Эми Кадди - Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха Страница 16

Джеффри понял, что нужно приложить больше усилий к решению проблемы преступности. Он начал проводить у себя в церкви новую программу, направленную на помощь неблагополучной молодежи. «Однажды я даже попытался произнести рэп-проповедь», – хихикнул он. (После этого один молодой прихожанин по-дружески намекнул Джеффри, что больше так делать не стоит.) Джеффри встречался с учениками старших классов местной школы, но члены банд и торговцы крэком в школу не ходили, поэтому с ними ему встретиться не удалось. Что делать дальше, он не знал.

Незадолго до первого собрания священнослужителей юношу по имени Джесс Маккай убили на улице рядом с церковью, где служил Джеффри. Джессу был двадцать один год. Члены молодежной банды хотели отобрать у него кожаную куртку. Он стал сопротивляться, они шесть раз ударили его ножом, сняли с него куртку и ушли. Джесс истек кровью в нескольких метрах от церкви.

«Я никогда не встречал Джесса, – рассказывал Джеффри. – Я впервые увидел его родителей на поминальной службе; думаю, меня позвали, потому что я был молод и известен своей работой с молодежью и все такое. И они сказали: “Не могли бы вы прийти и провести молитвенное бдение при свечах?” И я ответил: “Конечно”, но ужасно нервничал».

До этого Джеффри думал, что знает более или менее всех в своем районе, но, стоя на пронизывающем ветру и возглавляя молитвенное бдение, понял, что его окружают совершенно незнакомые люди – хотя многие из них обитали в квартале социального жилья всего лишь через улицу от дома Джеффри. «Потом я пошел обратно в дом [родителей Джесса], и они стали говорить о нем и вспоминать его, и при этом собралось много народу с района. Я просто считал минуты, когда уже можно будет оттуда сбежать».

Но то, что случилось потом, очень удивило Джеффри. Люди начали подходить к нему, пожимать ему руку и благодарить, «хотя я ведь совершенно ничего не сделал, только молился. Я не проводил для них никаких программ, не оказал им никакой услуги, я просто молился и присутствовал, а они стали пожимать мне руку». Это никак не шло у него из головы. Он думал о событиях вечера в машине на пути домой и продолжал думать, ложась в постель, и одна мысль все время всплывала у него в голове: «То, что я сделал сегодня, было настоящим служением».

Скоро полиция задержала троих из тех, кто убил Джесса. Убийцам было по двадцати с небольшим – всего на несколько лет моложе Джеффри. «И я недоумевал: они полные отморозки, бандиты, но они же одних лет со мной, так почему мы с ними думаем настолько по-разному? Я чернокожий, и они чернокожие; я живу в городе, и они живут в городе; и, вы знаете, я не мог этого понять. И это не шло у меня из головы. И мне вообще не с кем было посоветоваться, потому что я пытался говорить кое с кем из коллег, но они все только и думали, как бы построить себе мегахрам. Они: “Сколько прихожан у тебя прибавилось за эту неделю?” – а я: “Кого это волнует? Парня убили! Нужно что-то делать!”»

Убийство Джесса стало поворотной точкой для Джеффри. Он понял, почему все его попытки оказались тщетными – в чем была загвоздка, противоречие. «Там были эти подростковые банды, и я в них видел чужаков. А ведь я пытался строить конгрегацию, общину. Но я не допускал этих людей, исключал их из своего определения общины. И тогда я сказал себе: “Если хочешь строить общину, строй ее вместе со всеми, а значит – и с теми, кого другие не хотят допускать в общину, то есть с этими парнями”».

В ту пятницу после собрания священнослужителей Джеффри явился к преподобному Юджину Риверсу, потому что знал: глава «уличного комитета» прав. Пора искать решение на улице.

«И мы пошли, – вспоминал Джеффри. – Мы ходили по улицам с десяти вечера до двух часов ночи. И вокруг все время происходила какая-то движуха». Во вторую пятницу к Риверсу явилось меньше половины из первоначальных тринадцати человек. Скоро их осталось всего четверо – Джеффри, Юджин и двое других. Но эти четверо были полны решимости. «Я знал, что нужно ходить по улицам и говорить с пацанами – что это ключ к чему-то. Но я не знал к чему».

Прийти и присутствовать

Джеффри и другим священникам нужно было немалое мужество, чтобы ночь за ночью выходить на улицу – незваными, ничем не защищенными. И, как можно догадаться, их встретили отнюдь не ласково. Но они продолжали ходить и вскоре не только наладили контакт с ребятами из района, но и нашли способ сотрудничать с ними, чтобы радикально снизить молодежную преступность в Бостоне.

Присутствие в отношениях с другими первым делом означает, что нужно физически прийти. До тех пор никто не пытался прийти к молодым людям из неблагополучных бостонских кварталов и разговаривать с ними на их территории. Более конкретно, присутствие имеет отношение к тому, как мы приходим – как именно строим мост к людям, с которыми хотим наладить контакт и на которых хотим повлиять.

Джеффри знал, что находится в самом опасном районе Бостона в неблагоприятный момент. Молодые люди, которых он там встречал, были закоренелыми преступниками, во всяком случае, с виду – более отпетых бандитов трудно было себе вообразить. Повинуясь первому побуждению, Джеффри мог бы прикинуться максимально жестким – показать этим ребятам, что он не хуже, не слабее их. Конечно, то был бы самый неудачный ход из всех возможных. Эти ребята всю жизнь противостояли чужой жесткости. Жесткостью их было не удивить.

Джеффри и его спутники повели себя прямо противоположным образом. Они реагировали на жесткость мягкостью, добротой и искренним интересом к чувствам и мыслям «пацанов с района». Те были в шоке – они ожидали чего угодно, но не этого. Они были ошарашены. А Джеффри знал, что поначалу может показаться слабаком. Он был готов пойти на такой риск. Он знал, что именно этой стратегии никто еще не пробовал – вдруг да сработает?

Возможно, вы подумаете: «Ну конечно, прийти к людям с добротой, открытостью и желанием узнать об их жизни – это и есть лучшая стратегия, без вопросов». Но люди удивительно часто выбирают противоположный вариант – демонстрацию собственной силы и власти. Мы с психологами Сьюзан Фиске и Питером Гликом уже пятнадцать лет изучаем то, как люди оценивают друг друга при первой встрече. Исследования проводились в трех десятках стран, но везде проявляются одни и те же закономерности[68].

Встретив незнакомца, мы быстро отвечаем для себя на два вопроса: «Можно ли доверять этому человеку?» и «Можно ли уважать этого человека?». Мы с коллегами в рамках исследований определили эти качества как «теплота» и «компетентность» соответственно.

Обычно каждый новый знакомый кажется нам скорее теплым, чем компетентным, или скорее компетентным, чем теплым, – мы никогда не думаем, что он может быть наделен обоими качествами в равной мере. Мы любим все делить на четкие категории – таково уж предвзятое восприятие, свойственное человеку. Поэтому всех встреченных людей мы относим к одному из типов. Тициана Кашьяро, исследователь организационного поведения, называет эти типы «милый дурачок» и «умная сволочь»[69].

Реже мы классифицируем людей как некомпетентных и холодных («не только дурак, но еще и козел») или теплых и компетентных («просто звезда»). Последний квадрант – «золотой»: когда на вас направлено доверие и уважение других людей, это помогает эффективно взаимодействовать и выполнять нужные задачи.

Но мы ценим эти две черты – теплоту и компетентность – неодинаково. Сначала мы оцениваем, насколько человек «теплый», то есть насколько можно ему доверять. Эта характеристика для нас более важна. Оскар Ибарра и его коллеги, например, обнаружили, что люди воспринимают и обрабатывают слова, относящиеся к теплоте и моральным качествам («дружелюбный», «честный» и т.п.), быстрее, чем слова, описывающие компетентность («творческий», «умелый» и т.д.)[70].

Почему для нас теплота важнее компетентности? Потому что с эволюционной точки зрения нам важнее знать, заслуживает ли доверия новый знакомый. Если нет, то лучше его сторониться, потому что он потенциально опасен, тем более если компетентен. Мы ценим умелых и способных людей, особенно в ситуации, когда их умения нужны, но лишь после того, как оценим, насколько им можно доверять.

Вспоминая первую пятничную ночь, когда священники и бандиты кружили на расстоянии, одинаково подозрительно рассматривая друг друга, Джеффри сказал:

– Мы понимали, что, пока ходим, они к нам приглядываются. А они хотели кое в чем убедиться. Во-первых, что мы не отступимся – будем и дальше так приходить. А во-вторых, что мы пришли не для того, чтобы их как-то использовать.

Чужаки, что явились в неблагополучные кварталы с громкими словами типа «отвоюем улицы у преступности», вполне могли прихватить с собой кинокамеру, репортера или просто раздутое чувство собственной важности. Молодые люди, продолжал Джеффри, пытались понять, что это – очередное громкое начинание напоказ, которое мы делаем для себя, а не для них? Прежде всякого диалога – прежде, чем стороны могли начать присутствовать друг для друга, – им нужно было установить взаимное доверие.