Сергей Хоружий - Открытый научный семинар:Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011 Страница 10

Михаил Пронин: У меня короткое соображение, которое, мне кажется, может быть полезным. Это будет как взгляд с другого ракурса.

Когда летчик летит в самолете или если вы едете в машине, то у вас может быть два способа восприятия дороги. Либо вы наезжаете на дорогу или набегаете на землю, либо земля набегает на вас. Это две точки зрения или две перспективы восприятия реальности. В одной реальности может быть адекватным один тип деятельности, или вы можете бытовать в одном качестве, а в другом способе восприятия реальности вы начинаете и жить иначе. В одном случае авария неизбежна, а в другом вы сможете выйти из ситуации. Это первое, что я увидел в докладе, и можно здесь какие-то ниточки протянуть. Например, можно понять, что есть возможность переключаться из одного типа восприятия реальности в другой, находясь при этом как бы в одной и той же точке пространства. И, соответственно, в одном случае ты будешь заниматься отражением, а в другом случае порождением какого-то мира. И в одном тебе отводят какую-то роль а в другом, ты сам начинаешь играть какую-то роль. То есть наше восприятие, понимание пространства, как-то влияет на нас.

Наверное, можно еще сказать и про то, что наши воззрения на пространство определяют и карту окружающей местности. Часто мы это не осознаем, и не имеем сил это изменить. Мне представляется, что стоит поговорить и о том, что некоторые художники (в том числе, и слова) изображают в произведениях свою систему внутреннего пространства. Достаточно вспомнить стихотворение Есенина «Сукин сын», когда он видит собаку той же, что и он масти, начинает переживать себя и в качестве никому неизвестного человека, и известного поэта, который приехал обратно в эту деревню. Это тоже в определенном смысле столкновение пространств — прошлого и настоящего.

То есть в любом творчестве проявляется искусство оперирования с пространством. Например, модное сейчас направление — мерчендайзинг, искусство расстановки товара в магазине. Приемы удачной расстановки предусматривают какую-то дверь, распространение света и т. д. Известны и описаны различные приемы успешного размещения товара в пространстве, но интересно, откуда они берутся, чем обусловлен этот успешный опыт. Спасибо.

Генисаретский О.И.: Спасибо всем. Где-то в начале перестройки был один, незаметно прошедший кинофильм, который назывался «Сфинкс». Это был фильм про музеи и музейных работников. Снимался он в Макарьевом монастыре. Там были поселены какие-то странные существа, в том числе, какой-то старчик, очень напоминающий Серафима. И вот этот старчик как-то подводит главного героя к большой репродукции известной картины «Три богатыря» и наивно так спрашивает у героя:

— А кто там изображен?

Тот ему отвечает:

— Ну, как — наши богатыри, герои.

— А что они тут делают?

— Обороняют нас от врагов.

— А куда они смотрят?

— На нас.

— Вот видишь, как странно. Обороняют страну, а смотрят на нас.

Тут с героем случается какое-то сатори. А при этом полнокровно изображенные во всех красках богатыри начинают как бы осыпаться, превращаясь в гипсовые скульптуры, потом осыпается гипс, и остается только одна арматура. И вот это опознание того, кто, где и почему, приводит к такой метафорической деструкции образа. Мне почему-то вспомнился этот яркий эпизод в связи с конструкцией этого хорошо слепленного и плотного доклада. Поблагодарим докладчика.

15.03.06 Чеснов Я.В.Топы архаики: вещи, жесты, духи

Генисаретский О.И.: Тема сегодняшнего доклада — топы архаики, а более подробно Ян Вениаминович уточнит свою тему сам. Настройте свое мифопоэтическое бессознательное, ибо вам предстоит встреча с русалками и другими не менее замечательными существами.

Чеснов Я.В.: Всем добрый вечер! Тема моего доклада — «топы архаики». Если вы посмотрели составленный мной анонс заседания, то вы поняли, с кем имеете дело в моем лице. Я являюсь профессиональным этнографом. Есть такая специальность, может быть, она должна называться антропологией, но это вопрос дискуссионный. И как раз эту штуку мне и хотелось бы вам на ваше усмотрение изложить. Я хотел бы как можно более подробно описать специфику своей работы для того, чтобы вы ее соизмерили с каким-то более широким и абстрактным масштабом, чем мое мировоззрение. И мы, возможно, пришли бы к какому-то положительному результату.

Когда я сказал Вам: «Добрый вечер!», я поступил так же, как поступил папуас, знакомый Николая Николаевича Миклухо-Маклая, когда тот папуасу предложил в подарок кусочек зеркала. Что папуас сказал? «Это, — говорит, — твердая вода». Я Вам сказал добрую вещь: «Добрый вечер!», — значит, вы меня не посчитали сумасшедшим. «И бысть вечер, и бысть утро». Вы понимаете, что он может быть и недобрым. Правда же? Но, тем не менее, мы вступили с вами в коммуникацию. Произошло некое восхождение мысли от этой конкретной ситуации к абстракции. Мы полагаем, что время вечное, что оно все-таки благое. И наша мысль, взойдя в каком-то топе здесь и сейчас, вернулась, оттолкнувшись от некоего табло абстрактности. Мы полагаем, что живем в линейном, благом, керигматическом времени.

Произошло восхождение мысли, которое я назвал рекурсивной петлей. Эта идея изложена в одной из статей, рекомендованных в материалах к семинару. Статья называется «Ландшафт и мышление». Задача очень простая: попробовать по этим хорошо всем известным топам продвигаться как можно дальше. Вся ситуация, в которой мы сейчас находимся, целиком топическая. Вот я перед вами стою, вы сидите. Вы, говоря архетипически и этнографически, на порядок рангом выше. Я перед вами стою как преступник. Преступник стоит перед сидящими людьми, и так было испокон веков. В соответствии с вашим рангом вы должны меня допрашивать, и поэтому как лицо допрашиваемое, я буду стараться отвечать искренне и без утайки, а уж вы будете заключать или, как сказал ведущий, будете меня интерпретировать. Таким образом, наша ситуация целиком топична. Ваш ранг гораздо выше и, может быть, более ценностен, чем мой. Я бы только просил вас отнестись ко мне не слишком строго, и в связи с этой просьбой я хочу напомнить встречу не с Павлом Флоренским, а с творчеством этого человека.

Это имя часто произносится на этом семинаре. Одна из первых его работ, которую я прочитал, была опубликована в Вестнике Тартуского университета или в «Декоративном искусстве». После этой публикации творчество отца Павла меня страшно заинтересовало. В это время я очень много работал в Питере, великолепные библиотеки обходил за день. В конце концов я пришел в библиотеку Александро-Невской лавры и спросил, где найти публикации такого автора. Мне сказали, что сейчас выйдет заведующий библиотекой. Вышел человек, который назвался отцом Кириллом, потребовал у меня мое академическое «мнс’овское» удостоверение, это был где-то 70-й год. И после этого он у меня спросил, благие ли у меня намерения. Я ответил, что благие, и он мне позволил заниматься с архивом. Принес, конечно, же и «Столп Истины».

Я сейчас буду говорить о том, что «дикие» вещи, которые я наблюдаю как этнограф (а наблюдал я довольно много всего), они все-таки благие. Они приводят человека самой архаической, «дикой» культуры к взаимопониманию, и не нужно его резко выбрасывать за пределы нашего современного общества. И для этого я приведу несколько эпизодов.

Недавно я включил телевизор, где в утренней передаче какой-то очень шустрый ведущий спрашивает у двух девушек ненок, которые, приехав в Москву, демонстрируют свои вышивки. И вдруг она произносит какое-то ненецкое слово, а ведущий ее спрашивает: «Это так называется этот предмет?» «Да нет, — говорит она, — это я так сказала по-ненецки «Здравствуйте!»» Ведущий немного ошалел и продолжал дальше свою суетливую деятельность. Почему этот архаический человек устанавливает эту коммуникацию? В лингвистике она называется фатической. Может быть, самое главное, что этот архаический человек принес нам, это то, что я сказал вам: «Добрый вечер!» или «Добрый день!», а вы, очевидно, пожелали этого же мне. И мне остается только рассказать о тех других вещах, вокруг которых возникает такое коммуникативное, фатическое человеческое пространство.

Ненцы — народ, который меня чрезвычайно интересует. Хотя сам я у них еще не работал, но там бывал замечательный архангельский ученый Теребихин Николай Михайлович. Он работает в Поморском университете, опубликовал три книжки о русском севере: «Лукоморье», «Сакральная география русского севера» и «Метафизика Севера». Это потрясающей эрудиции человек. Дело происходило где-то в тундре, где они вели археологические раскопки. Шел дождь, они не работали, а сидели комфортно в палатке и «квасили», время от времени выбегая из палатки. Оказывается, метрах в восьмидесяти остановился ненец в малице, это такая глухая шитая одежда. Сколько живет человек в приледниковой зоне, столько эта одежда и существует. И вот он стоит несколько часов (два или три) под дождем на нартах. Это был просто алкоголезависимый ненецкий мужчина, и он знал, что творилось в той палатке. Спрашивается, почему он не зашел в палатку, не протянул унизительно руку? А потому, что в этой страшно нуждавшейся фигуре было аристократическое человеческое достоинство. Эта та же ситуация, что и с ненкой, которая прежде всего сказала: «Здравствуйте!» Значит, есть у каждого свое место, и этот ненец, нуждавшийся в алкоголе, знал свое место. Вот это архаическое общество, о котором я говорю, великолепно знает свое место. Знать свое место — это значит обладать всеми правами и способностью выжить в этом месте.