Виталий Еремин - Отчаянная педагогика: организация работы с подростками Страница 3

Дальше мы будем говорить о методах твоей работы. У многих наверняка возникнет сомнение: насколько применимы они сегодня. Подросток стал другим.

Как раньше, так и сегодня существует несколько типов подростков. Ребята, которые живут в мегаполисе, региональном центре и малом городе значительно отличаются друг от друга. Подростки, живущие, например, в поволжских городах, совсем не те, что их сверстники в других областях России. Даже в малых городах живут разные ребята, а значит, и методы их воспитания должны различаться.

Помнится, когда мне посоветовали почитать А. С. Макаренко, я подумал: а зачем? Прошло 30 лет, Антон Семенович имел дело с беспризорниками и работал с ними в колонии, и они были в его руках 24 часа в сутки.

А главное – ребята были совсем другие. «Они меньше всего думали о будущих заработках, о материальных стимулах. Они жадными глазами следили за великим подъемом нашей жизни», – писал Макаренко. В 1966 году, когда я начал эту работу, идеалы становились, если можно так выразиться, все более материальными (нарастал вещизм), характеры – все более дряблыми. Практицизма, скепсиса, цинизма становилось все больше.

Но, несмотря на сомнения, я все же начал читать классика, и уже не мог оторваться, как от хорошего детектива. Читал, как хорошую инструкцию.

Есть универсальные черты характера, свойственные подростку всех времен. И есть универсальные методы воспитания, которые предложил Макаренко.

И через тысячу лет подростка будет одолевать жажда самоутверждения, уважения и самоуважения, страсть к закалке, приключениям и риску, стремление к дружбе и товариществу. Подростки, как и взрослые, любят командовать и воспитывать друг друга. Их, как и взрослых, окрыляет доверие. Макаренко очень доходчиво показывает, как находить этим качествам применение.

Но здесь требуется оговорка. Макаренко начинаешь понимать, когда сам поваришься в этой работе. Тогда предметно представляешь, о чем он пишет и что имеет в виду. Я бы даже так сказал: начинаешь следовать советам Макаренко, когда думаешь в унисон с ним.

Например, он говорил, что педагог должен уметь играть. И даже подробно объяснял, что это такое. А кто из наших педагогов это перенял? Говорил, что настоящий воспитатель должен рисковать. А кто у нас этому следует?

Макаренко был мастер. То, что он делал, называется искусством. Скопировать это нельзя. Можно только на основе его искусства создать свое, может быть, не такого масштаба и не такой яркости, но тоже искусство.

Ты не был профессиональным педагогом, а технологией воспитания овладел довольно быстро. Каким образом это получилось? Какая была у тебя для этой работы интеллектуальная база?

В библиотеке мне попалась на глаза книга малоизвестного революционера-демократа Николая Шелгунова. Писал он языком второй половины XIX века, но мысли высказывал вполне современные. Например: «Воспитания у нас нет и оно невозможно, педагогики нет и она еще более невозможна».

Почему? Объяснение он давал такое: «Мы делаем одно из двух: или навязываем своим детям самих себя, или, махнув рукой, оставляем их расти на улице».

Или еще: «Четырехлетний американец уже слышит о выборах президента, а какие разговоры в семье слышит русское четырехлетнее дитя?»

Не у Макаренко, а у Шелгунова я впервые прочел, что «игра есть действительность ребенка», что «воспитание – это передача привычек» и «предоставление новых возможностей человеческого поведения», что для общения воспитателя с детьми «требуется полная солидарность во всем» и что «жизнь есть деятельность, взятая в отношении к другим людям».

Творческая и эффективная воспитательная система, как правило, не навязывает никаких рецептов, а только дает мыслям определенное направление. Н. Шелгунов указал мне это направление.

Все юношеские объединения начинались с объявления в газете или на стенах домов. Ты, насколько известно, действовал в детективной манере – вошел в доверие к уличной компании, стал там своим. Как возникла такая идея?

Недавно я узнал, что в США существует интересная практика: специально подготовленные полицейские агенты внедряются в уличные банды подростков и разрушают их изнутри.

То, что делал я, наверно, не похоже на то, что делают американские агенты. Ребята, слава Богу, не были бандой, а я – милиционером.

Почему же мне пришло в голову это внедрение? Наверно, хотелось пойти своим путем, сделать так, как никто еще не делал. Получилось, хотя мог и сорваться. В какой-то степени я действовал не как взрослый человек, а как подросток. Я не чувствовал себя воспитателем. Более того, питал отвращение к назиданию, давлению, навязыванию взглядов, вкусов, норм поведения. Чувствовал, что могу повести за собой ребят, но только как молодежный лидер, а не как воспитатель.

Складывается впечатление, что ты действовал в одиночку, без всякой поддержки со стороны комсомола, милиции, других общественных организаций.

В горкоме комсомола мне дали стол с телефоном и бодро посоветовали: «Работай!» Ничего другого мне сказать не могли. Опыт пионерской и комсомольской работы здесь не годился совершенно. Нужно было начинать с чистого листа.

Единственное, что я четко сознавал: моя настоящая работа – не в кабинете горкома. И я пошел по дворам, наблюдал за группами подростков, выбирал, с какой начать. И, в конце концов, выбрал.

Интересная была компания. И дрались, и мопеды угоняли, и самопалы мастерили. Это то, что я мог наблюдать. А сколько чего не видел?

Несколько раз за вечер ребята заходили в подъезд и будто проваливались сквозь землю. Оказывается, в подвале был дворовый клуб. Педагог-организатор часто «сидела» на бюллетене по уходу за ребенком, а ребята этим пользовались – подделывали ключи к замкам. Слесарь ЖЭКа только сменит замок – ребята тут же подберут новый ключ.

Однажды я увидел, как с этой компанией разбиралась инспектор по делам несовершеннолетних Мыльникова. Я с ней познакомился. Она дала характеристику каждому, особенно заводилам, уличным лидерам. Ценными были и сведения о положении в их семьях. Вообще, это очень важно – все знать о подростке, с которым тебе придется заниматься.

Помню, Мыльникова посматривала на меня скептически. Не очень верила, что у меня что-то получится. Она называла улицу отстойником. «То, что отстоялось, все равно рано или поздно сядет», – мрачновато шутила она, показывая, что не верит в эффективность милицейской профилактики правонарушений.

Рассмотрим ключевой момент. Ты впервые подошел к уличным подросткам, завязал с ними разговор. Почему тебя, грубо говоря, не послали подальше?

Я мог бы подойти один. Это возможно, если ребята не совсем испорчены. А их испорченность как раз проявляется в неприятии любого взрослого. Поначалу я так и хотел сделать – подойти к уличной компании, где она тусовалась. Но решил на всякий случай подстраховаться.

Объясню, почему. Это как устроиться на работу. Одно дело – прийти с улицы. И совсем другое дело – по рекомендации. Вот мне и нужна была рекомендация.

В том дворе, где колобродила компания подростков, жили ребята, которые с этой компанией не водились, но знались. Я познакомился с ними и предложил им создать организацию подростков, которая будет интересней пионерии и комсомола. Предложение было заманчивое, и они не смогли отказаться.

Вместе мы стали придумывать название, девиз, символику, структуру, названия должностей, форму управления и т. д.

На ребятах из группы поддержки я проверял заманчивость тех предложений, с которыми мы должны были прийти в ту самую уличную компанию. Это помогло двигаться не на ощупь, а достаточно уверенно. Для того, чтобы за тобой пошли уличные подростки, нужно быть очень уверенным в себе человеком.

Беседа вторая. Атаманщина

А теперь немного о месте и времени действия.

Это было в Павлодаре. Есть такой город в Казахстане, в 400 километрах южнее Омска. Основан был сибирскими казаками. В 1944 году туда депортировали чеченцев и ингушей. Привычная спокойная обстановка в городе резко изменилась. Дух уголовного террора висел в воздухе. Каждый день кого-то раздевали, грабили, резали, убивали.

В конце 50-х годов вайнахи начали уезжать себе в Чечню. Однако спокойствия не наступило. Павлодар стал одним из центров освоения целины. Началось строительство тракторного и алюминиевого заводов. Со всех концов Союза съехались специалисты, комсомольцы-добровольцы и те, кто хотел спрятаться от милиции. Раствориться в людском половодье Казахстана в те годы было несложно. К тому же заводы и жилье строили заключенные. Освобождаясь, они принимались за старое прямо здесь, никуда не уезжая.

Сводки происшествий стали тревожней, чем в предыдущее десятилетие. Но милиция быстро справилась с этой публикой. Зато пошел в рост «цветок зла» – преступность несовершеннолетних. Происходило заражение от взрослой преступности, родителям, занятым ударными стройками, было не до детей, отставала в развитии инфраструктура досуга. Надо было что-то делать, только не милицейскими методами. Но это понимала не вся власть, а только редкие ее представители, в нашем случае Сергей Литвиненко.