Кристиан Зальцманн - Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник) Страница 14

Во всяком случае, это можно было увидеть на примере завистливой Фикхен. Единственную радость, которая порой делала ее печальную жизнь отрадной, приносило то, что тут и там отчасти по их собственной вине, отчасти в силу неудачного стечения обстоятельств с людьми все же случались печальные события.

Когда ее тетка, надворная советница, чья свадьба чуть не свела ее мать в могилу, стала вдовой, лицо Фикхен полностью прояснилось. «Не может быть, – сказала она женщине, первой принесшей ей об этом известие, – разве такое возможно? Это случилось с тобой, госпожа надворная советница! Я никому не желаю чего-то плохого, но госпоже поделом. Невозможно было терпеть, как она задавалась. Но уж теперь, я думаю, она остепенится, хорошего дохода теперь не будет, а к роскоши и приятным мелочам она привыкла – даже представить себе не могу, что будет. Быть может, она еще умрет на навозной куче, великая надворная советница».

И от этих мыслей ее сердце забилось так радостно, как сердце невесты, обнимающей жениха. Хотя обычно она не очень любила чье-либо общество, но на этот раз женщину, принесшую ей эту радостную весть, она от себя не отпустила. Та должна была остаться к столу и провести с ней весь вечер. Какой это был замечательный вечер! Перемывались косточки многим семействам. Рассказывались новости, совершенно неизвестные другим людям. О большинстве семейств говорилось: «Эти люди долго не просуществуют; наверное, я еще доживу до того, когда им придется уехать из города. Попомните меня, госпожа Урзель!»

Когда ей разболтали о том, что горничная Ребекка низко пала, Фикхен целый день не приходила домой. Она колесила по улицам, с одной стороны, для того, чтобы где только можно в этот же день распространить по всему городу весть об этом отрадном событии, с другой стороны, чтобы самой разузнать о нем поподробнее.

Итак, чтобы у ваших детей когда-нибудь появилась склонность радоваться беде своего ближнего, сперва непременно надо привить им зависть.

Как внушить детям отвращение к иным животным

Отец Вильгельма в своей комнате почуял мышей и, чтобы поймать их, поставил ловушку. К нему подошел Вильгельм и спросил:

– Папа, а что ты делаешь?

– Ставлю ловушку, чтобы поймать мышей, которые прибежали в мою комнату.

– Ах, бедные зверьки! Но ведь они тебе ничего не сделали.

– Они мне еще ничего не сделали, но легко могут что-нибудь сделать. Если бы они забрались в одежду или белье, то прогрызли бы дырки.

– Да, верно. Я этого не знал. Но как сделать так, чтобы мыши поймались?

– Смотри, вот я подвешиваю на крючочек кусок сала! Его чуют мыши, прибегают и хотят съесть, когда они его тянут, то бац – ловушка захлопывается, и мыши остаются внутри.

Вильгельм взял себе это на заметку. Рано утром он соскочил с постели, чтобы посмотреть, не поймалась ли мышь, – и действительно одна оказалась в ловушке! Это была радость! Он ее вытащил, погладил, восхитился ее ушами, милыми лапками, острыми зубками, мягкой шерсткой, а потом поднялся по лестнице, чтобы показать матери прелестного зверька. Но как только он вошел в комнату, мать подняла такой ужасный крик, что его услышал отец в саду. «Ой! Ой! Ой! Мышь! Мышь! Брось ее! Ведь она ядовита. Ты плут! Как ты меня напугал! Кто же дотрагивается рукой до мышей? Ведь у них в хвосте яд».

Бедный Вильгельм стоял словно окаменевший. Он был бледен как труп и с ужасом смотрел на мышь, как на скорпиона.

Его отец, прибежавший на крик, предпринял все усилия, чтобы уговорить его снова взять в руки мышь и выпустить ее на улицу. Но все было напрасно. Он пообещал ему кружку орехов, если тот послушается, и это действительно подвигло его протянуть к ней руку. Но происходило это очень медленно, очень медленно, и едва он приближал палец к мыши, как в страхе вновь убирал от нее руку и говорил: «Ой! Ой! Ой! Ах, если я до нее дотронусь, то сделаю ужасную вещь, ведь она ядовита».

Этот страх мышей не покидает его и в зрелом возрасте. Он отскакивает на десять шагов назад, когда видит мышь, а если она прыгает через его тело, то падает в обморок.

Его друзья уверяют, что это отвращение к мышам досталось ему по наследству.

Как внушить детям отвращение к чужой религии

Госпожа Элизабет была очень предана лютеранской религии и поэтому хотела, чтобы этот религиозный пыл передался и ее детям. Она полагала, что этой цели лучше всего сумеет достичь, если всегда будет представлять любимого Бога как своенравное существо, которое из всех людей никого не может терпеть, кроме лютеран.

Поэтому когда она давала своим детям уроки религии, то не считала правильным, следуя примеру Иисуса, представлять им Бога как отца всех людей, а старалась им внушить, что Он лишь отец лютеран, а всех, кто не принял лютеранское вероисповедание, предал дьяволу на вечные муки.

Вначале, к своему великому огорчению, она заметила у своих детей жестокосердие. Вильгельмина, ее старшая дочь, однажды ей возразила, что знает очень много хороших людей среди кальвинистов, католиков, иудеев, менонитов и гернгутеров, живших по соседству, и разве могли эти честные люди, ничего дурного не сделавшие, быть прокляты Богом? Но мать различными изречениями из Библии сумела ей доказать, что только лютеранская вера правильная, что все люди, если бы только того захотели, могли бы стать лютеранами и что поэтому у них не было бы причины жаловаться, что Бог за это их проклинает, если этой свободой они не воспользовались.

Ее сын Фриц однажды так обнаглел, что сказал ей в глаза: в 25-й главе Евангелия от Матфея все-таки говорится, что в день Страшного суда Иисус не спросит, был ли кто-нибудь лютеранином, кальвинистом, католиком, иудеем и т. п., а спросит, проявлял ли он к своим ближним любовь и милосердие.

Но за эту дерзость он получил такую увесистую оплеуху, которая подействовала на него так, что он перестал докучать ей подобными возражениями.

Чтобы еще лучше защитить свою совесть, она попыталась найти информатора. Вначале ей предложил себя один очень душевный и толковый человек, который уже два года самым лучшим образом воспитывал детей переходного возраста и очень далеко продвинулся в своих знаниях. Она и впрямь была уже склонна доверить ему своих детей, когда, к своему великому счастью, узнала, что едва не попала впросак, а именно: что он посещает реформатскую церковь. В своей вечерней молитве она от самого сердца поблагодарила милостивого Бога за то, что он предотвратил большую беду, которая обрушилась бы на головы ее бедных детей.

На следующий день она тут же представила некоему господину Маркольфусу своих детей для воспитания и обучения. Хотя он был грубоват в своих манерах, вульгарен в поведении, да и понимал не много – но такая уж это беда? Ведь он все-таки истинный лютеранин, и за спасение душ своих детей ее совесть была спокойна. Некоторые доброжелатели хотели ее убедить, что спасение души состоит в добром разуме и правдивости сердца, но она не позволила сбить себя с толку подобными разглагольствованиями и продолжала считать, что спасение души состоит именно в лютеранской вере.

Ей радостно было видеть, что ее старания не пропали даром. Ее дети ненавидят все, что не является истинно лютеранским, и когда в прошлом году верующие реформатской церкви пытались получить у магистрата разрешение совершать причащение в лютеранской церкви, именно ее сын помешал этому в первую очередь. За это она его благословила на своем смертном одре и радовалась блаженному мгновению, когда всех своих соседей, которые не были лютеранами, увидит в геенне огненной.

Господин фон Гутберг умер, оставив после себя много денег, но бездетным. Чтобы эти деньги были истрачены с пользой, он сделал всякого рода распоряжения. Помимо прочего он распорядился, чтобы ежегодные проценты, составляющие 30 000 талеров, расходовались на пособие таким людям, которые не по своей вине были бедными, но совершил при этом ошибку, не определив, верующие какой конфессии могли, собственно, на это пособие претендовать. Слава Богу, что о распределении этих благодеяний стало известно господину Критцкопфу, который был очень бдителен и делал все, чтобы они не достались никому, кроме истинных кальвинистов. К нему часто приходили женщины, потерявшие своих мужей и ничего, кроме детей, от них не унаследовавшие, опекуны сирот, не имевших матери и отца, главы семейств, утратившие из-за несчастных случаев всякую дееспособность, и им отказывали, поскольку они не были верующими реформатской церкви, под предлогом, что в настоящее время денег нет. И наоборот, если за пособием обращались безалаберная бабенка, домохозяин, безрассудно промотавший свое имущество, то они получали его без промедления, если только заявляли о своей принадлежности к реформатской церкви. Это всегда происходило в присутствии его детей, которым он имел обыкновение объяснять, почему никого, кроме кальвинистов, не нужно любить.