Виталий Еремин - Отчаянная педагогика: организация работы с подростками Страница 6

И вдруг – ружейные выстрелы. Один, другой, третий, четвертый. Оглядываемся, а это наши вожачки куражатся, по-своему отмечают событие. Но как бы то ни было, они снова в центре внимания. На них снова посматривают с опаской: мало ли еще чего выкинут?

А где же ребята из группы поддержки?

Самых твердых из них – Дружинина и Сердюкова – не было. Не помню, по какой причине, но они не могли пойти в этот поход. Но даже если бы пошли, картина была бы примерно такой же. Остановить лидеров не мог в то время никто. Но справедливости ради надо сказать, вели они себя так не из вредности. Просто над ними довлел стереотип: как можно идти за город без спиртного и оружия? Никак нельзя. Не принято.

И все же кто-то из ребят пытался их остановить. Когда салют кончился, лидеры вернулись в свою палатку. Вдруг слышу оттуда яростную, истерическую ругань.

Подхожу:

– В чем дело?

– А кто нашу водяру разлил?

– Понятия не имею.

– Нет, это ты кого-то подослал!

Вижу, лидеры уже наглеют, хамят.

Спрашиваю:

– Неужели все вылито?

В ответ:

– Не все, но половина, две бутылки.

Кажется, сейчас начнется поиск виноватого. А это – скандал, и кому-то из ребят достанется. Надо что-то делать. А у меня обязательная для похода фляжка со спиртом. Снимаю с пояса, протягиваю: вот вам компенсация за понесенный ущерб. Успокоились, предлагают выпить.

– Черт с вами, – говорю, – за «Гринабель» можно сделать глоток.

– Так и мы – за «Гринабель»!

– Тогда тоже – только по глотку!

– По глотку? Ха-ха-ха! Ну, для начала можно и по глотку.

Они долго еще колобродили. Но, слава Богу, ни к кому не приставали.

Остальные пекли в костре картошку, сидели тесно, дул пронизывающий ветер, вместо дождя сыпалась белая крошка. Пели под гитару любимые старые песни и одну новую, уже свою, написанную Мишей Монаковым:

Ночь скрыла лба земного умные морщины,Ночь вдоль и вширь на тридцать тысяч верст,И палубу усталой БригантиныЗасыпали сугробы щедрых звезд.Подать рукой до Африки и Азии,И все-таки дороге нет конца.Пассатами мальчишеской фантазииУносит нас на алых парусах.Ночь до краев полна прохладою глубинной,А небо сыплет звонкий звездопад…И грустный, и нескладный призрак ГринаПришел на бак и сел среди ребят.Но рухнет ночь,Рассветом яростным пробита,И солнце закачается в волнах,Корабль наш будет синь сверлить бушпритом,А волны – петь о славных временах.И будут тучи в небе белым штабелем,И будет на губах морская соль,И будет ждать парнишку из «Гринабеля»В далеком далеке его Ассоль.

Чем же закончился ваш первый поход?

Через много лет, став уже взрослыми, ребята говорили, что им в память врезалось, как переправлялись в бурю через Иртыш, как боялись, вдруг перевернется лодка, как принимали при пламени факелов присягу.

А я почему-то помню, как плелись обратно, не выспавшиеся, едва переставляя стертые ноги. (Наша «элита» угомонилась только под утро, почти не спали и остальные.) Я не подгонял: сам был вымотан ночным бдением. Боялся за девчонок, мало ли чего. В общем, мне казалось, что плохого было больше, чем хорошего.

Почему вы решили назвать руководителя организации президентом? Это слово было в то время слишком уж чуждым слуху советского человека.

Ребят может воспитывать сама форма управления. Из этой мысли как бы само собой вытекало, что взрослый руководитель организации должен избираться подростками тайным голосованием. Позже я понял, что процедура тайного голосования может применяться в воспитательных целях гораздо шире. Не только при выборах президента. Но об этом я скажу позже.

Наконец, я надеялся, что название должности будет диктовать избранному вице-президентом уличному подростку (Вите Суворову) иной тип поведения. Человеку свойственно соответствовать той социальной роли, какую ему выпало играть.

Но все эти построения на начальном этапе разлетелись в прах. После выборов уличная компания оставалась такой же, какой была. Процесс становления подростковой организации вступил в период, который я про себя называл атаманщиной.

Почему именно атаманщиной?

Я был с ребятами на «ты». С одной стороны, такое обращение ставит вас ближе к подросткам. С другой – они рано или поздно попытаются сесть вам на голову. Это неизбежно даже в обычных человеческих отношениях, когда вы с младшим по возрасту переходите на «ты».

Инспектор Мыльникова однажды прямо в глаза мне сказала: «Ты не воспитатель. Ты – атаман». А жильцы дома, где находился клуб, понаблюдав мои отношения с ребятами, настрочили анонимку. Меня вызвали «на ковер» сначала в горком комсомола, потом в горисполком, а потом и в горком партии. Всюду меня прорабатывали, доказывая, что сам характер моих отношений с подростками исключает возможность воспитания.

Я приносил книги Макаренко, цитировал его, старался объяснить, почему у меня такие отношения с ребятами, вот что об этом писал классик: «Сначала была тенденция выдвигать во главу первичного коллектива наиболее способного, наиболее “блатного”, наиболее волевого мальчика или девочку, способного держать всех в руках: командовать, настаивать, нажимать». Но меня никто не слушал.

Итак, первый сбор и первый поход закончились в целом удачно. Что было дальше?

Я целыми днями ездил по городу, искал помещение, выпрашивал в ДОСААФ учебное оружие и списанные мотоциклы, уговаривал военкома, чтобы направил к нам офицера-инструктора, выбивал средства на пошив формы. В клуб приходил только вечером, и заставал там во всей красе обычную уличную тусовку.

Мы условились, что у нас будет порядок и дисциплина. Иначе какая же мы организация? Лидеры это общее решение поддержали, но выполняли своеобразно. Представляете картину, вице-президент Витя Суворов пьет вино, курит и велит дежурным вынести пустые бутылки, вымести окурки. Не подчинишься – выговор.

Раньше ребята покорно терпели это безобразие. Потому что Витя был предводитель. Что с него возьмешь? Но сейчас-то он вице-президент, говорили мне, это куда годится? То есть ситуация оставалась скверной. Но у ребят уже не было покорности. Потому что появился я и группа поддержки. На нас смотрели с надеждой.

Но я понимал: одно решительное требование, и наша «элита» устроит бучу. Организация развалится, так и не возникнув. Я потеряю тех, ради кого все затеяно. И после этого к нам не придет ни одна уличная группа.

Короче, первые два месяца нас трясло. Ребята уже спрашивали: разве у нас организация? У нас – анархия!

Опять таки: куда смотрела группа поддержки?

Дружинин и Сердюков всеми силами пытались установить хоть какой-то порядок. Но их не слушались. Коновалов или Вуколов, например, говорили: чего это ради они пойдут курить в подъезд? Им тут, в клубе, удобней. Суворов и компания не хотели ущемлять себя ни в чем. Делая то, что им нравилось, они готовы были наброситься на любого, кто пытался испортить им удовольствие.

Как же ты на это реагировал?

В том, что происходило, была моя вина. Надо было сначала найти помещение, договориться с военкоматом и ДОСААФ, выбить деньги на пошив формы, сделать самые неотложные хозяйственные дела и только потом идти к ребятам и начинать создавать организацию. В этом случае я бы теперь находился с ними гораздо больше времени.

Прежде чем что-то потребовать, надо что-то заложить в подростка. Я эту последовательность грубо нарушил.

Беседа третья. Бунт

Итак, первое условие успешного создания организации – свое помещение?

Как дом для семьи. Педагог-организатор клуба, где мы временно находились, вышла на работу. Мы оказались на улице. Я сказал ребятам, что теперь все зависит от них. Надо провести разведку, обойти все подвалы района. Дважды повторять не пришлось.

На другой день у меня уже было несколько адресов. Пошли смотреть. Всюду висели большие замки. Что там, внутри подвалов – непонятно. Самые шустрые сказали:

– Завтра, в крайнем случае, послезавтра, будем знать.

Им нужно было время, чтобы подобрать ключи. Я сделал вид, что не понял.

Один подвал нам особенно понравился. Огромный, почти 500 квадратных метров, с небольшими окнами. Я тут же пошел в ЖЭК.

Начальник ЖЭКа Сериков сказал, не отрывая глаз от документов:

– В этом подвале будет склад.

– Там будет штаб-квартира организации «Гринабель», – сказал я.

Сериков посмотрел на меня, как на ненормального, и терпеливо повторил:

– Там будет склад.

– Зря, – сказал я. – Нас будет человек сто двадцать. Одно ваше слово, и мы горы свернем. А без нас у вас будет только склад.

– Говоришь, можете быть полезны? – засомневался Сериков.