Марина Сербул - Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков Страница 22

Всё в Ольге… но любой роман

Возьмите и найдете верно

Ее портрет: он очень мил,

Я прежде сам его любил,

Но надоел он мне безмерно.

Именно Ольге принадлежит альбом, в котором Ленский рисует «…сельски виды, / Надгробный камень, храм Киприды, / Или на лире голубка…» и по поводу которого иронизирует Пушкин. Альбом этот – дань всеобщей моде, ни к чему «литературному» Ольга интереса не проявляет («В волненье бурных дум своих, / Владимир и писал бы оды, / Да Ольга не читала их»).

Татьяна же сроднилась с книгой, в ней она ищет совета, через книги пытается понять Онегина.

Однако между кругом чтения Татьяны и Онегина есть существенное различие. Татьяна, как уже сказано, выросла на сентиментальных романах, которые к моменту действия во многом уже архаичны. Онегин же увлечен Байроном и, как можно понять из контекста, «Рене» Шатобриана и «Адольфом» Б. Констана. «Значение «Адольфа» для характера Онегина не только в том, что современный человек показан в романе Констана эгоистом, но и в разоблачении его душевной подчиненности гнетущему бремени века. Титанические образы привлекательного романтического зла, которые «тревожат сон отроковицы», сменились обыденным обликом светского эгоизма и нравственного подчинения ничтожному веку» (Ю. Лотман). И чуткая душа Татьяны близка к разгадке очарования Онегина:

Что ж он? Ужели подражанье,

Ничтожный призрак, иль еще

Москвич в Гарольдовом плаще,

Чужих причуд истолкованье,

Слов модных полный лексикон?..

Уж не пародия ли он?

Но это прозрение приходит позднее, а в самом начале разительное несходство характеров, привычек и вкусов персонажей обусловливает невозможность их взаимной любви. «Встречу Онегина с Татьяной можно бы на современный лад уподобить встрече нынешнего любителя «постмодернистской» поэзии с провинциальной 17-летней десятиклассницей, поклонницей Степана Щипачева… Онегин поневоле относится к Татьяне свысока и покровительственно – и ни на волос ее не понимает именно потому, что и в отношении к книгам оба героя находятся в «непересекающихся» плоскостях разных литературных интересов…» (В. Кошелев). Различие в их мироощущениях дает о себе знать на всех уровнях. Знаменитое письмо Татьяны к Онегину, совершенно заурядное для последующего столетия (хотя женщины обычно предпочитают первыми не обнародовать свои чувства), совершенно недопустимо для молодой девушки в пушкинское время. Вот что сказано по этому поводу в книге, изданной в 1823 году: «Свет судит очень строго: одна неумышленная оплошность, замеченная и перетолкованная в дурную сторону, может погубить ваше доброе имя… Правила общежительных приличий предписывают молодым девицам высшего круга ограниченные пределы и воспрещают им многие маловажные свободные действия, стеснение и отнятие которых часто бывает очень тягостно. Но горе той девице, которая считает это за ничто!» (А. Книгге. «Об обращении с людьми») Татьяне тоже было известно, что «молодая девица не ведет никакой переписки без ведома родителей или родственников». Благонравные девицы так и поступали. Вот, например, мать Н. Гоголя вспоминала: «…Жених мой часто приезжал, а когда не мог приехать, то писал письма, которые я, не распечатывая, отдавала отцу. Читая их, он, улыбаясь, говорил: «Видно, что начитался романов!» Письма были наполнены нежными выражениями, и отец диктовал мне ответы».

Если бы Онегин рассказал о письме Татьяны даже такому близкому к семье Лариных человеку, как Ленский, то и тогда репутация девушки была бы погублена. Таким образом, молодой человек, скрывший от остальных факт получения письма от девушки и ограничившийся отповедью ей, по меркам света, поступает благородно. И коль скоро «мечтательница нежная» решается на такой поступок, это значит, что ее любовь самоотверженна.

Дуэль

Один из самых трудных для восприятия современного читателя эпизодов романа – сцена дуэли.

Начнем с ее первопричины, породившей последующий трагический финал. Для этого необходимо восстановить последовательный ход событий. Раздосадованный «обманом» Ленского (на самом деле, как уже было сказано, здесь всего лишь недоразумение, основанное на различном восприятии окружающего), Онегин в отместку «кружит голову» Ольге. С помощью «пошлого мадригала» он пробуждает в молоденькой провинциалке, которой редко приходится выезжать за пределы родительского дома, вполне объяснимое упоение атмосферой бала, своей «неотразимостью». «Сердечный невежда» Ленский воспринимает невинное кокетство нареченной как измену, как крушение всех обетов, тем более что Ольга отказывает ему в котильоне, уже обещанном Онегину.

Что слышит он? Она могла…

Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,

Кокетка, ветреный ребенок!

Уж хитрость ведает она,

Уж изменять научена!

Не в силах Ленский снесть удара;

Проказы женские кляня,

Выходит, требует коня

И скачет. Пистолетов пара,

Две пули – больше ничего —

Вдруг разрешат судьбу его.

Пылкому юному поэту представляется, что задеты его честь и достоинство. И виноват в этом человек, которого он считал своим другом. Такое коварство требует немедленной кары! Средство отмщения хорошо известно: поединок.

Ситуация довольно обычная. Среди дворянской молодежи, особенно военной, дуэль была широко распространена. Поводом для нее мог быть совершенный пустяк. Один из ссыльных декабристов рассказывал, что упоминаемый в десятой главе «Онегина» (строфа XV) «друг Марса, Вакха и Венеры» М. Лунин наслаждался чувством опасности в поединке. «Когда не с кем было драться, Лунин подходил к какому-нибудь незнакомому офицеру и начинал речь: «Милостивый государь! Вы сказали…» – «Милостивый государь, я вам ничего не говорил». – «Как, вы, значит, утверждаете, что я солгал? Я прошу мне это доказать путем обмена пулями…»

Уклонившийся от дуэли, как бы ни малозначаща была ее причина, рисковал потерей репутации «человека чести». В пушкинскую эпоху теоретически уже многие доросли до осуждения дуэли как варварского пережитка, но на деле все подчинялись заведенному порядку. И сам Пушкин вынужден был прибегнуть к пистолету как к последнему доводу.

Онегин в душе тоже недоволен собой. «Он мог бы чувства обнаружить, / А не щетиниться, как зверь…» Однако срабатывает автоматизм поведения денди. «Что будет говорить княгиня Марья Алексевна?» «Шепот, хохотня глупцов…» Вот почему Онегин, даже не успев собраться с мыслями, тотчас же отвечает секунданту Ленского, что он «всегда готов». В его готовности к поединку по любому поводу убеждает и то обстоятельство, что на место дуэли он прибывает в сопровождении лакея, которому велит взять с собой ящик с пистолетами. Очевидно, Онегин ехал в деревню, не помышляя ни о каких дуэлях. И тем не менее неписаный кодекс поведения светского человека, ориентирующегося на английский стиль, обязывал владеть оружием и иметь пистолеты под рукой на всякий непредвиденный случай.

Итак, Ленский решает смыть «бесчестие» кровью и шлет Онегину «…приятный, благородный / Короткий вызов, иль картель». В самом деле, вызов на поединок должен был быть написан кратко и учтиво, вдаваться в психологию или оскорблять противника в картеле не полагалось.

С этого момента поединок идет по установленному порядку, который невозможно изменить ни одному из его участников, если они не желают уронить свое достоинство.

После того как вызов доставлен секундантом инициатора дуэли, противники не должны встречаться и могут общаться только письменно. Главными лицами завязывающейся драмы пока являются секунданты, доверенные лица дуэлянтов. Первоочередная задача секундантов сводится к тому, чтобы, по возможности, кончить дело миром.

Зарецкий, которого избрал своим секундантом Ленский (обычно секундантов должно быть двое, но в деревне и одного сыскать оказалось трудно), этой обязанностью пренебрегает. Вспоминая свою молодость, он тешится сознанием собственной значимости в происходящем; отчасти им движет и желание нарушить монотонность существования – он, былой задира и «Картежной шайки атаман», ныне «Капусту садит… Разводит уток и гусей / И учит азбуке детей». Во всяком случае, Зарецкий ничего не делает, чтобы предотвратить назревающую кровавую развязку, хотя это его прямая обязанность.

Зарецкий встал без объяснений;

Остаться доле не хотел,

Имея дома много дел,

И тотчас вышел…

Вообще вся эта дуэль развивается с заметным пренебрежением дуэльным кодексом. Зарецкий даже не поинтересовался (еще одно нарушение правил!), кто будет секундантом Онегина, и не озаботился поисками необходимого при поединке врача.

Только перед финалом Зарецкий «с изумленьем» спрашивает у Онегина, где же его секундант. Тот отвечает: