Виржини Гримальди - Ты поймешь, когда повзрослеешь Страница 13

10 час. 16 мин.: а что, если я на всю жизнь останусь в такой позиции?

10 час. 17 мин.: как я тогда буду чистить зубы?

10 час. 18 мин.: остальные продолжают вращать тазом, в то время как меня согнуло дугой…

10 час. 19 мин.: кровь прилила к голове, и она сейчас взорвется, обрызгав все вокруг, но никому до этого нет дела.

10 час. 20 мин.: Мэрилин, стоящая относительно недалеко, не спускает с меня глаз и хмурит брови. Она, видимо, о чем-то догадывается. Неудивительно – лицо оттенка свеклы редко свидетельствует о хорошем самочувствии. Я посылаю ей самую обезоруживающую улыбку и жестом даю понять, что у меня все замечательно.

10 час. 22 мин.: чего я только не перепробовала: и приседала на корточки, и вытягивала вперед руки – ничего не помогало. При каждом движении из горла рвался животный крик, который я едва сдерживала.

10 час. 25 мин.: предпринимая последнюю попытку выпрямить спину и сохранить достоинство, я издала истошный вопль, что-то среднее между звериным рыком и скрежетом ручной пилы. Семь серьезных физиономий сразу же окружили меня.

10 час. 26 мин.: спрашиваю себя, можно ли умереть со стыда.

10 час. 27 мин.: мадам Лотюс кладет мне руку на спину со словами: «Попытайтесь выпрямиться».

Надо же, как мне раньше не пришла в голову эта мысль?

10 час. 28 мин.: она убедительно просит меня перенести вес тела на ноги и расслабить сфинктер. Принимая во внимание расположение ее головы, не думаю, что она действительно хочет, чтобы я произвела расслабление этого органа.

Густав берет меня за плечи и медленно выпрямляет. Кровь потекла по жилам, но нестерпимая боль внизу спины заставила меня вскрикнуть.

– Не знала, что мои занятия могут представлять опасность, – произнесла Светлана, чем вызвала волну смеха среди престарелых обитателей «Тамариска».

…И к тому же служить источником юмора!

10 час. 30 мин.: занятия закончились. Спортсмены расходятся по своим студиям, интересуясь, не нужно ли вызвать мне доктора или «амбуланс», и предлагая кто анальгетик, кто грелку, а кто просто помощь. Корчась от боли, я отклонила все их предложения, уверяя, что уже почти пришла в себя. Дойдя до двери, Густав вдруг остановился, обернулся и указал взглядом в угол зала.

Присмотревшись, я увидела, что он оставил мне своего верного союзника – ходунки.

Пациенты больницы безуспешно пытались скрыть изумление: не каждый день увидишь согбенную от боли и напоминающую угольник тридцатилетнюю женщину на ходунках в сопровождении трех бодрых девяностолетних дам.

Мои палачи в лице Мэрилин, Луизы и Элизабет во что бы то ни стало решили сопровождать меня к врачу.

– Заодно проветрюсь, – объяснила Луиза. – К тому же напротив больницы находится галантерея, а мне как раз нужно купить шерсти.

– Мы чувствуем себя виноватыми в том, что с вами произошло, – добавила Элизабет. – Если бы мы не провоцировали вас, вы бы не травмировались.

– В чем это вы виноваты? – удивилась Мэрилин. – Что вы такого сделали? Бедняжке просто не повезло…

Анн-Мари отвезла нас в минибусе в больницу, пообещав забрать после консультации, которая не должна занять много времени.

Кое-как усевшись в оранжевое пластиковое кресло, я листаю «Paris Match» за июнь 1997.

Майкл Джексон представил публике свой последний сольный концерт «History Tour», Пако Рабан заявил о скором конце света, Леди Ди наслаждалась вновь обретенной свободой. Двойной разворот журнала был посвящен некоему оригинальному предмету: мобильному телефону.

Обычно в залах ожидания больниц не найдешь интересных публикаций и последних номеров журналов и газет. Они здесь не нужны: люди напуганы своими болезнями, и им все равно, что читать. С таким же успехом они могли бы считать плитки, которыми выложены стены, или без конца изучать инструкции, лишь бы отвлечься от мыслей о своем недуге.

Но сегодня я ничего не боюсь. Нет сомнений – это люмбаго; меня будут пичкать анальгетиками, и через несколько дней мне станет лучше. Поэтому мне нет нужды считать плитки или перечитывать инструкции. Но белые стены, характерный больничный запах и тоска в глазах окружающих оживили в памяти тягостные воспоминания об одном событии, произошедшем много лет тому назад.

…Я держала ее руку в своей, и никогда еще она не казалась мне такой хрупкой. Как будто страх делал ее еще более слабой и уязвимой. Мы долго ждали в этот вечер. Так долго, что я миллион раз обращалась к высшим силам, прося избавить ее от этого ожидания. Когда-то она перевязывала мои ссадины на коленях, магическими поцелуями залечивала болячки, исцеляла меня от детских горестей. А теперь я чувствовала себя беспомощной, и могла только повторять: «Не волнуйся, Мамину, все будет хорошо», – хотя сама не была в этом уверена.

Я не смела смотреть ей в глаза. О, этот взгляд! Взгляд испуганного ребенка, который контрастировал с лицом, на котором жизнь уже оставила свои отметины. Взгляд, который боишься однажды увидеть в зеркале. Взгляд человека, чей мир рушится у него на глазах.

Именно мои координаты она дала медсестре, когда та спросила, не хочет ли она предупредить кого-либо из близких. А я не могла ничем ей помочь. Взявшись за руки, мы ждали бесконечно долго, пока наконец некто в белом халате не сообщил нам страшное известие.

Это было четырнадцать лет назад. «Сожалеем, мы все испробовали, но нам не удалось его реанимировать». Мой дедушка приехал сюда в красной машине, а уедет в черном лимузине. Его жизнь завершилась. И жизнь моей бабушки тоже. Я обняла ее изо всех сил, я хотела бы наложить исцеляющую повязку на ее сердце, найти средство осушить ее слезы, но некоторые раны сильнее магических поцелуев.

Психолога клиники звали Мари Эчебест. В ее голосе звучала неподдельная доброта, и ей удалось найти слова, облегчающие душу. Пока бабушка плакала, она рассказала обо всех этапах траурного периода. Она вызвала такси, поехала с нами в морг и была рядом, пока мы прощались с ним. В момент расставания с Мари Эчебест бабушка сказала, что никогда ее не забудет. Через месяц я сдала экзамены на степень бакалавра и поступила в университет на факультет психологии.

– Что-то они не торопятся. Мне уже так надоело сидеть, что спина заболела! – проворчала Мэрилин.

Нахмурившись, я ответила:

– По вашей милости я стала похожа на фигурку из бумаги под названием «оригами». Поэтому монополия на боль в спине принадлежит мне!

Через два с половиной часа я наизусть знала длинный список болячек дружного клана наших бабушек. Доктор Мабуль,[12] собственной персоной. Мне трудно в этом признаться, но лучше мучиться от прострелов, чем дожить до восьмидесяти лет. И мне так же трудно признаться, что я предпочитаю общество этих трех женщин чтению «Paris Match».

«Еще чуть-чуть, и я буду похожа на мизинец Элизабет, деформированный артрозом», – подумала я. И в этот момент мужской голос выкрикнул мою фамилию. Подхватив ходунки и настоятельно попросив не провожать меня до кабинета, я потащилась к доктору, который повел меня в смотровой кабинет.

– Почему вы ходите в ходунках?

«Потому что мне это нравится, кроме того, это вызывает интерес и придает некоторую пикантность… И должен ли врач задавать подобный вопрос своему пациенту?»

– Я повредила спину, занимаясь физкультурой.

– В фитнес-клубе?

– Нет. В доме престарелых.

Он посмотрел так, будто меня парализовало у него на глазах.

– Я работаю в доме престарелых. Сопровождая наших постояльцев во время спортивных занятий, я сделала неловкое движение.

– Хорошо. Раздевайтесь и наклонитесь вперед.

Я едва сдержалась, чтобы не сообщить ему, что уже давно никто не обращался ко мне с подобной просьбой, и постаралась быстро, насколько позволяла боль, выполнить его требование.

Он встал сзади и положил руки мне на поясницу. Я вздрогнула. Невероятно: меня касается мужчина, чей возраст не превышает мой в четыре раза. Давно же я ждала этого момента. У него глаза персонажа манги[13] и такие крепкие зубы, что ими можно откупоривать пивные бутылки. Но тем не менее это мужчина и он щупает меня.

– Не тяжело работать со стариками?

– Легче, чем мне казалось раньше, – ответила я, стараясь не говорить тоном актрисы из фильмов для взрослых.

Доктор проводит пальцами вдоль позвоночника. Я опять вздрагиваю.

– Не знаю, смог бы я решиться на такой шаг, – продолжает он.

Я тоже задавала себе этот вопрос, но оказалось, не так страшен черт, как его малюют. Да, иногда это наводит на мрачные мысли, проецируешь их состояние на себя, ведь старость – это не самый приятный период. Но с другой стороны, лучше ощущаешь, насколько все относительно в этом мире, и стараешься как можно полнее прожить каждый настоящий момент. Странно, что я разговариваю о таких глубоких вещах с человеком, который шарит глазами по моим трусам.

Я прикусила язык. Чего я могла ждать, если бы произнесла вслух подобную фразу? Чтобы он предложил содрать их с меня зубами?