Беззаветность исканий - Лев Соломонович Айзерман Страница 15

Так постепенно успокаивается совесть, так шаг за шагом, постепенно происходит обмен. Что же касается первопричины, то диагноз точно установлен автором и хорошо увиден читателем.

«Раньше задумывался, раньше мучился, раньше не терпел лжи, подлости и сопротивлялся ей — все было раньше. Но что же произошло теперь? А теперь... он привык, просто-напросто привык, как все привыкли, решил ни во что не вмешиваться, что не касалось его лично. Дмитриев успокоился на той мысли, что «нет в жизни ничего более мудрого и ценного, чем покой, и его-то нужно беречь изо всех сил».

«Дмитриев испугался, когда Лена заговорила о том, чтобы поскорее съехаться со свекровью. Но Дмитриев испугался не бесчеловечности этого предложения, а того, что нарушится его прежняя спокойная жизнь».

«Когда он понял тайную и простую мысль Лены, ему стало стыдно. Стыдно за Лену ли, за себя ли — он не понимал. Возмущало же Дмитриева только то, что она сама начала этот разговор, а не дождалась, пока он сам заговорит об этом. Он даже закричал на Лену: «Ей богу, в тебе есть какой-то душевный дефект. Какая-то недоразвитость чувств. Что-то, прости, недочеловеческое». Но эта вспышка была мгновенной, на большее (навсегда запретить Лене и упоминать об обмене) его уже не хватило. Устал. Сел на тахту и подумал, как было хорошо прежде без этих ссор и споров: тихо, мирно, спокойно. Ради этого Дмитриев готов был примириться со всем, даже с жестокостью по отношению к собственной матери!»

Да, когда происходят обмены, то все эти разговоры о том, что так, дескать, лучше для дела, что я тут, мол, и ни при чем, что вообще все так... что сделать ничего невозможно, как тут ни старайся, все эти настойчивые стремления убедить себя в собственной порядочности — все это лишь нехитрый комуфляж, за которым всегда забота о своем благополучии, своем спокойствии, своих благах.

Повесть «Обмен» вызывала в классе и споры. Но хотя что-то в повести было воспринято по-разному, то, ради чего она была написана, было верно понято всеми. Повесть, рассказывающая об отчужденности от совести, была воспринята как утверждение человечности, защита совестливости, борьба за идейность.

В. И. Ленин писал о том, как нужны нам люди, «за которых можно ручаться, что они ни слова не возьмут на веру, ни слова не скажут против совести».

Уроки бескомпромиссной совести и дают нам книги классиков и произведения современной советской литературы.

ВРЕМЯ ЖАТЬ И ВРЕМЯ СЕЯТЬ

...предостеречь молодежь от опасности душевного очерствения, помочь ей усвоить и обогатить духовный багаж, накопленный предшествующими поколениями. Это вопрос вопросов всего нашего бытия.

Федор Абрамов

1

В романе «Берег» Юрий Бондарев приводит нас в гамбургский дискуссионный клуб на диспут между советским писателем Никитиным и господином Дицманом, главным редактором крупнейшего западногерманского издательства «Вебер», где были переведены последние романы Никитина.

Дицман говорит, что на послевоенном Западе «веры в идеалы нет, все изверились в евангелическом добре и в человеке, старые боги-добродетели умерли, их нет». Но и нас, считает господин Дицман, ждет «испытание верой» и мы скоро перестанем говорить «о некоих идеалах и смысле жизни». «Итак, дело в том, господин Никитин, что современные западные немцы слишком много думают о новых моделях «мерседеса», о холодильниках и уютных загородных домиках, и у среднего немца исчезает или уже нет ни высокой духовной жизни, ни духовной веры... Прагматизм подчиняет все. Истоки и модель — Америка. Боюсь, господин Никитин, что через несколько лет Советский Союз тоже зажрется, и у вас тоже исчезнет духовная жизнь: машина, квартира, загородный коттедж, холодильник станут богами, как на Западе. И вы постепенно забудете сороковые годы, войну, страдания...

Аргумент, который выдвигает Дицман — рост благосостояния, неизбежно приводит к девальвации идей и идеалов — один из самых распространенных аргументов наших противников. Хорошо понимая спекулятивность этой аргументации, мы в то же время видим, что спекулирует она на реально существующих проблемах. И мы соглашаемся с героем романа Бондарева Никитиным, когда он отвечает Дицману: «Вряд ли. Хотя знаю, что нас тоже ждет испытание миром вещей».

Дело, конечно, не в вещах самих по себе. Дело в тех новых проблемах, которые рождает современная жизнь и которых не знали предшествующие десятилетия нашей истории.

Для юноши «обдумывающего житье, решающего, делать жизнь с кого», Павел Власов и Павел Корчагин, Левинсон и Давыдов и сегодня являются примерами высокой одухотворенности, идейности, нравственной стойкости. Но именно для того, чтобы герои эти разговаривали с современными десятиклассниками, как живые с живыми, мы должны вписать произведения, которые о них рассказывают, в контекст наших дней, наших размышлений о жизни, показать, какие непреходящие ценности несут они и что в образе мыслей, нравственных представлениях их героев принадлежит истории, неповторимому колориту первых революционных десятилетий. Нужно учиться жить у Павла Власова и Семена Давыдова. Нужно продолжать дело, начатое ими. Но нельзя и механически переносить Павла Власова и Семена Давыдова из их лет в наше время: оно во многом иное, и люди теперь во многом иные.

Читая книги советских писателей, мы показываем школьникам, что наша сегодняшняя жизнь оплачена жертвами, принесенными лучшими людьми страны во имя революции, героическим самоотвержением и самоограничением советского народа в годы пятилеток и военных испытаний. Без этого нельзя понять ни советской литературы, ни нашей современной жизни.

И мы должны убедить наших детей в том, что бывают такие испытания в жизни народа, страны, а иной раз и отдельного человека, когда требуется самоограничение, даже умение жертвовать собой. Ко в принципе наш идеал счастья чужд идеалу жертвенного аскетизма и самоограничения. Наоборот, удовлетворение все растущих материальных и духовных потребностей советского человека партия считает своей важнейшей задачей.

«За нами, товарищи, — говорил на XXIV съезде партии Л. И. Брежнев, — долгие годы героической истории, когда миллионы коммунистов и беспартийных сознательно шли на жертвы и лишения, были готовы довольствоваться самым необходимым, не считали себя вправе требовать особых жизненных удобств». Но, продолжал далее Л. И. Брежнев, «то, что было объяснимым и естественным в прошлом, — когда на первом плане стояли другие задачи, другие дела, — в современных условиях неприемлемо»[9].

Именно в то суровое время, когда советские люди, отказывая себе во многом и многом, сознательно шли на жертвы, и жили герои