Андрей Фесенко - Русский язык при Советах Страница 11

Отсутствие конкуренции в советской торговле, отсюда и выбора, а также недостаток товаров («бестоварье») привели к тому, что советский гражданин не покупает вещи согласно своему вкусу, а берет, что попало, что ему «дают» после долгого стояния в очередях. Отсюда выражение: «Что здесь дают?», повсеместно вытеснившее «Что здесь продается?» или «Что здесь можно купить?». Это же стояние в очередях породило и крылатую фразу «Кто последний? – Я за вами…». Впрочем, многие «сознательные» граждане оскорбляются этим вопросом и придирчиво поправляют: «Последних здесь нет. Есть только крайние…»

В эпоху «сталинских пятилеток» бесчисленное множество «Сорабкопов» (Союз рабочих кооперативов), «ЦРК» (Центральный рабочий кооператив), «ТПО» (Транспортное потребительское общество) и им подобные понемногу ликвидировались. Широкие массы населения на ряд лет были обречены на полуголодное существование, тогда как при особо важных для советов предприятиях были созданы так называемые «ОРС» (отдел рабочего снабжения) и «ЗРК» (закрытый рабочий кооператив), иначе называвшиеся «закрытыми распределителями», а в просторечии «распредами». Лица, ведавшие снабжением предприятий и учреждений товарами – «снабженцы», в народе часто метко назывались «самоснабженцами».

Родным братом «снабженца» был «толкач» – одно из многочисленных уродливых явлений советской системы. Он был призван, в помощь снабженцу, добывать своему учреждению или предприятию материалы или сырье, почти всегда являющиеся дефицитными в Советском Союзе, а также проталкивать через стену советского бюрократизма любые дела откомандировавших его организаций.

«Толкачество» приняло такие широкие размеры и стало так подрывать и без того сильно хромающую систему советского планирования, что оно было объявлено «вне закона» и с ним в порядке очередной кампании повели решительную борьбу:

«…после решения Совета Министров СССР от 29 мая 1948 г., запрещающего бесцельные командировки и закрывшего перед толкачами двери министерств… редеет в нашей стране толкаческое племя и толкачи, осевшие в Горьком, чувствуют себя, можно сказать, последними из могикан». (Литературная Газета, 8 янв. 1949).

Захватив торговлю полностью в свои руки, государство создает огромный и неповоротливый аппарат «госторговли», учреждая многочисленные учебные заведения, готовящие кадры «совторгслужащих», курсы повышения квалификации «работников прилавка», ТПШ (торгово-промышленные профшколы) и даже Торговые Академии. Возникает целая армия «завмагов», «завскладами», «завбазами» и т. д., зачастую не чуждавшихся спекулятивных операций.

Постоянный недостаток товаров в советских магазинах породил и особую категорию людей – «шептунов»:

– А что это за профессия – шептуны?

– Шептун – это тот, кто стоит у магазина и предлагает товар, которого на прилавке нет…, но он может быть под прилавком или на квартире…

– А, – догадался я, – спекулянты!

– Вот уж нет! – возмутился Гога… – Спекулянты – это перекупщики. А мы ничего не перекупаем. Мы комиссионеры. (Н. Асанов, Шептуны; Крокодил, 10 июня 1954).

Но самым крупным и узаконенным спекулянтом оказалось само государство. Через «Внешторг» (Народный комиссариат внешней торговли) и соответствующих «торгпредов» (торговых представителей) оно выбрасывало свои лучшие товары на мировой рынок по демпинговым ценам. Кстати, и само слово «демпинг» распространилось со второй половины 1930 года, когда заграничная пресса подняла кампанию по разоблачению советского демпинга, а советы выступили с резким протестом, уверяя, что это явление – вымысел злокозненных буржуазных писак. Но слово уже вошло в широкий обиход. У себя же в стране советскому потребителю изредка «подбрасывались» так называемые «экспортные товары», выгодно отличавшиеся от обычно имевшихся в ведении «Наркомвнуторга» (Народного комиссариата внутренней торговли), а, по сути, являвшихся браком, часто возвращенным заграничными фирмами.

Под маркой «Торгсина» (торговли с иностранцами), где очень редко можно было увидеть немногочисленных в СССР иностранцев, проходила беззастенчивая «выкачка» у населения последних остатков ценностей (золота и камней) в обмен, главным образом, на необходимейшие продукты питания. В больших городах открылись «Гастрономы», «универмаги» и «люксы». В последних уже можно было достать многое, но по исключительно высоким, так называемым «коммерческим» (т. е. спекулятивным) ценам.

«Выкачивание» ценностей из населения происходило и более беззастенчивым путем, без всякого обмена на продукты, когда агенты НКВД являлись ночью к мирным советским гражданам с требованием «сдать» государству все имеющиеся у них ценности, в частности золотые монеты царской чеканки. В случае отказа упорствовавших держали под арестом, пока они не «сдавались» или же пока не выяснялось, что у них действительно ничего нет. Такие мероприятия заслужили в народе меткое название «золотухи».

Это всё происходило наряду с «изъятием излишков», т. е. отбиранием последнего зерна у крестьян, вынужденных тащиться в далекий город, за этим недавно отобранным у них же, но ставшим уже «коммерческим» хлебом.

Именно в языке разоренного советского села очень рельефно отразилась ленинская, а потом сталинская политика сначала видимой «смычки», а позже беззастенчивой социализации – пресловутой и так дорого стоившей народу «сплошной коллективизации», сопровождавшейся исключительной пауперизацией и неслыханным террором, эвфемистически определявшимся как «перегиб», а затем цинично названным Сталиным «головокружением от успехов» (заглавие его знаменитой статьи в «Правде» от 2 марта 1930 г., свалившей всю вину на местные парторганизации).

Первый поток неологизмов, проникший в деревню – это слова, характеризующие политику классовой дифференциации, политику взаимного натравливания: «середняк», «незаможник», «батрачком», «комбед», «безлошадник» и, наконец, «твердозаданец» – синоним зажиточного крестьянина, имевшего твердое задание по сдаче продуктов.

Эпоха «военного коммунизма» принесла деревне «выкачивание» хлеба для голодающего города и фронта, происходившее путем так называемой «продразверстки» (1919-21 г.г., позже замененной «продналогом»), проводившейся специально присланными из центра «продотрядами». Для предотвращения свободной торговли и спекуляции на границе сел устанавливали контрольные вооруженные посты – «заградиловки», призванные бороться с «мешочниками» – людьми, частным образом (обычно в обмен на городские вещи) раздобывавшими в деревне продукты, необходимые для голодающего города. Подобный род занятий стал называться «мешочничеством».

С проведением «коллективизации» еще возросло разжигание классового антагонизма в деревне, в котором немалую роль сыграли присылаемые из города активисты – «парттысячники» и местные «селькоры» – сельские корреспонденты, часто занимавшиеся доносами под видом корреспондентской работы.

Старое слово «кулак» дает новые производные – «подкулачник» – так с конца 20-ых годов стали именовать середняка или бедняка, выступающего в защиту зажиточных крестьян, а также «раскулачивать», «раскулачивание» (вошедшие в широкий обиход со второй половины 1929 г.) – конфискация имущества зажиточных крестьян и ссылка их самих на далекий север, чему некоторые из них чинили вооруженное сопротивление.

С этим связана популяризация слова «обрез» – обозначения винтовки с укороченным, обрезанным стволом, удобной для ношения под верхней одеждой и служившей орудием расплаты с членами «сельсоветов», «предколхозами» и «уполномоченными из центра», проводившими «ликвидацию кулачества как класса на базе сплошной коллективизации» (эта фраза, ставшая штампом, впервые употреблена в речи Сталина на 1-ой Всесоюзной конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г.).

Социализация сел приводит к насильственной вербовке в «колхозы», переводу самостоятельных крестьян – «единоличников» в «колхозников» и «колхозниц». В первоначальную пору коллективизации понятие «индивидуальный крестьянин» (т. е. не входящий в колхоз) официально стало выражаться одним словом «индивидуальник», а в просторечии сократилось в «индус» или «индюк». Так, у А. Твардовского (Страна Муравия, Москва, Художественная литература, 1940, стр. 63) находим следующие строки:

– Бог помощь, граждане,

Колхозники, ай нет?…

И отвечают медленно,

Недружно мужики.

Один:

– Мы люди темные.

Другой:

Мы индюки.

И подхватила женщина,

Припав к щеке рукой:

– Индусы называемся,

Индусы, дорогой…

Выходит, бесколхозные…

Здесь же следует упомянуть метафору «стригун» или «парикмахер» – голодный крестьянин, срезающий колоски хлеба, часто незрелого, на колхозном поле, за что по сталинскому закону от 12 августа 1932 г. ему грозило тяжелое наказание, вплоть до расстрела.