Петр Киле - Опыты по эстетике классических эпох. [Статьи и эссе] Страница 21

Любовь, любовь к красоте, природа - здесь все, что станет откровением спустя два тысячелетия - в эпоху Возрождения. Но прежде лирика Эллады стала откровением для плеяды римских поэтов  I в. до н.э., взошедшей, по сути, еще в эпоху эллинизма, можно сказать, последний ее всплеск, поскольку с покорением Греции и Египта Римом, словно сам Рим перекрыл первоисточники вдохновения для поэтов

Имя первого из римских лириков Валерия Катулла (87 - 57 гг. до н.э.) мало что говорило бы нам, если бы в одном из монастырей Вероны в начале XIV века (время Ромео и Джульетты!) не обнаружили единственный экземпляр сборника из 116 стихотворений поэта, разом вышедшего из тысячелетнего забвения и обретшего признание и славу. Это тем более удивительно, что произведения его младших современников Горация (65 - 8 гг. до н.э.) и Вергилия (70 - 19 гг. до н.э.) сохранились практически полностью, и они пользовались известностью и в Средние века.

Валерий Катулл - лирик по преимуществу, представитель легкой поэзии, что так ценили Батюшков и Пушкин. Он писал безделки, блестящие, остроумные, шутливые, возносил дружбу, и в том же духе о любви своей к Лесбии. Говорят, по-настоящему возлюбленную Катулла звали Клодия, она была замужем, с чем, вероятно, связаны размолвки между ними. Имя своей возлюбленной Лесбия дал поэт, что дословно означало «девушка с острова Лесбос», очевидно, в память Сапфо.

Катулл воспевает воробья: «Милый птенчик, любовь моей подружки!», - которого ласкает она: «Тут и я поиграть с тобой хотел бы, Чтоб печаль отлегла и стихло сердце». И вдруг...

Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте!Плачьте все, кто имеет в сердце нежность!Бедный птенчик погиб моей подружки.Бедный птенчик, любовь моей подружки.Милых глаз ее был он ей дороже.Слаще меда он был и знал хозяйку...

Поэт фиксирует в легких стихах все оттенки в его взаимоотношениях с Лесбией.

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!Пусть ворчат старики, - что нам их ропот?За него не дадим монетки медной!Пусть восходят и вновь заходят звезды, -Помни: только лишь день погаснет крылатый,Бесконечную ночь нам спать придется.

Катулл с упоением предается поцелуям с Лесбией и тут же с удовольствием вспоминает, как в кругу друзей они играли, обмениваясь табличками, на которых (вместо папируса или пергамента) набрасывали стихи. И снова тень Сапфо мелькает, Катулл строкой из ее стихотврения обращается к Лесбии:

Кажется мне тот богоравным или -Коль сказать не грех - божества счастливей,Кто сидит с тобой, постоянно может           Видеть и слышать

Сладостный твой смех; у меня, бедняги,Лесбия, он все отнимает чувства:Вижу лишь тебя - пропадает сразу           Голос мой звонкий.

Катулл ценил не только любовь Лесбии, но не менее, как выясняется, и дружбу свою с нею.

Нет, ни одна среди женщин такой похвалиться не может        Преданной дружбой, как я, Лесбия, был тебе друг.Крепче, чем узы любви, что когда-то двоих нас вязали,        Не было в мире еще крепких и вяжущих уз.Ныне ж расколото сердце. Шутя ты его расколола,        Лесбия! Страсть и печаль сердце разбили мое.Другом тебе я не буду, хоть стала б ты скромною снова.        Но разлюбить не могу, будь хоть преступницей ты!

Катулл предстает здесь именно римским поэтом.

И ненавижу ее и люблю. «Почему же?» - ты спросишь.         Сам я не знаю, но так чувствую я - и томлюсь.

После случайной размолки, пережитой нешуточно остро, вспыхивает ни с чем несравнимая радость.

Если желанье сбывается свыше надежды и меры,         Счастья нечайного день благословляет душа.Благословен же будь, день золотой, драгоценный, чудесный,         Лесбии милой моей мне возвративший любовь.Лесбия снова со мной!  То, на что не надеялся, - сбылось!         О, как сверкает опять великолепная жизнь!Кто из людей счастливей меня? Чего еще мог бы         Я пожелать на земле? Сердце полно до краев!

И был круг поэтов, которым покровительствовал Меценат, советник и друг императора Августа, зто Гораций (65 - 8 гг. до н.э.), воспевавший умеренность во всем, Вергилий (70 - 19 гг. до н.э.), автор «Буколик» и «Энеиды», Тибулл (60 - 19 гг. до н.э.), тоже певец сельской жизни, Овидий (43 г. до н.э. - 18 г н.э.), автор «Метаморфоз», в 8 г. н.э. сосланный императором Августом в город Томы (ныне Констанца) на берегу Черного моря, где следы поэта искал Пушкин, находясь тоже в ссылке.

Это удивительно, как поэзия Рима, вспыхнув на мгновенье, в течение жизни одного поколения достигнув вершин, прямо черпая образцы у греков, вскоре погасла. Катулл был современником Юлия Цезаря, Гораций после убийства Цезаря принял было сторону Брута и Кассия, но Август, ставший императором, простил его, возможно, тем самым обеспечив расцвет римской поэзии, короткий, пока она ориентировалась на поэзию Эллады.

Римская империя с обретением самодовлеющего значения ее жизни и культуры, столь отличной от греческой, выработала новые актуальные жанры искусства, устрашающие, антипоэтические, бездуховные, как мощь Рима.

Культура Древнего Рима

Греческая культура и римская цивилизация лежат в основе развития европейской цивилизации и культуры, с погружением в Средневековье и с Возрожденьем, - эти явления хорошо известны в историческом плане, но нас по-прежнему занимает тайна античного миросозерцания, образы и формы которого проступают вновь и вновь на небосклоне мировой поэзии и культуры, полные света и красоты.

Хотя эпоха Ренессанса в Италии зачинается прежде всего с обращения к римской классике, к поэзии Овидия и Вергилия, к прозе Цицерона, к развалинам Рима, почти сразу она проступает именно как греко-римская классика, обнаруживая свою первооснову - мифологию и культуру Эллады. При этом римская классика и культура Рима имеют свои резко очерченные особенности. Это печать истории Рима, начиная с завоеваний на Апеннинском полуострове, затем по всему Средиземноморью, вплоть до Северной Европы, с возвышением до мировой империи и ее распадом.

История Рима исполнена величия, так воспринимали ее сами римляне; завоевания, все новые, кружили им головы, как позже Наполеону, только из римских консулов и императоров каждый почитал себя Наполеоном. Это была кровавая история борьбы за власть и за мировое господство.

Рим основан по преданию Ромулом, который убил своего брата Рема, чтобы стать единоличным правителем, на одном из семи холмов с поселениями латинян и сабинян, как исследователи предполагают, в 753 г. до н.э. Значит, с покорения соседних на холмах поселений начинается история Рима, с области под названием Лаций, где появились откуда-то довольно поздно латиняне. Рим стоит на нижнем течении реки Тибр.

В это время племена этрусков занимали довольно обширное пространство от верхнего течения Тибра до Арно. У них не было единого государства, но процветали отдельные города, как у греков. Этруски - вообще загадочный народ, который далеко от Востока и Греции словно повторил этапы зарождения, с ориентацией на Восток, и расцвета классического искусства Эллады, с сохранением удивительной самобытности. Это не эллинизм, этруски пережили свою эпоху классики почти синхронно с Элладой. И это в условиях непрерывных войн с Римом, как греки с персами.

Поначалу складывалась благоприятная ситуация на Апеннинском полуострове. Этрусские города процветали и оказывали прямое влияние на становление Рима. Этрусские мастера принимали участие в благоустройстве Рима, а римские цари носили этрусские имена или были этрусками. При царе Тарквинии Древнем этруски были очень активны в Риме. Царь Сервий Туллий, носивший этрусское имя Мастарна, был свергнут и убит; власть захватил, вероятно, вероломно Тарквиний Гордый, который правил тиранически и был изгнан, и в Риме была установлена Республика (510 - 509 гг. до н.э.)

В V веке до н.э. этруски потерпели поражение на море от греков (Сицилия), с утратой островов Корсика и Эльба ( с залежами железной руды, источника  сырья и торговли), также в защите города на Тибре Вейи, осада которого римлянами длилась несколько лет, с продажей всех уцелевших жителей в рабство. С тех пор наступление римлян на отдельные этрусские города лишь усиливалось. Если бы эти города объединились в войне с римлянами, как греки в 480 году до н.э. против нашествия персов, история Европы могла бы быть иной.