Яков Берлин - Дикари, их быт и нравы Страница 10

При всякого рода переговорах между двумя племенами послы приближаются к стану иноплеменников с торжественной пляской. Перед выступлением в военный поход исполняется дикий воинственный танец. Приносят ли божествам умилостивительную жертву, празднуют ли рождение ребенка, или оплакивают смерть друга, — все подобные случаи ознаменовываются у них соответственными танцами, выражающими их чувства. Пляска почитается и за наиболее действительное средство для излечения больного; а когда он сам не в силах вынести такого утомительного упражнения, знахарь делает это за него».

Ночной религиозный танец корробори у австралийцев.

Мы видим, пляска находит в жизни индейца столь же разнообразное применение, какое у нас слово, то слагающееся в веселую песню, то в горькую жалобу, то во вдохновенный призыв.

Неустанно пляшет по всякому поводу и вся бурая и черная Африка. В радости, как в горе, после победы, как после поражения, негры предаются с самозабвением пляске, проводя в ней целые ночи напролет. Даже их столь спесивые властители точно забывают свой важный сан и танцуют во время торжественных приемов иностранцев столь неистово, что пот струится с них ручьями.

Пляшущий колдун.

И путешественникам приходилось не раз наблюдать в негрских деревнях, как при первом звуке «там-тама» (барабана) старики и дети, женщины и мужчины, точно очарованные, пускались в пляс, побросав свои работы и занятия. Отдавшись пляске, негр готов в ней забыть обо всем на свете. Зная это, торговцы черными невольниками ударами бича принуждали своих рабов к танцам; в упоении пляской эти несчастные забывали терзавшую их тоску, от которой многие среди них умирали…

Служа разнообразным целям, танцы дикарей носят и разнообразный характер. Иной раз танцоры просто прыгают, как стадо телят на лугу, а иной раз выполняют ряд очень искусно размеренных и красивых движений. Есть у них танцы, в которых принимают участие исключительно мужчины, и наряду с ними такие, при которых одинаково усердно действуют и старики, и дети, и женщины.

Особенно большое удовольствие доставляли часто дикари европейцам своими «охотничьими танцами», в которых они с поразительным искусством подражают движениям и ужимкам различных животных. Таков, например, «танец кенгуру» у австралийцев. «Когда они наперерыв запрыгали, — рассказывает один путешественник про этот танец, — трудно было представить себе что-нибудь более смешное и в то же время характерное и удачное. Подобное исполнение вызвало бы на любой европейской сцене бурю восторгов и гром рукоплесканий».

Танец кенгуру у австралийцев.

Сильное впечатление производят также дикие воинственные пляски дикарей, а равно и их религиозные и маскарадные танцы. На них стекаются иной раз несколько племен вместе, и празднества длятся тогда целыми неделями подряд. Участники подобных танцев стараются особенно тщательно принарядиться, не жалея для своего туалета ярких красок. А маски, которые иногда надеваются ими в таких случаях, производят своим безобразием гораздо более сильное впечатление, чем те, которые мы видим на святках на наших ряженых. Читателю легко убедиться в этом самому, взглянув на наш рисунок.

Маска из перьев с островов Гавайи.

Столь же чудовищный характер носят и костюмы, которыми дикари дополняют свой наряд на подобных игрищах.

Так живут дикари, придерживаясь в своей жизни правила: «делу — час, потехе — время». Но мы должны помнить, что и в их потехе есть свой толк и польза, и что из праздной, на первый взгляд, забавы дикарей со временем развивается многозначительное дело.

VII. Тяжелая доля

Австралиец и его жена, нагруженная поклажей. (По рисунку австралийца).

Когда дикие австралийцы впервые увидали вьючных быков, некоторые из них испугались, приняв этих животных за злых духов «с копьями на голове», а другие сочли их за жен белых переселенцев, потому что быки были нагружены вещами этих людей.

И последняя догадка не попусту пришла в голову дикарям: жены австралийцев служат им действительно какими-то рабочими и вьючными животными. А обращение, которое они терпят от своих повелителей, пожалуй, ничем не лучше того, какое у нас выпадает на долю скотины.

«С выхода замуж, — рассказывает один писатель про австралийскую женщину, — для нее начинается рабская жизнь. На нее взваливаются самые тяжелые работы, а при малейшем промахе с ее стороны грозный муж обходится с нею жестоко и нещадно бьет ее. Она не ест вместе с мужчинами, а сидит в почтительном отдалении от них и молча принимает заодно с собаками остатки еды, которая большею частью собрана ее же руками.

Австралийские женщины.

Во время странствований на нее навьючивают весь домашний скарб вместе с беспомощными детьми. От тяжелой жизни и работы она очень рано стареется и становится беспомощной, и тогда ее покидают где-нибудь одинокою в глухом лесу, и она умирает голодной смертью…». А не то случается еще, что ее жизнь кончают ударом дубины, подобно тому, как у нас убивают старую, негодную более к работе, скотину…

Не лучшая участь выпадает на долю женщины и у большинства других дикарей. Везде среди них она обречена на тягостное существование. Она собирает коренья и плоды, стряпает, строит жилища, набирает топливо и поддерживает постоянный огонь на очаге, выделывает глиняную посуду, плетет корзины и цыновки и исполняет множество других домашних работ. А в это время муж, если он не на охоте, наслаждается бездельем и равнодушно глядит на то, как женщины надрываются под бременем непосильного труда.

Когда эскимосские женщины таскают при постройке зимних жилищ такие тяжелые камни, которые, пожалуй, не рискнул бы поднять наш добрый крючник, — их мужья безучастно взирают на это, и ни один из них не пошевельнет даже пальцем, чтобы помочь своим женам. Кроме работы по постройке жилищ, эскимосские женщины должны варить кушанье, дубить кожи, обтягивать ими каяки и другие лодки, шить одежды и справлять всякие мелкие домашние работы. Если семья выезжает на охоту, мужчины только убивают животное, а женщины волокут убитого зверя к стану, что иногда представляет весьма нелегкую задачу.

«Женщина почти постоянно занята работой, — рассказывает про порядки этих людей знаменитый исследователь полярных стран Нансен, — мужчины же, вернувшись домой, обыкновенно только лентяйничают, спят или занимаются рассказами».

Индеец-воин и его жена, несущая тяжести.

Такое несправедливое разделение труда между мужчинами и женщинами издревле уже установилось в среде дикарей и освящено в их глазах, как всякий старинный обычай. «Женщины созданы для работы», — невозмутимо отвечали индейцы, когда белые укоряли их за то, что они взваливают все тяжелые работы на слабых женщин. И в доказательство своей правоты они приводили древнее сказание. В нем рассказывалось, что «Великий Дух — Маниту — сотворил мужчину для того, чтобы он защищал женщину и охотился. А женщине он велел работать на дому, строить вигвамы, рубить дрова, выделывать кожи и засеивать поля».

Так уж бывает всегда: чтобы оправдать и укрепить несправедливые порядки, люди, которые чувствуют их выгоду для себя, приписывают установление этих порядков «божеской воле».

Так же, как и взваливание тяжелых работ, дикарь считает справедливым и грубое обращение с женщиной. Ибо она, по его мнению, не ровня мужчине, а существо низшей породы. Ведь она неспособна к призванию, которое дикарь привык ставить выше всех других, — быть воином. И за это она, по его мнению, заслуживает одно лишь презрение. Кроме того, женщина кажется дикарю и нечистым существом. Поэтому они не допускаются на иные торжественные священные празднества: когда австралийцы справляют свой праздник «бора», они пользуются особыми трещотками для того, чтобы держать в отдалении от места празднества «злых духов» и женщин. Если какая-нибудь неосторожная австралийка не обратит внимания на звуки трещотки и приблизится к заповедному для нее месту, празднество «боры» считается оскверненным, и виновницу ждет за такое кощунство смертная казнь.

Жена-рабыня и ее господин.

По той же причине мужчины у дикарей едят отдельно от женщин. Индеец считает себя оскверненным, если ему придется пить из той же чаши, из которой пила его жена.

Даже орудия охоты и рыболовства становятся в их глазах нечистыми, раз только женская рука коснется их…

Таково положение дикой женщины. Но, как ни тяжело оно, дикарка свыклась с выпавшей ей долею и думает, что другой жизни для нее и быть не может; ведь так велит жить прадедовский обычай, который в среде дикарей привыкли считать мудрым и святым. И потому она безропотно переносит и грубое обращение, которым дарит ее так часто мужчина, и тяжелые труды, которые он безжалостно взваливает на нее. Она не чувствует унизительности своего положения и даже как будто вполне довольна своей судьбой, проявляя такую же жизнерадостность и веселость, как ее господин и повелитель.