Игорь Акимушкин - И у крокодила есть друзья Страница 22

Тоже добыча?

Не знаю. Пожалуй, это самое верное объяснение. А кто скажет, зачем черно-бурые муравьи вытаскивали из гнезда своих «господ»?

Я думаю, выгоняли их на работу: чтобы искали добычу или гнезда с куколками, которые можно разграбить, а не отлеживались в прохладных подземельях.

Другого объяснения не вижу.

Муравьи-амазонки водятся у нас в степной и лесостепной полосе. Знамениты они своими саблевидными челюстями, похожими не на зазубренные лопаточки, как у других муравьев, а на клинки. Это превосходное оружие, отсечь ими голову врагу ничего не стоит.

Но из-за тех же челюстей лишились амазонки многого: не могут они теперь ни дома строить, ни личинок воспитывать, ни добывать провиант. Не способны даже сами себя накормить!

Кормят их чужеродные муравьи-помощники, которые живут в одном гнезде с амазонками, они же выполняют и все другие работы по дому. Амазонки превратились в касту воинов. На их попечении лежит лишь охрана гнезда и добыча новых работников. Здесь видим мы удивительный пример разделения труда между разными специализированными группами насекомых — кастами. Но принадлежат эти касты не к одной семье, как часто бывает у муравьев и термитов, а к разным видам, объединившимся в одну общину.

Ученые провели над амазонками много опытов, которые все кончались одним результатом: амазонок изолировали от муравьев-помощников, и они быстро умирали от голода, несмотря на обилие пищи, которую щедро предлагали экспериментаторы.

«Трудно найти, — пишет Фридрих Кнауер в своей книге о муравьях, — более яркий пример, так решительно говорящий против всех склонных к антропоморфизации и идеализированию умственных способностей муравьев».

Ведь челюсти амазонок хотя и мало приспособлены к добыванию пищи, однако изменились не настолько, чтобы амазонки не могли сами есть.

«Поэтому, — говорит Кнауер, — речь может здесь идти главным образом об утрате инстинкта», а не физической способности самостоятельно питаться. А это, в свою очередь, означает, что муравей поступает не как разумное существо, а как живой автомат с определенной, хотя и очень сложной (более сложной, чем в любой кибернетической машине), рабочей программой. Инстинкт, врожденное бессознательное чувство, — вот тот единственный руководитель, указаниям которого подчиняется муравей. Атрофировался соответствующий инстинкт, и муравей, как потерявшая управление машина, беспомощно блуждает среди залежей провианта, не догадываясь даже о том, что его можно съесть и без чужой помощи.

Но стоит пустить к погибающим от голода среди завалов пищи амазонкам хотя бы одного темно-бурого муравья-помощника, как он сейчас же примется за работу. «Ощупав амазонок антеннами, — пишет Халифман, — того накормит, этого отнесет в сторону, позаботится о личинках, приведет все в порядок».

Мы видели, что у кровавых муравьев чем больше колония, тем меньше в ней помощников, потому что в сильной семье нет нужды в чужой рабочей силе. У амазонок, наоборот: чем значительнее разрастается колония, тем больше ощущается потребность в помощниках, тем больше живет в гнезде «рабов».

Если амазонки не могут сами ни питаться, ни строить жилищ, как же возникают их муравейники?

И тут помогает муравьиная «круговая порука».

Оплодотворенную самку-амазонку после брачного полета принимают в свое гнездо муравьи-помощники. Она размножается здесь, и вскоре первые отряды амазонок отправляются в поход за новым поколением рабочего персонала, за родственниками своих «рабов», живущими по соседству.

Но бывает и так, что матка-амазонка объединяется с молодой самкой муравьев другого вида и сообща они основывают так называемую «союзную колонию».

Известный энтомолог Август Форель нашел однажды гнездо красно-бурого муравья, в котором, кроме хозяев, было много муравьев-амазонок, несколько рабочих темно-бурого муравья и пять или шесть бескрылых маток красно-бурого муравья. Образовалась эта смешанная колония, очевидно, так: две матки — амазонка и красно-бурая — нашли приют под одним камнем и отложили здесь яйца. Вскоре вывелись рабочие красно-бурые муравьи и принялись за постройку дома. Они же, по-видимому, кормили и молодых амазонок, тоже вскоре появившихся на свет, а амазонки охраняли еще очень слабую общину от многочисленных врагов. Позднее солдаты пошли в поход и раздобыли в окрестных селениях новых помощников для своих красно-бурых друзей. Правда, пока лишь потенциальных помощников — упакованных в коконы будущих муравьев. Но из куколок вскоре вывелись реальные работяги, темно-бурые муравьи, которые тоже стали полноправными членами «тройственного союза».

«Весьма поучительно, — пишет Халифман в своей книге о муравьях, — познакомиться с тем, как изложенные здесь факты (имеются в виду грабительские походы амазонок), описывались в старых книгах. Почти во всех, словно о чем-то само собой разумеющемся, идет речь о кровопролитных войнах муравьев, о воинственных и властных муравьях-рабовладельцах и о муравьях-рабах, которые до смерти преданы своим господам.

Во многих — чаще заморских — сочинениях по разным поводам повторяется, что муравьи-рабы „черные“, „черномазые“, что муравьи, рождающиеся под чужим кровом, не сознают своего положения и счастливы не меньше, чем на свободе.

Нетрудно сообразить, кому на руку вымыслы о муравьях — завоевателях чужих гнезд, о благоденствующих муравьях-рабах».

Есть люди, добавляет Халифман, которые «не прочь бы найти в природе какое-нибудь подобие империалистических войн, какую-нибудь видимость невольничества».

Все это совершенно справедливо. Но дальше в своих объяснениях муравьиного «рабовладельчества», мне кажется, Халифман не прав. Он считает союз амазонок с муравьями-помощниками паразитизмом. «Правда, это не такой шаблонный случай, — говорит он, — …когда паразит, вступив в соприкосновение с питающим его организмом, остается жить в нем или на нем… В случае с муравьями паразит (амазонки) сам добывает и доставляет в свое гнездо питающий его организм (фуска), за счет которого растет и развивается семья паразита».

Но ведь, называя взаимоотношения амазонок с муравьями-помощниками не рабовладельчеством, а паразитизмом, мы меняем лишь наименование (социологическое на зоологическое), а наша оценка биологического смысла этих отношений, по существу, остается прежней.

Многие энтомологи, и старые и новые, сожительство муравьев-рабовладельцев со своими «рабами» называют «социальным паразитизмом» (не простым паразитизмом, не «шаблонным случаем», когда один организм живет, присосавшись к другому, а социальным — вот ведь как!).

А что же такое, по сути дела, социальный паразитизм? Это ведь переименованное (и узаконенное незаконным включением его в обширный круг природных явлений) рабство. Это означает по-прежнему, что один организм живет за счет другого, за счет его труда и отнятой у него пищи, взамен которой обездоленный раб ничего не получает. Это означает, что союз амазонок и муравьев-помощников выгоден только первым и вреден вторым. Но мы уже убедились, что это не так.

И хотя узы этого союза куются порой в огне сражений, многие биологи называют альянс амазонок с «рабами» симбиозом.

Даже известный французский ученый Морис Коллери, который, кажется, готов все явления симбиоза рассматривать как прелюдию к паразитизму, описывает в известной книге «Паразитизм и симбиоз» муравьиное «рабовладельчество» в разделе, посвященном симбиозу.

Паразитизмом можно было бы назвать образ жизни некоторых других муравьев, не рабовладельцев. Но и тут, чтобы окончательно вынести такое заключение, необходимы новые и более обширные исследования.

На свете есть муравьи (некоторые из них живут в Западной Европе, а два вида и у нас), у которых никто никогда не видел рабочих особей: только самки и самцы. Надо ли говорить, что сами себя эти муравьи прокормить не могут и живут нахлебниками в гнездах других муравьев.

В муравейниках, где они поселяются, происходят поразительные вещи! Когда самка муравья мономория заползает в дом к муравьям Уилера, они ее сначала не пускают, пытаются задержать. Но она настойчива: упрямо ползет вперед. Вскоре хозяева к ней привыкают и не задерживают ее больше. Затем начинают мало-помалу оказывать иммигрантке знаки внимания, проявляют свое дружелюбие тем, что кормят и чистят ее. Вот тут-то и происходит парадоксальная аберрация инстинкта: чем больше ухаживают муравьи за чужой маткой, тем все враждебнее начинают относиться к своей собственной. Наконец они бросаются на свою мать и убивают ее.

Чужую же королеву по-прежнему окружают трогательными заботами и уходом, а она плодит им нахлебников — целую кучу молодых самок и самцов мономориев.

У нас на Украине тоже обитают «сверхгостеприимные» муравьи тетрамории, они, правда, не убивают свою матку, но так же, как и муравьи Уилера, выкармливают чужих самок и самцов.