им не посчастливилось. И какая радость, если это его желание исполняется!

Во всяком случае, это можно было увидеть на примере завистливой Фикхен. Единственную радость, которая порой делала ее печальную жизнь отрадной, приносило то, что тут и там отчасти по их собственной вине, отчасти в силу неудачного стечения обстоятельств с людьми все же случались печальные события.