Татьяна Поздняева - Воланд и Маргарита Страница 11

В ходе повествования выясняется, что Воланд со своей свитой и не подозревающие о нем москвичи совершают действия, во многом пародирующие евангельские события и церковные службы Страстной седмицы: Воланд как сатана и «обезьяна» Бога – сознательно, люди – невольно, без тени догадки о том, кто руководит их действиями.

Уже в среду вечером возникает недвусмысленная пародия на Тайную вечерю. «В половине одиннадцатого часа того вечера, когда Берлиоз погиб на Патриарших, в Грибоедове наверху была освещена только одна комната, и в ней томились двенадцать литераторов, собравшихся на заседание» (с. 474). Здесь мы видим как бы Тайную вечерю «наоборот»: двенадцать человек поздно вечером ждут, но их «учитель» не появляется, более того, он мертв. Атеистическая «тайная вечеря» не состоялась.

Однако разудалый разгул, напоминающий адское видение, в Грибоедове утихает в этот вечер ненадолго. Трапеза продолжается, соединяясь с поминками, хотя и не названными так автором, но подразумевающимися.

Для членов МАССОЛИТа со смертью главы объединения ночная жизнь в ресторане не прекратилась. Настроение по-настоящему омрачилось только у поэта Александра Рюхина, которому пришлось выслушивать неприятные слова из уст Ивана Бездомного. Он – единственный, в ком смерть Берлиоза и поездка в клинику родили «философскую» мысль о бессмертии, правда в историческом его понимании, в памяти людей. На эти мысли его навел памятник Пушкину (отметим игру имен: Александр Пушкин – Александр Рюхин), мимо которого проезжал усталый Рюхин. Гибель главы МАССОЛИТа и бессмертие Пушкина натолкнули его на размышления о причинах пушкинской славы: «Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие» (с. 489). Как в зеркале, в памяти Рюхина поменялись местами Дантес и Пушкин. Собственно, Пушкин обеспечил бессмертие Дантесу в памяти человечества, как в историческом времени негативное «бессмертие» Понтию Пилату обеспечила смерть Иисуса Христа. Перевертыш «Пушкин – Дантес» в зеркале рюхинского сознания дублирует тему бессмертия Пилата в смысловой структуре романа.

Главными героями вечера среды стали Берлиоз и Иван Бездомный. Роль Берлиоза ясна: мы выяснили его причастность к судьбе мастера – вечер среды становится для него временем расплаты. Иван попадает в сумасшедший дом в среду, что совпадает по времени с арестом Иешуа Га-Ноцри в романе мастера, т. е. судьба Ивана некоторым образом воспроизводит ершалаимские события, опущенные в прямой экспозиции романа мастера, отчасти репродуцируя арест Иешуа. Однако роль его этим не ограничивается.

Иван Бездомный – своеобразный жизнеописатель Иисуса Христа: если в среду вечером Воланд свидетельствует земное существование Иисуса, отождествляемого с Иешуа, то Иван выступает как «биограф» Иисуса Христа, который изображен у него «очень черными красками», но «совершенно как живой» (с. 425). Как живой, но черный Иисус существует в поэме и в сознании Ивана (черный Христос – анти-христос, антихрист).

Выслушав рассказ Воланда и оказавшись свидетелем смерти Берлиоза, Иван по собственному почину пытается поймать Воланда. Сначала он просто гонится за ним, потом им овладевает совершенно неожиданный, бессознательный, но по сути религиозный порыв. В поисках Воланда он, сам не ведая почему, вбегает в квартиру 47 дома № 13 в одном из арбатских переулков и похищает там бумажную иконку и церковную свечу.

Описание кухни, в которой он очутился, представляется чрезвычайно важным: «Один лунный луч, просочившись сквозь пыльное, годами не вытираемое окно, скупо освещал тот угол, где в пыли и паутине висела забытая икона, из-за киота которой высовывались концы двух венчальных свечей. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая – бумажная» (с. 468–469). В стремительном ходе повествования автор, казалось бы, слишком много времени тратит на описание случайно возникшей перед Иваном кухни. Но остановимся и мы. Иван Бездомный, пролетарский поэт двадцати трех лет, явно необразован, плохо воспитан, судя по всему, выходец из простонародья. Быть может, его детские воспоминания вдруг ожили в этой кухне, память, похожая на годами не вытиравшееся окно, внезапно озарилась. «Никому не известно, какая тут мысль овладела Иваном», но иконку он прикрепил на груди, а одну свечу взял с собой. Икона эта всплыла потом как явное доказательство его безумия: «Иконка-то больше всего и испугала» (с. 489). Интуитивно Иван почувствовал, что икона и свеча могут послужить каким-то средством то ли для поимки «иностранца», то ли для защиты от него.

Купание Ивана в Москве-реке в первую очередь вызывает ассоциацию с крещением, но вода в реке «черная» (с. 469). Таинственный «крестный» Ивана, «приятный бородач», похитивший Иванову одежду, оставил ему взамен «рваную белую толстовку[23] и полосатые кальсоны». Белая толстовка – пародия на белую новую одежду христианина-неофита. Сохранен цвет, но подчеркнута ветхость оставленной одежды.

Переодевшись, Иван направился к Грибоедову и подошел к ресторану с зажженной свечой – в каком пункте своего путешествия он ее зажег, автор не уточняет.[24] Тем не менее эта свеча ассоциируется с горящей свечой, которую неофит вслед за священником проносит вокруг купели. Вообще после купания мысль Ивана обретает определенную логическую стройность. Если до него он метался в поисках Воланда, действуя по наитию, и отметил лишь «сверхъестественную скорость, с которой происходила погоня» (с. 467), то теперь его путь определился. Ведомый Воландом, Иван подошел к реке как к своеобразному рубежу. Вслед за «крещением» он осознает, зачем ему понадобились украденные на кухне предметы. В ресторане «братья по литературе» стали свидетелями «обращения» Ивана: он не просто проповедует, он утверждает могущество «консультанта», заявляя, что именно «консультант сейчас убил на Патриарших Мишу Берлиоза» (с. 479). Но пока новоиспеченный пророк не знает, с кем он встретился; Воланд остается для него «профессором и шпионом» (с. 480). Итак, после купания в Москве-реке Иван приходит к вере в могущество Воланда, не зная пока, как его назвать. Следующая ступень – когда открывается имя того, кто руководил его действиями, – пройдена в клинике Стравинского с помощью мастера. Приблизившийся к Грибоедову Иван смотрится «привидением». То обстоятельство, что «привидение, пройдя в отверстие трельяжа, беспрепятственно вступило на веранду» (с. 479), подчеркивает внешнюю принадлежность Ивана к кругу Воланда, пока лишь образно поданную и не раскрытую по сути. Ошарашенный швейцар его пропустил.

Помимо «крещения» действия Ивана являются и прямой пародией на церковную службу, совершаемую в среду вечером (временнóе совпадение). В среду на Страстной седмице в церкви на утрене поется Ексапостиларий: «Чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да внидя в онь: просвети одеяние души моя, Светодавче, и спаси мя». Священник во время пения Ексапостилария стоит в алтаре перед престолом с высоко поднятой горящей свечой. Свеча Ивана, «поднятая над головой», – своеобразная вариация молитвенной позы иерея. А Грибоедов оказывается «чертогом», в который стремится Иван буквально, и отсутствие надлежащей одежды затрудняет ему вход в «храм искусства», откуда затем его выдворяют, в частности, за этот неприличный костюм: швейцар быстро опомнился, а Иван не был избранным на пиру званых.

Иван, следующий за Воландом, выполняет ряд бессознательных действий. Считая, что преследует «консультанта», Иван в действительности неосознанно стремится к нему: «крестится» в новую веру, обретает дар проповедника и демонстрирует его, разрывая своим поведением связи с тем социальным миром, который еще утром вполне его устраивал.

И еще одна возможная ассоциация. В православии существует обычай: вечером в Страстной четверг, после чтения Двенадцати Евангелий, зажечь свою свечу от негасимой лампады и донести горящей до дому, чтобы от нее, в свою очередь, засветить лампаду перед домашней иконой. Иван зажигает свою свечу не от негасимого света, а от серной спички (аналогия: дьявол – сера). «Приятный бородач» – таинственный восприемник – знал, чтó оставлял Ивану.[25]

Иконка, пришпиленная к груди, тоже символична: на ней – «стершееся изображение неизвестного святого» (с. 479). В этом – и забвение христианства, и возможность принять за святого кого угодно. Интуитивная религиозность порыва Ивана несомненна, но в дальнейшем его действия постепенно принимают дьявольскую ориентацию, тем более что номер дома, где Иван похитил иконку и свечу, – 13, а «голая гражданка», на которую он наткнулся в ванной, стояла в «адском освещении» (с. 468).