Пьер Шоню - Цивилизация Просвещения Страница 20

Своеобразие роста численности населения в Европе выявляется при сопоставлении — и это единственный на планете аналог — с Китаем, где население увеличилось втрое. С 1680 по 1750 год китайские темпы превосходят европейские; в 1750–1780 годах кривые сравниваются. С 1780 года, в то время как в Европе темпы увеличиваются, в Китае они начинают снижаться. Мальтузианский check[34] в действии: с начала XIX века население Китая надолго застывает на отметке 320–330 млн. человек. Китайская реакция на рост XVIII века (в широком смысле — с 1680 по 1850 год) во многом напоминает европейскую реакцию 1630–1700 годов на рост XVI века (также в широком смысле). Уже не прежнее катастрофическое падение, а почти столетний застой — вплоть до нового подъема, который в одном случае начинается в 1680–1730 годах, в другом — после 1930 года.

Второй, и чрезвычайно важный, факт — это способ, благодаря которому было достигнуто удвоение, — одним словом, увеличение продолжительности жизни. Подлинная революция, которая происходит здесь и там, в небольших географических зонах, требует углубленного анализа. С 1680 по 1750 год Европа эпохи Просвещения и классическая Европа перекрывают друг друга; масштабные изменения проявляются понемногу повсюду начиная с 1750 года. В конечном счете они представляют собой завершение, но в еще большей мере — начало. По этому вопросу мы раз и навсегда отсылаем к нашей работе «Цивилизация классической Европы». Мы надеемся действовать опираясь на накопленные в этой области знания и развивая их. Таким образом, мы сосредоточимся на изменениях, присущих именно эпохе Просвещения, на прогрессе, достигнутом в исторических исследованиях за четыре года.

Наши познания в исторической демографии XVIII века куда беднее. Во Франции и в Англии в 1680-е годы, несомненно, зарождается протостатистика. География источников демографических сведений совпадает с географией интеллектуальной и государственной революции. Англия, Франция, Скандинавия в авангарде, Россия и Восточная Европа отстали, но быстро нагоняют, Германия, Италия, Иберийский полуостров испытывают затруднения.

Для XVIII века характерна действенная забота о параметрах человеческой жизни. Он приступил к систематическому использованию инструментария, разработанного государством. С этой точки зрения об эпохе Просвещения уже писали Вобан и Кинг. Следующий шаг — за нами. Одномоментные и текущие прямые данные, наборы цифр, срезы, входящие и исходящие, скрупулезный учет образования пар и их репродуцирующей деятельности.

В XIX — первой половине XX века история населения основывалась исключительно на голых подсчетах. Опираясь на столь скудный базис, она быстро достигала потолка. Открытие церковно-приходских книг состоялось вскоре после Второй мировой войны. Ныне мы имеем более тысячи монографических исследований этих книг, которые велись на всей территории густонаселенной Европы и следовали строгой и единообразной методике, обеспечивающей превосходную сопоставимость результатов. Выделяется ряд образцовых монографий, к материалам которых исследователи прибегают наиболее охотно. Они относятся к одному и тому же типу, — в этом и преимущество, и опасность. Сельские приходы, в которых тщательно велись и хорошо сохранились многочисленные реестры, стабильность деревень, занятых выращиванием зерна, служат условием легко осуществимой и эффективной реконструкции истории множества семей — таковы классические случаи Крюле, Онея, Колитона. Таким образом историки-демографы смогли ввести в научный оборот гербовник, состоящий из родословных европейских крестьян XVII–XVIII веков, чьи генеалогии, выстроенные в результате долгого и кропотливого труда, основываются на впечатляющем количестве высоконаучных вычислений. Дает ли нам это who is who[35] представление о параметрах жизни людей того времени? Сегодня положительный ответ на этот вопрос кажется куда менее очевидным, чем вчера.

Действительно, на протяжении многих лет мы находились в плену стереотипа и систематически повторяющейся неявной ошибки. В той мере, в какой первые монографии основывались на рациональном подборе данных, мы систематически изучали одну и ту же группу населения, в конечном счете составлявшую меньшинство. Выращивание зерновых, илистые почвы Парижского бассейна. Питание вроде бы богатое, но в конечном счете нерегулярное и недостаточное; пространство, в высшей степени открытое для поветрий, а значит, для эпидемий; своего рода сверхчувствительность к аномально низкой температуре и аномально высокой влажности XVII–XVIII веков, пространство в высшей степени закрытое; образ жизни, полностью подчиненный соображениям престижа, так что те, кто достиг преуспеяния, становятся его пленниками, почти неспособными на переезды и новации… Как мы теперь знаем, илистые равнины Парижского бассейна длительное время сохраняли архаичные черты, на наступление эпохи Просвещения они отреагировали присущими им особенностями: очень поздние браки; высокая детская смертность, обусловленная изнурительным сезоном жатвы, который пагубно сказывался на женщинах; жестокие эпидемии в периоды голода; упадочная демография; скрытая тенденция к сознательному ограничению рождаемости посредством coitus interruptus, а также выкидышей, которые отчасти вызывались искусственно.

В 1964–1965 годах историческая демография получила новый импульс за счет обновленных данных с учетом монографий о деревенских приходских книгах с реконструкцией состава семей. Покинув илистые равнины, в том числе благодаря общенациональному проекту INED — Национального института демографических исследований, мы смогли нарисовать себе Францию, куда более богатую контрастами, чем свидетельствовали наши исследования в Нормандии. Демографические соотношения в микрорегиональном масштабе определяются на основе прихотливых орнаментов, минимальной единицей которых является группа приходов 10, 15,20,30 общин — иногда меньше, в исключительных случаях больше. Однако сложность состоит в том, что семьи, историю которых удается проследить и на которых строятся все наши расчеты, — это семьи наиболее стабильные. Имеем ли мы право экстраполировать выводы, к которым они подвели нас, на остальных — непоседливых? Вот почему три-четыре года назад историки-демографы обратились к изучению миграций населения. Эти миграции куда важнее, чем предполагалось ранее. Об этом свидетельствует то самое удвоение численности населения за сто лет, которое складывается почти из полной стагнации в значимых центральных районах и четырехкратного роста на окраинах. Микрорегион размером в пятьсот общин, как, например, равнина Кана, демонстрирует существование небольших депрессивных зон, где население в отсутствие потока мигрантов исчезло меньше чем за век, наряду с группами динамично развивающихся приходов с высокими коэффициентами воспроизводства, обеспечившими удвоение численности за сто лет: это приходы-богадельни и приходы-ясли. Существование компенсирующих микротечений объясняет эти кажущиеся противоречия. Итак, отныне проблема состоит в реконструкции семейств-мигрантов, а не только, как раньше, избравших оседлость. К решению этой задачи, взяв на вооружение несколько отличные друг от друга методы, приступили две исследовательские группы — из Кембриджа и из Кана.

Компьютеры придали ценность давно известному набору синхронных источников, которыми в период прогресса исторической демографии, то есть около 1960 года, неоправданно пренебрегали. В первое время историческая демография была исключительно вертикальной. На следующем этапе мы вступили в горизонтальную фазу. Но прогресс связан еще и с третьим источником: использованием моделей. Мы позаимствуем соответствующий пример из работы Э. А. Ригли. Старая демография держалась на трех китах — безбрачии, брачном возрасте женщин и интервале между рождением детей. «Одной из важных характеристик доиндустриальных обществ за пределами Европы было то, что браки, по крайней мере для женщин, имели всеобщий характер и заключались очень рано». Мы еще вернемся к этому существеннейшему различию. Модели всеобщего и раннего брака противостоит модель так называемого «европейского» брака, при котором от 2/5 до 3/5 женщин детородного возраста — девицы или вдовы. Эта модель, с некоторыми требующими изучения вариациями, продолжала действовать в эпоху Просвещения в густонаселенной Центральной Европе, средиземноморской Европе и Скандинавии. Единственное заметное исключение составляет Восток. Эта структура, бесспорно, очень важна. Она позволяет демографии христианских стран сохранять потенциальный резерв. Быстрый ритм с сокращенной амплитудой, противоположный многовековым колебаниям с их огромными амплитудами на других континентах (вспомним Китай и Америку), — следствие этой структуры, олицетворяющей собой прогресс. Третья переменная — промежуток между рождениями детей. Согласно статистике, разработанной по данным приходских реестров, он колеблется от 22–23 до 35–37 месяцев. В настоящее время демографическая история идет во главе многих десятков тысяч реконструированных семей. Обращение к широкому временному диапазону принесло неожиданные результаты. Доиндустриальным обществам напрасно отказывали в умении отделять сексуальные отношения от производства потомства. Пришлось признать правоту цифр. Сначала были исследованы теоретические возможности — для этого и потребовалась модель: «…Быстро изучить, почему средний интервал между рождениями (а стало быть, и плодовитость брака) даже без использования противозачаточных средств, без воздержания от сексуальных отношений или без сознательных попыток аборта принимает столь разные значения. Суммарный интервал между двумя произвольными рождениями включает не только промежуток, в среднем равный девяти месяцам, отделяющий зачатие следующего ребенка от его рождения, но и другие факторы, демонстрирующие значительную изменчивость. Прежде всего, сразу после первого рождения наступает период аменореи, во время которого овуляция и, следовательно, зачатие невозможно». Разумеется, это и есть основная переменная. Влияние на нее оказывает рацион питания, физическое и нервное утомление, возраст матери. Небольшая вариативность в возрасте от 20 до 30 лет, сдвиг в направлении большей продолжительности до 20 лет (бесплодие девушек-подростков) и после 30, а тем более после 40 лет. Но главным образом длительность периода аменореи зависит от грудного вскармливания. А эта переменная способна принимать значения от 0 до 30 месяцев и больше. В период грудного вскармливания овуляция блокируется примерно в 75 % случаев. Еще одна переменная представляет собой функцию от характера и обильности питания. Суммируя все переменные, Ригли констатирует: «Судя по всему, для значительных популяций она [длительность периода аменореи] колеблется от 4 до 16 месяцев, не считая индивидуальных случаев, которые, разумеется, могут значительно превосходить эти пределы. Минимальный срок равен месяцу». Добавим, что этот минимум будет встречаться куда чаще в условиях питания, богатого протеинами, и замены грудного вскармливания искусственным, что характерно для индустриальных обществ. «У небольшого числа женщин перерыв может превышать два года».