Михаил Вострышев - Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи Страница 15

– Царь жалует! – крикнул Мстиславец, и все бросились из палаты навстречу государю.

Скоро полным-полна народу стала печатня. С государем приехали новые царские любимцы: Скуратов, Басманов, Вяземский, Грязной да архимандрит Левкий и много других. Царь Иван Васильевич сел посреди палаты, у печатных станков, окинул орлиным оком печатников и речь к ним повел витиеватую, красноглаголивую:

– Зрел я труды ваши и плод стараний ваших, мастерства нового, хитрости неизреченной. И возвеселился я сердцем ради того, что земля Русская к иноземной науке приобщилась. Служите вы прославлению имени Божья, словеса Его святые во многократном образе леповидно и красноуставно тисненью предаете. Медом мудрости и благочестия преисполнилась душа моя, егда читал я в печати вашей Деяния святых апостолов. За сие жалую вас хвалой царской и дарами из казны моей.

Иван Грозный на Печатном дворе

В землю поклонились царю печатных дел мастера и юные ученики-печатники. Царские провожатые всё в палате с любопытством оглядывали. Кто набор готовый из литер прочесть пытался, кто станок пробовал, кто листы глядел оттиснутые.

– А помните ль наказ мой царский вы – Иван да Петр? – спросил погодя царь Иван. – Наказал я с Божьей помощью ко второму труду немедля приступить…

– Благословясь, приступили к нему, царь-государь, – ответил Иван Федоров. – Не изволишь ли поглядеть?.. Два листа уже из Часовника натискать успели. Дайте-ка, молодцы, свежие листы его пресветлому царскому величеству. Не хуже Апостола книга выйдет, царь-государь московской печатне на славу.

– А что, исправно ль ученики твои работают, Никешка да Андрошка? – спросил царь, кивая на молодых печатников. – Батогов не дать ли им для науки? Чай, для такого дела дюже еще молоды?

Никифор да Андроник от царского опроса не смутились. Они были парни сметливые и в работе ловкие. Да тут же за них заступился и старший печатник Иван Федоров.

– Нет, надёжа-государь, не могу похулить молодцов. Послушливы, старательны оба. Не одно лишь печатное да наборное дело знают, а еще и справщиками изрядными учинились. По свитку писаному неукоснительно следят и сразу зорким глазом подметят, где вместо «аза» или «буки» иная литера стоит, где заставка покривится, где строка неровно пойдет. Мигом все справят, так что нам с Петром Мстиславцем, почитай, и глядеть нечего. Достойны сии парни не менее нас твоей царской ласки.

– Похваляю вас, Никешка да Андрошка, – ласково вымолвил царь Иван Васильевич, просветлев взглядом.

Молодые печатники в ноги царю поклонились, а потом снова встали перед его царским величеством, держа тяжелую доску с четкими, ровными рядами литер, в медные рамы заключенных. И государь Иван Васильевич стал любоваться умелой работой своих печатников. А Иван Федоров продолжил свой рассказ:

– Будем мы, царь государь, печатать Часовник на клееной бумаге, на листах малой меры, литерами письма полууставного, ровными, красовитыми. Оглавки мы, царь-государь, оттиснем не черной краской, а яркой киноварью, чтобы далеко было видно и чтецу к передышке служило. Такой же киноварью отпечатаем титловые литеры и конечные, малые строки. Глянь, надёжа-государь, на сей лист, для начала тиснутый. Вишь, как киноварь рдеет промежду строк да черных литер?.. Чистая краса, глазу утешение!

Полюбовался царь Иван Васильевич на лист, красовито отпечатанный.

– Изрядно, – молвил. – Не всуе хвалишь работу свою. И краски, и литеры зело добры суть. Изрядно!

Ободренный царской похвалой, далее повел речь Иван Федоров. Душа его горела к любимому мастерству, и сам он дивовался делом рук своих.

– А в каждом листе, царь-государь, будет у нас двадесять да пять строчек, ровных, четких, единообразных. Строка же наша вниз все меньше идет, и печать углом до конца доходит – точкой киноварной кончается. Заставки и числа в новом Часовнике тоже краскою тиснуты будут… А святые лики мы тискаем с резных досок и с таких же досок – углы и ободы для заглавных страниц.

– Хвалю! – опять молвил ласково царь Иван Васильевич. – Отрадно сердцу моему царскому, что в Русской земле мастерство новое столь славно и крепко делается. Впрок пошла тебе выучка датского печатника. Недаром он и мзду приял.

– Великий искусник был сей датский печатник, – подхватил похвалу царскую Иван Федоров. – И того государя мудрость велика, что нам, рабам недостойным, в сию выучку вступить повелел. Того царя мудрого, светлоумного не забудет Русь православная до скончания своего.

– Слышали? – грозно повернулся царь Иван Васильевич к своим спутникам. – Слышали? Уразумели? Сей человек мне, царю, истинную хвалу воздал, а не по-вашему, лестью и наговорами, сердце омрачил.

Скуратов, Вяземский да Басманов потупились, но потом искоса бросили недобрый взор на печатника.

Иван IV Васильевич Грозный (1530–1584)

– Чай, у нас скоро книги-то не хуже заморских будут? – спросил царь Ивана Федорова. – В зарубежных-то краях сие мастерство давно живет. Слыхал я, что в Польше раньше нас печатни завели?

– Истинно так, надёжа-государь. У князя Николая Радзивилла в Литве в прошлом году Библию зело хорошо напечатали. В городе Несвиже два года назад стали на русинском языке книги печатать. В Кракове же, царь-государь, более восьми десятков лет печатня изрядная работает. Только там всё латинскими литерами печатают, а славянских, почитай, и не знают вовсе. В чешских землях, царь-государь, книжная печать с прошлого века живет. Был там славный мастер-печатник, именем Феол, и напечатал он святую книгу Октоих древней кириллицей. А потом, надёжа-царь, тот печатник чешский еще святые книги кириллицей печатал: Часослов, Триодь цветную, Триодь постную. И в тех книгах о русских святых упомянуто. То прежде было в Кракове. Ныне же, как я твоему царскому величеству молвил, верх взяла латынщина, а кириллицу забросили. Давно тоже в Черных горах, во граде Ободе, словенская печатня работает. Там инок Макарий тому делу основу положил. И еще была в Венеции-граде словенская печатня, где печатник Андрей Терезанский работал. Там давно уже Часослов кириллицей напечатали. А в начале нынешнего века в Праге полочанин некий Скорино завел русскую печатню, до пятнадцати святых книг напечатал, и среди них Библия…

– Памятлив ты, Иван! – молвил царь Иван Васильевич. – Однако пора и во дворец. Помолимся во храме Божьем, а там и за трапезу. Сбирайтесь вы, надоедники мои! Чай, вам от разумной беседы невмоготу стало? Все бы вам бражничать да буйствовать!.. Хвалю вас, Иван, Петр, Никешка да Андрошка! Трудитесь во славу Божью, на пользу и честь земли родной. Покажите, что Русь мастерством, разумом и умением твердо стоит. А когда напечатаете Часовник, еще пожалую вас милостью и беседой царской.

Начало опричнины

О том, как выглядел государев Опричный двор, рассказывает немецкий авантюрист Генрих Штаден, живший в России в 1564–1576 годах и состоявший в числе опричников: «Когда была учреждены опричнина, все те, кто жил на западном берегу речки Неглинной, безо всякого снисхождения должны были покинуть свои дворы и бежать в окрестные слободы… Великий князь велел разломать дворы многих князей, бояр и торговых людей на запад от Кремля, на самом высоком месте, в расстоянии ружейного выстрела; очистить четырехугольную площадь и обвести эту площадь стеной; на одну сажень от земли выложить ее из тесаного камня, а еще на две сажени верх – из обожженных кирпичей. Наверху стены были сведены остроконечно, без крыши и бойниц; протянулись они приблизительно на сто тридцать саженей в длину и на столько же в ширину; с тремя воротами: одни выходили на восток, другие – на юг, третьи – на север».

То был страшный для Руси день – народ пришел к своему царю с повинной головой, и заключил с ним Иван Васильевич Грозный кровавый уговор!.. С того дня рекою полилась кровь русская, все чаще и чаще летела с могучих плеч удалая головушка. Январь того страшного 1565 года стал началом опричнины…

Привела к ней царя вся его тяжелая, поистине страдальческая жизнь. С ранних лет почувствовал на себе властолюбивый и грозный государь опеку бояр и духовенства. Эта опека воспитала в нем дурные наклонности, пробудила зверя лютого, разожгла страсти кровожадные. Не дав ничего царской душе, окружавшие его зорко следили за каждым его шагом, старались прибрать власть к своим рукам. Они не замечали, что их опека горькой обидой засела в душу государя, что эта обида с каждым днем становится все острее и острее, все ближе и ближе к тому, чтобы прорваться неудержимым потоком мести. Пока была жива первая жена Ивана Васильевича, кроткая царица Анастасия, она, как могла, сдерживала своего супруга. Но с ее смертью будто разом спали все оковы с гневной царской души. Он обвинил в смерти кроткой царицы бояр, припомнил все нанесенные ими обиды, и наступил час расплаты.