Абрам Рейтблат - Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы Страница 10

К концу 1990-х амбиции Ю. Петухова и  его единомышленников выросли, а  научные и  культурные стандарты и  нормы стали слабее. В  результате стало возможным без проблем выражать свои взгляды напрямую, без прикрывающей литературной (фантастической) оболочки.

В конце 1990-х гг. была выпущена серия книг, излагающих «фундаментальное открытие в  антропо– и  этногенезе человечества, сделанное известным историком и  этнологом Ю.Д. Петуховым»60, суть которого заключается в  том, что «мы, русы, принадлежим к  наидревнейшему этносу Земли – к  пранароду праотцов, мы породили большую часть народов планеты, наш древнейший язык стал основой всех индоевропейских и  части семитских языков»61.

Ю. Петухов далеко не одинок. Схожих взглядов о  древности и  могуществе славян придерживаются П.В. Тулаев (Венеты: предки славян. М., 2000), Ю.А. Шилов (Прародина Ариев. Киев, 1995; Пути Ариев. Киев, 1996; Прародина Руси. М., 1999), В.М. Демин (От Ариев к  русичам. М., 2001), В.Н. Демин (Гиперборея: Исторические корни русского народа. М., 2000), А. Абрашкин (Древние росы: Пути миграции // Гибель России. М., 1999. С. 86—120), С.Г. Антоненко (Русь Арийская: Непривычная правда. М., 1994), А.И. Журавлев (Кто мы, русские, и  когда возникли? (К истории отечества). М., 1997) и  многие другие. Например, А.В. Трехлебов утверждает, что «целая плеяда историков России, о  которых ее недруги всячески стараются умалчивать, как то: М.В. Ломоносов, А.Д. Чертков, Е.И. Классен, Ф. Воланский, А. Вельтман, М.А. Максимович, Ю.И. Венелин, Ю.П. Миролюбов, Ф.Л. Морошкин, С.П. Микуцкий, О. Бодянский, В. Малышев, В. Старостин, В. Вилинбахов, А.П. Жуковская, Катанчич, Шаффарик, Савельев, Надеждин, Святной, Боричевский, Александров, Лукашевич и  многие другие, опираясь на письменные свидетельства и  данные археологических исследований, провели серьезный анализ славянского этногенеза и  доказали, что племена, которых греческие, римские и  западные историки окрестили скифами, сарматами, венетами, этрусками, пеласгами, лелегами, антами, гетами, вендами, ругами, рутенами, русинами, склавинами, ставанами, роксоланами и  многими иными прозвищами – все без исключения были славянами», «Античная Эллада была, мягко говоря, интеллектуальным нахлебником славян, но, называя их скифами и  варварами, тщательно это скрывала», «славяне были образованнее и  скандинавских народов»62. Точно так же и  Л. Рыжков утверждает, что «славянская культура положила фундамент всей европейской цивилизации»63.

Итак, мы проследили судьбу одной мифологемы, возникшей в  1820—1860-х гг. и  распространявшейся тогда в  околонаучной исторической литературе, во второй половине XX в. бытовавшей в  научной фантастике, а  сейчас вновь попавшей в  околонаучную историческую литературу.

Уже отмечалось, что «русский миф» призван «служить механизмом психологической защиты и  компенсации»64, поскольку позволяет преодолеть в  воображении экономическое и  интеллектуальное отставание от западных стран, обозначить «преимущества» русского образа жизни.

Для большинства населения сейчас более приемлемым является вариант «русского мифа», опирающийся на концепты «русской идеи», «соборности», «особого пути» России, определяемого спецификой православия, и  т.п. Но существуют в  обществе и  более радикально настроенные группы, прежде всего в  молодежной среде, склонные к  предельному упрощению сложных социальных проблем, однозначным решениям, плохо знающие историю. Это радикальное меньшинство считает и  православие чуждым России, занесенным из-за рубежа и  разлагающим исконно русские ценности. В  этой среде распространены различные неоязыческие движения65, и  именно их сторонники придерживаются рассмотренного варианта «русского мифа». Для них характерен тоталитаристский утопизм, представление, что можно силой заставить всех жить одинаково, причем группа людей (или даже один человек) может определять это за других. Представители подобного мировоззрения – люди с  достаточно высоким образовательным цензом (средняя школа, техникум, нередко технический вуз), у  которых старые советские взгляды сменила национальная идея в  ее радикально-патриотическом изводе, – полагают, что все социальные и  политические проблемы можно решить насилием. Они не против капитализма, но за «национальный» и  «социальный» его характер.

Появление и  усиление влияния подобного комплекса идей не удивительны. Определяющую роль в  настроениях современного российского общества и  особенно в  идеологических программах, предлагаемых интеллектуальной элитой, играет неотрадиционализм. Он, по формулировке Л.Д. Гудкова, «включает в  себя: 1) идею “возрождения” России (тоска по империи, мечтания о  прежней роли супердержавы в  мире), 2) антизападничество и  изоляционизм, а  соответственно – восстановление образа врага, 3) упрощение и  консервацию сниженных представлений о  человеке и  социальной действительности»66.

Языческий русский миф доводит перечисленные характеристики до предела. Ему присущи следующие черты:

– расизм (представление, что человечество испокон веков состоит из рас, навсегда определяющих физические и  духовные черты их представителей, их образ мысли, их ценности),

– представление, что история всегда являет собой арену борьбы рас и  народов и  что у  народа всегда есть враги,

– вера в  то, что славяне (=русские) принадлежат к  числу самых древних на Земле народов,

– идея, что в  древности славяне создали самое могущественное государство,

– представление, что культура славян повлияла на все другие,

– ориентация на язычество (иногда она выступает не вполне явно, а  иногда делается попытка совместить язычество с  христианством под маркой «русского православия»).

Именно в  молодежной среде находят для себя почву представления, выработанные столетие, а  то и  два назад в  рамках (хотя и  на границах) научной сферы, быстро извлеченные из научного контекста, гипостазированные и  использованные для чисто идеологических и политических целей.

Распространению этих взглядов способствовал идеологический «люфт» в  перестроечные годы, приведший не только к  падению жестко нормативных трактовок отечественного прошлого, но и  к  снижению авторитета исторической науки.

Сама историческая наука, в  свою очередь, впала в  эти годы в  жесточайший кризис, она находится сейчас в  состоянии разброда, потери ориентиров. Профессиональные стандарты утрачены, профессиональное общественное мнение в  среде ученых-историков отсутствует (его выразители – научные журналы – влачат жалкое существование, рецензируют мало, с  большим опозданием и  редко нелицеприятно), и  в  результате охарактеризованные в  статье книги оказываются на полках книжных магазинов и  библиотек рядом с  научными изданиями и  у  многих читателей вызывают такое же доверие.

В первой половине XIX в. история как наука только возникала, границы ее и  научные стандарты еще не установились, позднее, с  институционализацией исторической науки эта идея была вытеснена за ее пределы и  существовала в  рамках массовой художественной литературы, а  теперь историческая наука в  России вновь депрофессионализируется, границы опять стираются (напомним о  широчайшем распространении и  высокой популярности книг А.Т. Фоменко и  его последователей), и  эта идея (как и  многие другие) вновь входит в  круг исторического знания67.

2003 г.

ПУШКИН КАК БУЛГАРИН

К вопросу о политических взглядах и журналистской

деятельности Ф.В. Булгарина и А.С. Пушкина68

Идеологические и социально-политические взгляды Николаевской эпохи, особенно второй половины 1820-х – первой половины 1830-х годов, изучены очень слабо. Если по первой четверти XIX века в последние десятилетия появился ряд содержательных работ69, то по указанному периоду поставить рядом почти нечего. Во многом это понятно: тяжелая травма, нанесенная русскому общественному сознанию как восстанием декабристов, так и его разгромом, привела к уходу со сцены целого ряда идейных течений, а другие либо еще не народились (как славянофилы и западники), либо не имели возможности выразиться публично. И спектр идейных течений стал существенно уже, и доступ к печати стал еще более затруднен. Но при этом правительство приняло весьма либеральный цензурный устав (1828), провело ряд мероприятий по кодификации законодательства, совершенствованию судопроизводства, осуществило реформу управления государственными крестьянами, существенно облегчившую их положение, обсуждало вопрос об освобождении крестьян и т.д. Проанализировав законодательную деятельность той эпохи, И.В. Ружицкая пришла к выводу, что «в годы правления Николая I были не только приняты законы, давшие возможность в следующее царствование в короткие сроки составить проекты реформ, но были подготовлены и люди, эти реформы осуществившие»70. Историк либерализма также отмечал, что «при Николае I некоторые конкретные элементы либерального правосознания упрочились», «…это была эпоха, в которой незаметным образом один строй сменялся другим, а именно крепостной строй – строем гражданским»71.