Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Ховард Маркел Страница 27

В последний день симпозиума, 26 мая 1951 г., сотрудники Зоологической станции устроили для участников экскурсионную поездку. Они отправились к древним храмам Пестума, некогда важного греческого города на побережье Тирренского моря, в местности, которая теперь называется Кампаньей. Эти величественные руины находятся недалеко от пасторального Салерно, сельскохозяйственного рая с фермами и сыроварнями, где производится знаменитая моцарелла. Гости Неаполя почти всегда отправляются прямиком в Помпеи. Каждый год свыше 2,5 млн туристов восторгаются остатками некогда великолепного города у подножия Везувия, который в 79 г. до н. э. извергся прямо на Помпеи и его жителей; это ужасное событие стало символом конца света. Поклонникам морских красот предлагаются лодочные экскурсии к островам Капри и Искья. Относительно немногие путешественники проделывают 95-километровый путь к трем дорическим храмам Пестума{409}.

Когда группа рассаживалась по туристическим автобусам, Уотсон попытался завязать разговор с Уилкинсом. Но водитель решительно велел всем занять свои места, и Уилкинс ускользнул от странноватого американца, чтобы сесть рядом с тем, кого больше всего стремился впечатлить, – с профессором Астбери. Пока автобус петлял по узкой прибрежной дороге, интернациональная компания биологов, биохимиков, физиков и генетиков коротала время за сплетнями, смехом и болтовней. Астбери, один из самых шумных участников этой какофонии, чередовал фривольные анекдоты с глотками виски из видавшей виды серебряной фляжки.

Уотсон молча сидел рядом с хорошенькой молодой женщиной в накрахмаленном розовом платье. Ее руки в белых перчатках держали белую кожаную сумочку, длинную гриву светлых волос венчала крохотная розовая шляпка-таблетка. Это была младшая сестра Уотсона Элизабет, самая обожаемая и уважаемая им женщина. Она приехала в Италию несколько дней назад, чтобы составить ему компанию в поездке по Европе, а затем, если удастся, поступить в Оксфордский или Кембриджский университет{410}. Всю дорогу до Пестума, который совершенно его не интересовал, Уотсон раздумывал, как бы подойти к Уилкинсу и спросить, нельзя ли устроиться в его лабораторию.

Прибыв на место, экскурсанты рассеялись по обширной территории археологического памятника{411}. Уотсон притулился на одном из низких квадратных камней в основании храма, посвященного Гере, который сохранился лучше остальных строений. Его вдруг озарила идея, возможно посланная древними богами. Уилкинсу, судя по всему, понравилась Элизабет Уотсон, и скоро они уже перекусывали вместе. Это единение порадовало Джеймса отнюдь не потому, что долгие годы он вынужден был молча наблюдать, как Элизабет одолевают толпы скучных болванов. Его радость питало то соображение, что если Уилкинс влюбится в его сестру, тогда он как свой человек предложит ему должность в Королевском колледже, которая позволит участвовать в рентгеноструктурном исследовании ДНК{412}.

По воспоминаниям Уотсона, поначалу Уилкинс уклонился от разговора, а по возвращении в Неаполь возможности обсудить ДНК не представилось. Осторожная попытка Джеймса сыграть роль сводни для своей сестры не удалась, и он записал: «Ни красота моей сестры, ни мой огромный интерес к структуре ДНК его не зацепили. Похоже, наше будущее не в Лондоне. Так что я отправился в Копенгаген к дальнейшей биохимической работе, которую собирался избегать»{413}.

Мемуары – ненадежный источник для документирования исторических событий. Вспоминания Уилкинса о поездке в Пестум, написанные в 2003 г., не вполне согласуются с изложением этой истории Уотсоном. Во время их первой встречи Уилкинс, в то время мало что знавший о бактериофагах, почти ничего не понял из пространных речей собеседника о генах и вирусах – отчасти потому, что тот говорил с сильным акцентом выходца со Среднего Запада США. Хотя Уотсон запомнился ему как один из довольно интересных участников конференции, Уилкинс отрицал, что заигрывал с Элизабет: «С ним была сестра, но я не помню, чтобы вообще разглядел ее – в любом случае, меня больше занимали окружающие красоты [Пестума]!»{414} Однако, вернувшись в Лондон, он сказал Реймонду Гослингу, что принять в команду Уотсона нет возможности. «Морис его боялся, – вспоминал позднее Гослинг. – Старина Джим и правда пугает, когда он в ударе»{415}. По другой версии, Уилкинс проинструктировал Гослинга на случай, если «нескладный молодой американец» объявится в Королевском колледже, сообщить ему, что Уилкинс «уехал»{416}.

Для Уотсона было очевидно, что перед ним новое направление исследований – нужно действовать вместе с биофизиками и кристаллографами. В Неаполе он понял, что применение их методов к структуре ДНК – это будущее не только его собственное, но и всей молекулярной биологии. Поскольку попасть в Королевский колледж не получалось, оставались лишь два варианта двигаться по избранному им пути. Первый – завершить работу у Калькара и поехать к Лайнусу Полингу в надежде научиться у того мастерству рентгеновской кристаллографии – Уотсон сразу отверг, потому что, как он выразился, «Лайнус был слишком велик, чтобы тратить время на обучение не знающего математики биолога»{417}. Второй вариант – проникнуть в биофизический отдел Кавендишской лаборатории в Кембридже – был еще более рискованным, поскольку предполагал нарушение контрактных обязательств по гранту, требовавших, чтобы он оставался в Скандинавии. Джеймс все взвесил и выбрал Кембридж.

[10]

Из Анн-Арбора в Кембридж

Я обещал тебе написать в августе в комитет, но не сделал этого. Виноват. А ты, черт бы тебя побрал, послал глупейшее сообщение в комитет.

В июле 1951 г. Мичиганский университет в Анн-Арборе проводил международный семинар по биофизике для аспирантов. На протяжении десяти лет перед Второй мировой войной физический факультет Мичиганского университета устраивал летние школы по теоретической физике, на которые приглашались такие светила, как Нильс Бор, Энрико Ферми и Роберт Оппенгеймер. Получить туда приглашение мечтали все физики по обе стороны Атлантики. К этим собраниям, привлекавшим немало выдающихся умов, восходит целая череда важных открытий и публикаций{419}.

Биофизический семинар 1951 г. был организован при участии Кембриджского университета стараниями профессора Мичиганского университета Гордона Сазерленда, работавшего в Анн-Арборе в 1949–1956 гг.{420} В качестве наставников он привлек восемь видных ученых, в том числе Сальвадора Лурию из Индианского университета, Макса Дельбрюка из Калифорнийского технологического института и Джона Кендрю из Кавендишской лаборатории Кембриджского университета. Он стремился «объединить физиков и биологов, чтобы первые ознакомились с проблемами биологии, в решении которых можно было бы использовать физические методы, а вторые – с новейшими инструментами и приемами из области физики, применимыми в биологических исследованиях»{421}.

Как многие американские университеты, Мичиганский университет в Анн-Арборе в послевоенное время бурно развивался, о чем свидетельствовало строительство новых зданий, обустройство лабораторий и аудиторий. Американская наука не испытывала недостатка в деньгах, непрерывный поток которых обеспечивали гранты федеральных властей, контракты Министерства обороны и плата за обучение от студентов, а их стало значительно больше благодаря принятому в 1944 г. закону о правах военнослужащих, известному под названием G. I. Bil[45], который определял льготы тем, кто вернулся с войны. Синклер Льюис как-то заметил о Мичиганском университете, что его здания измеряются в милях, как на заводах Форда{422}.

Погода тем летом была солнечной и жаркой – даже не верилось, что на свете существует зима. Немногочисленные студенты, остававшиеся в Анн-Арборе, слонялись по пешеходным дорожкам, наискосок пересекавшим сорок акров[46] центрального кампуса, и забредали в здания из красного кирпича и известняка, фасады которых украшали величественные колонны. В перерывах между занятиями они сидели на зеленой траве в тени дубов и вязов, выстроившихся параллельными рядами вдоль дорожек, словно маршевый оркестр. Из преподавателей остались лишь те, кто застрял в городе из-за студентов, имевших академическую задолженность, или вел спецкурсы для коллег, в частности по биофизике. С четверти десятого утра до девяти вечера каждые 15 минут летнюю тишину нарушал бой часов на башне Бертона. Громада этого железобетонного облицованного известняком сооружения в стиле позднего ар-деко, высота которого составляет 65 м, доминирует над центральным кампусом университета. Заключенный в ней карильон из пятидесяти трех колоколов, четвертый в мире по массе, играет мелодию «Вестминстерские четверти»{423}.

Джеймс Уотсон и его сестра возвращались из Неаполя в Копенгаген через Северную Италию, Париж и Швейцарию. По вечерам они развлекались чтением. Уотсон перелистывал страницы мемуаров в форме романа американского философа испанского происхождения Джорджа Сантаяны «Последний пуританин» (The Last Puritan: A Memoir in the Form of a Novel), рассказывающего историю потомка старинного бостонского семейства, пуританские вера и мораль которого не вписываются в культуру Америки XX в. Отождествляя себя с главным героем, Уотсон в письме родителям высоко отозвался об этой ныне почти забытой