Ирвин Ялом - Палач любви и другие психотерапевтические истории Страница 31

– На что жалуетесь?

– На все, – ответила Бетти.

Ничто в ее жизни не ладилось. У нее вообще нет жизни, сказала она. Бетти работала шестьдесят часов в неделю, не имела ни друзей, ни личной жизни, ни занятий в Калифорнии. Ее жизнь как таковая, сказала она, осталась в Нью-Йорке, но просить сейчас о переводе означало погубить свою карьеру, которой и так угрожала опасность из-за непопулярности Бетти среди сотрудников. Первоначально Бетти вместе с восемью другими новичками прошла в компании обучение на трехмесячных курсах. Бетти была озабочена тем, что и ее достижения, и продвижение по службе были не столь успешными, как у однокашников. Она жила в меблированной квартире в пригороде и, по ее словам, не делала ничего, а только работала, ела и считала дни, оставшиеся до окончания восемнадцати месяцев.

Психиатр доктор Фабер, которого она примерно четыре месяца посещала в Нью-Йорке, лечил ее антидепрессантами. Хотя она продолжала их принимать, от них было мало проку; она была в глубокой депрессии, каждый вечер плакала, хотела умереть, спала урывками и всегда просыпалась в четыре или пять утра. Она слонялась по дому, а по воскресеньям, в свой выходной, никогда не одевалась и весь день проводила у телевизора, поглощая сладости. На прошлой неделе она позвонила доктору Фаберу, который назвал ей мое имя и предложил проконсультироваться.

– Расскажите мне подробнее о своих проблемах, – попросил я.

– Я не контролирую свое питание, – улыбнулась Бетти и добавила: – Можно сказать, что мое питание никогда не было под контролем, но сейчас я и в самом деле не могу взять себя в руки. За последние три месяца я набрала около девяти кило и теперь не влезаю почти во всю свою одежду.

Это меня удивило. Ее одежда казалась такой бесформенной, такой бесконечно вместительной, что я не мог себе представить, как она может стать мала.

– Есть еще причины, по которым вы пришли именно теперь?

– На прошлой неделе я обратилась к врачу с головными болями, и он сказал, что у меня слишком высокое давление, 220 на 110, и мне нужно начать худеть. Он выглядел озабоченным. Не знаю, следует ли мне принимать это всерьез – в Калифорнии все просто помешаны на здоровье. Он сам был на работе в джинсах и кроссовках.

Все это она произнесла веселым непринужденным тоном, как будто говорила о ком-то другом и как будто мы с ней были десятиклассниками, которые травят байки в своей комнате дождливым воскресным вечером. Она шутила, пыталась заставить меня смеяться вместе с ней. Она рассказывала анекдоты. У нее была способность имитировать акцент и мимику своего вальяжного врача из округа Марин, своих клиентов-китайцев, своего босса со Среднего Запада. Должно быть, она хихикала раз двадцать в течение часа, и, судя по всему, ее хорошее настроение ничуть не пострадало от моего упорного отказа веселиться вместе с ней.

Я всегда очень серьезно отношусь к заключению терапевтического контракта с пациентом. Когда я берусь лечить кого-то, то принимаю на себя обязательство поддерживать этого человека: потратить столько времени и сил, сколько будет необходимо для улучшения состояния пациента, и прежде всего относиться к пациенту с теплотой и искренностью.

Но мог ли я так относиться к Бетти? Честно говоря, она меня отталкивала. Мне требовалось усилие, чтобы определить, где у нее лицо, настолько оно заплыло жиром. Ее глупые комментарии также были мне неприятны. К концу нашего сеанса я почувствовал себя усталым и раздраженным. Мог ли я стать ей близок? Мне было трудно представить себе человека, с которым мне еще меньше хотелось бы сблизиться. Но это была моя проблема, а не проблема Бетти.

После двадцати пяти лет практики для меня настало время измениться. Бетти олицетворяла собой дерзкий вызов, брошенный мне контрпереносом, и именно по этой причине я сразу согласился стать ее терапевтом.

Естественно, нельзя осуждать терапевта за желание отточить свою технику. «Но как насчет прав пациента?» – спрашивал я себя с тяжелым чувством. Разве нет различия между терапевтом, выводящим неблаговидные пятна контрпереноса, и танцором или мастером дзен, стремящимися к совершенству каждый в своей области? Одно дело отрабатывать свой удар слева и совсем другое – тренировать свои навыки на хрупких, страдающих людях.

Все эти мысли приходили мне в голову, но мне удалось прогнать их. Это правда, что Бетти давала мне возможность улучшить свои профессиональные терапевтические навыки. Вдобавок правда и то, что увеличение моего мастерства пойдет на пользу моим будущим пациентам. Помимо этого специалисты, имеющие дело с людьми, всегда тренируются на живых пациентах. Этому просто нет альтернативы. Как могло бы, например, медицинское образование обойтись без клинической практики? И потом, я всегда был убежден, что ответственные терапевты-новички, излучающие энтузиазм и любопытство, часто устанавливают прекрасные терапевтические отношения и достигают такой же эффективности, что и опытные профессионалы.

Исцеляет отношение (relationship. – Прим. ред.), отношение и еще раз отношение – вот мой профессиональный девиз. Я часто говорю это студентам. Я говорю также и о другом – о том, как нужно относиться к пациенту: о безусловном положительном внимании, безоценочном принятии, искренней заинтересованности, эмпатическом понимании. Каким образом я собираюсь исцелить Бетти своим отношением к ней? Насколько искренним, эмпатичным, понимающим я смогу быть? Насколько честным? Что я отвечу, если она спросит, какие чувства я к ней испытываю? У меня была надежда, что в процессе нашей терапии мне удастся измениться вместе с Бетти. В тот момент мне казалось, что социальные связи Бетти столь поверхностны и примитивны, что нам не потребуется глубокий анализ отношений терапевта и пациента.

Я втайне надеялся, что недостатки ее внешности будут каким-то образом компенсированы ее личностными особенностями – жизнерадостностью или живым умом, которые я находил в некоторых полных женщинах. Но это, увы, оказалось не так. Чем лучше я узнавал ее, тем менее интересной она мне казалась.

В течение первых нескольких сеансов Бетти с бесконечными деталями описывала проблемы, с которыми она сталкивалась в работе с клиентами, коллегами и начальством. Она часто, невзирая на мои молчаливые проклятия, разыгрывала некоторые особенно банальные разговоры в лицах; я это всегда ненавидел. Она описывала – опять же с утомительными подробностями – всех привлекательных мужчин на работе и мелочные, жалкие уловки, на которые она пускалась, чтобы перекинуться с ними парой фраз. Она сопротивлялась всем моим усилиям проникнуть глубже.

Дело было даже не в том, что наш предварительный, ничего не значащий «разговор за коктейлем» бесконечно затягивался, но и в мучившем меня опасении, что даже если мы преодолеем этот период, мы останемся на поверхности – что все время, пока мы с Бетти будем встречаться, мы обречены разговаривать о килограммах, диетах, мелких неприятностях на работе и причинах, по которым она не хочет заниматься аэробикой. О боже! Во что я ввязался!

Все мои заметки об этих первых встречах содержат такие фразы, как «Еще одна унылая сессия»; «Сегодня смотрел на часы каждые три минуты»; «Самая утомительная пациентка, какую я когда-либо встречал»; «Почти уснул сегодня – был вынужден сидеть на стуле выпрямившись, чтобы не уснуть»; «Сегодня чуть не упал со стула».

Пока я подбирал для себя твердое, неудобное кресло, мне внезапно пришло в голову, что когда я проходил терапию у Ролло Мэя, он обычно сидел на деревянном стуле с прямой спинкой. Он сказал, что у него болит спина, но я потом общался с ним многие годы и не слышал, чтобы он упоминал о проблемах с позвоночником. Неужели он считал меня…?

Бетти упомянула, что доктор Фабер ей не нравился, потому что во время сеанса часто засыпал. Теперь я знал, почему! Когда я говорил с доктором Фабером по телефону, он, конечно, не сказал об этом, но признался, что Бетти не удалось получить пользу от терапии. Было нетрудно понять, почему он перешел на медикаменты. Мы, психиатры, часто к ним прибегаем, когда не можем ничего добиться с помощью психотерапии.

С чего начать? Как начать? Я пытался найти точку опоры. Было бесполезно начинать с проблемы ее веса. Бетти сразу дала понять: она надеется, что со временем терапия поможет ей всерьез заняться снижением веса, но сейчас она была еще очень далека от этого. «Когда у меня такая депрессия, еда – это единственное, что меня поддерживает».

Но когда я решил сосредоточиться на ее депрессии, она представила мне убедительные аргументы того, что депрессия является адекватной реакцией на ее жизненную ситуацию. Кто бы не почувствовал себя подавленным, будучи заперт на восемнадцать месяцев в маленькой меблированной квартирке в безликом калифорнийском предместье, вдали от своей настоящей жизни – друзей, дома, привычного окружения?