Марина Сербул - Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков Страница 21

Татьяна воспитывается в семействе, где все идет по издавна заведенному порядку. «Они хранили в жизни мирной / Привычки милой старины». У Лариных «водились русские блины», они «любили круглые качели, подблюдны песни, хоровод», «им квас как воздух был потребен» – все это взято из народного обихода. Сравним это с тем, что подают Онегину в ресторане, и его развлечениями. Даже ритм жизни Онегина и Татьяны не совпадает: в Петербурге он просыпается после полудня, Татьяна любит «на балконе предупреждать зари восход».

В. Кошелев резюмирует: «Русская жизнь 1820-х годов странным образом сложилась так, что два соседа по имениям, принадлежащие, в общем, к одному социальному кругу, к одному слою русского дворянства, оказываются отделены друг от друга даже таким естественным показателем человеческой жизни, как характер еды и питья. Еда и питье становятся знаковыми сигналами: они демонстрируют изначальную невозможность соединения героев, предназначенных один другому «в высшем свете».

Вглядимся попристальнее в то, как и чем живут в своих усадьбах помещики средней руки, которые и составляют большинство дворянской уездной России.

Поначалу Онегин, «порядка враг и расточитель», даже рад перемене образа жизни, но на третий день, предоставленный сам себе, вновь начинает скучать. Его совершенно не интересует новый дом, который «Отменно прочен и спокоен / Во вкусе умной старины». Под «стариной» здесь подразумевается не время Скотининых, которые и от своего века отстают, а «золотой век» дворянства, уже научившегося ценить комфорт.

Везде высокие покои,

В гостиной штофные обои,

Царей портреты на стенах,

И печи в пестрых изразцах.

Штофные обои и изразцовые печи – приметы XVIII века. Уже само слово «обои» говорит об их происхождении. Мы клеим на кирпич или бетон бумажные «обои», а еще в начале XIX столетия на специальные деревянные рамы, подгонявшиеся под размер стен, натягивали шелковую ткань (штоф) и укрепляли в простенках. Отсюда и название, закрепившееся позднее за бумажными рулонами, которые никто никуда не прибивает. Один из мемуаристов XIX века вспоминал: «У бабушки и в доме все было по-старинному, как было в ее молодости, за пятьдесят лет тому назад: где шпалеры штофные, а где и просто по холсту расписанные стены, печи… из пестрых изразцов».

Изразцами на Руси печи украшали издавна. На белых или цветных плитках размещался прихотливый узор или целые картинки. Образцы таких печей XVIII века можно видеть во многих музеях России. На каждом изразце представлена какая-то сценка с соответствующей подписью. Например, изображен солдат на часах, а под ним написано: «Со страхом краулю».

Полы в усадьбе делались из широких и толстых дубовых досок, которые редко бывали крашеными. Обычно полы натирали воском и покрывали домоткаными дорожками, в некоторых домах побогаче полы сплошь застилали грубым сукном.

В кратком описании дядиного дома, где поселился Онегин по прибытии в деревню, даются самые характерные детали дворянского провинциального интерьера начала XIX столетия. В записках Д. Бутурлина читаем: «Убранство гостиной было… одинаково во всех домах. В двух простенках между окнами висели зеркала, а под ними тумбочки или ломберные столы. …Стоял неуклюжий, огромный, с деревянною спинкою и боками диван (иногда, впрочем, из красного дерева); перед диваном овальный большой стол, а по обеим сторонам дивана симметрически выходили два ряда неуклюжих кресел… Вся эта мебель была набита как бы ореховою шелухою и покрыта белым коленкором, как бы чехлами для сбережения под ним материи, хотя под коленкором была нередко одна толстейшая пеньковая суровая ткань».

И сами «дома почти у всех были одного типа: одноэтажные, продолговатые, на манер длинных комодов; ни стены, ни крыши не красились, окна имели старинную форму, при которой нижние рамы поднимались вверх и подпирались подставками. В шести-семи комнатах такого четырехугольника, с колеблющимися полами и нештукатуренными стенами, ютилась дворянская семья, иногда очень многочисленная, с целым штатом дворовых людей, преимущественно девок, и с наезжавшими от времени до времени гостями» (М. Салтыков-Щедрин. «Пошехонская старина»). Но как ни непритязательно было такое жилище, оно все же отличалось от домов недворянских: обязательным элементом помещичьего дома являлся фронтон, покоящийся на четырех колоннах, которые укреплялись на крыльце.

Дом Лариных имел еще и второй этаж, иначе при комнате Татьяны не могло бы быть балкона.

В такой среде могли формироваться либо ничем не примечательная «уездная барышня» – Ольга, либо более чуткая по натуре и инстинктивно усваивающая из окружения все самое ценное – Татьяна. Сам выбор имени героини означает ее приближенность к национальной стихии, ее «народность». Ольга – имя более благородное и уже закрепленное в литературе.

Симптоматично, что в детстве Татьяна не любит играть со сверстниками. Это – знаковая деталь биографии романтического персонажа. Подобную направленность характера усугубляют и «страшные рассказы», которые привлекают девочку. Истории об оживших мертвецах, нечистой силе и т. п. вошли в моду через романтическую литературу. В таком же книжном ключе прочитывается и берущая начало все от той же романтической литературы привычка Татьяны встречать на балконе рассвет.

Правда, с романтической литературой Татьяна еще не знакома («Она влюблялася в обманы / И Ричардсона и Руссо»). И англичанин Ричардсон, и француз Руссо – выразители сентименталистского направления, в их произведениях обличаются общечеловеческие пороки и вознаграждается добродетель, прославляется неиспорченное сердце, способное глубоко любить и чувствовать, не гонясь ни за богатством, ни за знатностью. В характере же Татьяны романтическое начало имеет скорее стихийный источник, не зависящий от книг, что лишний раз подтверждает ее самобытность.

Это подмечает Онегин. Сопоставляя Татьяну с сестрой, он не видит в Ольге ничего оригинального. И даже Ленский, влюбленный в Ольгу, сравнивает Татьяну с романтической героиней («…грустна /И молчалива, как Светлана»).

Для романтизма характерно внимание к национальному фольклору. И Татьяне знакомы и близки «простонародные» качели, «подблюдны песни», [22] хоровод.

Близость к народному образу жизни и мироощущению обусловливает и веру Татьяны в приметы; ее святочное гаданье и сон не что иное, как сплав сказочных и песенных образов, расцвеченных воображением девушки.

Литература и искусство в романе

Весь пушкинский роман пронизан фольклорными образами, насыщен литературой и искусством, как ни одно другое произведение того времени. В «Евгении Онегине» постоянно возникают имена поэтов, прозаиков, драматургов – отечественных и зарубежных, то и дело вспоминается театр, музыка, живопись… Сам автор, выступая как одно из действующих лиц романа, декларирует свои эстетические взгляды, вкусы и пристрастия. Помимо всего прочего, Пушкин своим романом внушает, что искусство, прежде всего литература, формирует характеры и определяет поступки персонажей.

Нет смысла перечислять все имена, на которые ссылается поэт. Одних писателей он цитирует прямо или в скрытой форме – с помощью общеизвестной цитаты или упоминания какого-либо героя, на других, авторитетных, ссылается или спорит с ними, иронизирует и т. д. Здесь и греки, и римляне, и французы, и англичане, и немцы, и, конечно же, русские. Последних больше всего. Иногда даже современники и друзья Пушкина фигурируют в качестве эпизодических действующих лиц («У скучной тетки Таню встретя, / К ней как-то Вяземский подсел / И душу ей занять успел»). Если учесть, что некоторые имена упоминаются многократно (Байрон, Баратынский и др.), то число таких упоминаний переходит за сотню. Кроме того, Пушкин в «Евгении Онегине» оперирует и множеством имен музыкантов, художников, актеров, ученых, публицистов и т. п.

Такое обилие «вкраплений» из различных сфер искусства вызвано не стремлением автора блеснуть эрудицией, они для Пушкина так же естественны, как рифма в стихе. Мы уже говорили, что в начале XIX века литература стала неотъемлемой частью дворянской культуры. Популярные романы и стихотворения или романсы цитируются в разговоре, литературным героям подражают в переписке и в дневниках. Персонажи Руссо и Шиллера, Карамзина и Байрона становятся предметом подражания и в жизни. И то, что центральные герои «Евгения Онегина» характеризуются с помощью их литературных вкусов, вполне естественно.

Ленский воспитывался в Германии и впитал там романтическое мироощущение. Об этом свидетельствуют его «вольнолюбивые мечты, / Дух пылкий и довольно странный», «восторженная речь / И кудри черные до плеч», «всегда возвышенные чувства», увлечение Шиллером и Гёте. Строфы VII—Х второй главы содержат перечисление романтических штампов, которыми наполнена поэзия Ленского. Погруженный в мечтания, «он сердцем милый был невежда» и воображал Ольгу верхом совершенства. Онегин же как опытный ловелас скептически замечает, что предмет любви Ленского – «Кругла, красна лицом… Как эта глупая луна / На этом глупом небосклоне». С Онегиным солидарен и автор: