Виржини Гримальди - Ты поймешь, когда повзрослеешь Страница 14

Взяв меня за плечи, он помог мне выпрямиться.

– Я об этом не думал, – продолжает он. – Мне еще далеко до старости! Не знаю, мне кажется, обесцениваешь себя, если все время проводишь со стариками, которые пахнут мочой и которым приходится менять памперсы. К тому же они постоянно несут всякий вздор и жалуются на судьбу. На вашем месте я бы просил Бога, чтобы как можно скорее наступила летняя жара, которая погрузит их в оцепенение.

Хорошая новость: он только что разбил в пух и прах мои фантазии и вернул меня в реальность. Плохая – я не могу отплатить ему той же монетой, принимая во внимание мое состояние.

Пару месяцев назад я придерживалась почти таких же взглядов. Но, к моему глубокому удивлению, когда я услышала его доводы, у меня сработала защитная реакция: «Руки прочь от моих стариков!»

Дальнейший осмотр продолжался на кушетке.

Я больше не произнесла ни слова в ожидании окончательного диагноза. Я была права: у меня люмбаго, что еще раз подтверждает мысль: ипохондрики – лучшие врачи. Одеваясь, я смерила его презрительным взглядом, прежде чем окончательно сразить фразой, которую готовила несколько минут.

– Худшее зло – не старики, а дураки и мерзавцы. А моим старикам даже летний зной нипочем.

С триумфальным видом и высоко поднятой головой я вышла из кабинета, опираясь на ходунки.

Апрель

Чтобы быть счастливым,

не обязательно жить в прекрасном

мире. Нужно просто не замечать его несовершенства.

Внешне Мартина, дочь Густава, была полной противоположностью своему отцу. Лучики морщинок, окружавшие ее большие светлые глаза, придавали взгляду еще больше доброты и приветливости, улыбка играла на губах, а круглые, как яблоки, щечки довершали картину общего обаяния. Она принадлежала к тому типу женщин, с которыми хочется поздороваться, встречая их на улице. Но как только она открывала рот, обаяние исчезало и хотелось как можно скорее распрощаться с ней.

Через три минуты я уже жалела, что попросила ее о встрече. «Советую вам поторопиться, а то вы, наверное, думаете, что у меня других дел нет», – это была первая ее фраза. И я решила сразу приступить к делу.

– Я хотела бы поговорить с вами о вашем папе…

– О моем папе? Мне что, пять лет?

Пропускаю мимо ушей ее слова и продолжаю:

– Как вы думаете, в каком настроении сейчас ваш отец?

– Почем я знаю? Мы не видимся. Надеюсь, вы не для того вызвали меня сюда, чтобы сообщить, что у него все хорошо…

– Вы на него обижены?

Она смотрит на меня, удивленно вытаращив глаза.

– У меня нет привычки обсуждать свою личную жизнь с незнакомыми людьми.

– Могу я вас попросить, если это, конечно, возможно, хотя бы изредка навещать его?

– Да.

– Что «да»?

– Да, вы можете меня об этом попросить. Но я не собираюсь отвечать на ваши вопросы. Мне уже скоро шестьдесят лет, и мне не в чем перед вами оправдываться.

Но раз уж вы пришли, может быть, прогуляемся по краю пропасти?

– Мадам Лорэ, никто не собирается поучать вас, и я сожалею, что вы принимаете мои слова в штыки. Я здесь работаю не так давно, но мне показалось, что ваш отец страдает из-за того, что его никто не навещает. Я хотела удостовериться, что вы отдаете себе в этом отчет, и теперь, после того как я сообщила вам об этом, я вас больше не задерживаю.

Я встала, она продолжала сидеть. Ее щеки стали пунцовыми, брови сдвинулись, а губы она сжала так сильно, что они вытянулись в одну тонкую линию. Мне показалась, что в ней идет внутренняя борьба.

– И ради этого вы меня побеспокоили?

– Простите?

– Раз вы не собираетесь сообщить мне ничего нового – он не заболел и у него нет финансовых проблем, – то я не понимаю: зачем понадобилась эта встреча?

Она встала и уже в дверях, обернувшись, высказала последнее пожелание:

– Не говорите отцу, что я приходила.

Она закрыла дверь, послышался шум удаляющихся шагов. А я спросила себя, как Густаву удалось породить столь отличное от него существо. Теперь я лучше понимаю, почему он воспринимает жизнь как насмешку природы: его собственная дочь превосходит по своей «убойной силе» подсвечник, ставший орудием преступления в семейной игре «Клуэдо». Я переживала за старика, но, может быть, он был бы еще менее счастлив, если бы они чаще виделись.

Он копался в земле на огороде, когда я подошла к нему. Я чувствовала себя гораздо лучше, но не так хорошо, чтобы бегать вприпрыжку.

– Здравствуйте, Густав.

Он посмотрел на меня, широко улыбаясь.

– Решили меня навестить? Спасибо, Ливия!

– Не за что! Как вы себя чувствуете? Что сажаете?

– Артишоки и спаржу. Вчера я купил саженцы у «Мироля», хотя нужно было бы зайти к «Майдеру» и купить рассаду у него, как я обычно и делал. Вы только посмотрите на эти увядшие листочки… А вы знаете, в чем главная радость зеленщиков?

– Думаю, что нет.

– В том, чтобы задать кому-нибудь перцу!

И он рассмеялся деланым смехом.

– Вы хотите мне что-то сообщить? – спросил он, вытирая руки о фартук.

– Нет, я просто зашла посмотреть, все ли у вас хорошо. Я вижу, вы часто работаете на огороде, это ваше хобби?

– Мне нравится выращивать растения. Вначале ничего нет, и все нужно делать самому. Посеять зернышко, заботиться о нем, ухаживать, когда оно взойдет. Вот у него вытянулся стебелек, появились первые настоящие листья, потом оно вырастает и дает плоды. Все как в жизни. Скажите, а вы знаете главный трюк огородников?

– Нет конечно.

– Надо спустить штаны перед помидорами, чтобы они быстрее покраснели.

Он снова засмеялся, и этот смех дался ему еще труднее. Если бы он знал…

– Ну, я рада, что у вас все в порядке. Оставляю вас с вашими питомцами, увидимся завтра в студии.

– Отлично, до завтра! – ответил он, высаживая порей в землю.

Я уже отошла на значительное расстояние, когда услышала его голос:

– У нее все хорошо?

Было воскресенье. Грег с трудом уговорил нас посетить его квартиру. И вот мы вдвоем, Марин и я, стоим перед домофоном старого здания в центре Байонны. Марин хандрит.

– Ну и зануда этот Грег! В такую погоду я бы лучше повалялась на пляже. Не вижу смысла ходить по гостям, когда в квартире ремонт. Фильм смотрят, когда он уже смонтирован, а не когда его снимают.

Она начала ворчать, как только мы выехали из дома престарелых. То ей было слишком жарко, то я ехала медленно, то другие водители путались у нас под ногами, то волосы лезли ей в глаза. Короче говоря, любого повода было достаточно, чтобы вывести ее из равновесия. Одно из двух: либо дух Леона вселился в ее тело, либо что-то произошло.

Дверь открылась. С лестницы Грег торжественно приветствовал нас: «Добро пожаловать в мой дом!»

Марин права. Нет ничего более скучного, чем посещение квартиры, в которой полным ходом идет ремонт, если только вы не преследуете цель наполнить легкие строительной пылью.

Несколько перегородок были снесены, чтобы «создать большое пространство, наполненное светом», хотя можно было подумать, что здесь взорвалась граната. Пол покрывала защитная пленка, на стеклах виднелись следы побелки, и невозможно было составить более или менее полное представление о том, как все это будет выглядеть на завершающем этапе.

– Наверное, получится здорово! – произнесла я, скорее из сострадания, когда Грег показывал нам будущую кухню.

– Я очень на это надеюсь. Мне хочется здесь все переделать после смерти Жан-Люка… Слишком много воспоминаний. Начну жизнь заново! Пойдемте, посмотрим спальню, она уже почти готова, – произнес он, выйдя в коридор.

Он открыл дверь с победным кличем: «Та-дааам!».

– Ты прав, это великолепно! – иронизирует Марин, качая головой. – Во всяком случае, так оно, наверное, и будет, потому что сейчас трудно что-то понять…

Кровать торжественно возвышалась посреди комнаты, вокруг грудами валялась одежда и стояли стопки коробок, иногда доходившие почти до потолка. Два шкафа придвинули к окну, а холодильник втиснули между перегородкой и новой плитой.

– Да нет, ты присмотрись повнимательнее. Здесь, например, можно увидеть кусочек паркета, симпатично, правда? А за дверью край уже окрашенной стены, и можно представить себе, какими будут стены. Я выбрал вощеный бетон, обожаю эту технологию!

Мне действительно все понравилось, но не качество ремонта привлекло мое внимание. Меня заинтересовала большая пробковая рамка, в которую были вставлены фотографии, видимо вырезанные из глянцевых журналов.

– Это ты на фото?

– Да, моя мать подарила мне этот коллаж, который она сделала в мою честь… – ответил он, слегка смущаясь.

– А как ты попал в эти журналы? – всполошилась Марин.

– Еще недавно я снимался в рекламе, в сериале, и мне даже дали небольшую роль в одном фильме.

– Врешь! Неужели ты актер?

Он пожал плечами:

– Хотел бы им быть. Но места уже распределены или слишком дороги. Я попытал счастья в Париже и прожил там три года, но мне не удалось пробиться. И тогда я оставил надежды. Все, конец истории!