Яков Берлин - Дикари, их быт и нравы Страница 22

Самые употребительные у нас выражения отсутствуют в словаре дикарей. И в то же время они располагают необычайным разнообразием обозначений для некоторых других вещей. Мы, впрочем, уже знаем, что дикарь, это— человек, у которого избыток уживается бок о бок с самой жестокой нуждой. Так и в его языке. Негры племени гереров, со страстью занимающиеся скотоводством, одним и тем же словом обозначают цвет зеленого луга и голубого неба. Но зато они обладают десятками названий различных мастей рогатого скота и считают того человека безнадежно тупым, кто не подберет слов для обозначения различных оттенков бурой шерсти. Так и у самоедов существует 12 обозначений различных серых и бурых окрасок шерсти северных оленей.

Как и всем своим скромным достоянием, дикарь умеет с поразительным искусством владеть тем скудным запасом слов, которые составляют его речь. Его рассказ становится чрезвычайно живым и выразительным, благодаря тому, что он говорит не только языком, а как бы всем своим существом, — меняющимся выражением лица, жестами рук, движением всего тела. Недостаток в выражениях он пополняет также искусным повышением и понижением голоса, незаметно переходя от речи к пению и передавая так слушателям свое настроение. У нас, пожалуй, только в театре еще можно видеть и слышать нечто подобное по живости и выразительности. В обыденной же жизни мы, обладая богатым запасом слов и точными формами речи, разговариваем часто, даже не глядя на собеседника. А для дикаря жесты являются таким необходимым дополнением его речи, что рассказчику нужно, чтобы его видели.

Один путешественник рассказывает, например, про бушменов: «Они перемешивают свой разговор таким количеством знаков, что их невозможно понять в темноте, и, когда им нужно сообщить что-нибудь друг другу ночью, они бывают вынуждены собраться вокруг костров». То же передают и о некоторых других дикарях.

Язык знаков у краснокожих. Вверху скалы и внизу скалы переговариваются пальцами.

Один белый, живший долго среди краснокожих команчей, говорит о них: «Мужчины, беседуя друг с другом в своих хижинах, сидя на шкурах и скрестив ноги подобно туркам, не только говорят, но и делают, для подкрепления своих слов, известные знаки руками, так что их могли бы одинаково понять и слепой и глухой.

Положим, я встречаю индейца и хочу спросить его, — не видал ли он шесть повозок, запряженных волами, и при них троих мексиканцев, троих погонщиков-американцев и одного верхового? Для этого я делаю следующие знаки: я указываю на него, что значит „ты“; затем на его глаза, означая этим „видеть“; далее, я поднимаю все пальцы правой руки и указательный левой, подразумевая „шесть“; после того, образуя два круга, сближая конец каждого указательного пальца с концом большого, и вытянув руки, делаю кистями их подобие вертящихся колес, выражая этим „повозку“, потом, сделав обеими руками известные движения вверх с обеих сторон головы, я обозначаю „рога“, т. е. рогатый скот; далее, сперва поднимаю вверх три пальца, а потом, приложив вытянутую кисть правой руки к подбородку под нижней губой и сделав ею движение прямо вниз до половины груди, я обозначаю „борода“, подразумевая мексиканцев; затем, снова подняв три пальца и проведя правой рукой слева направо перед своим лбом, я обозначаю „белый лоб“ или „бледнолицый“. Наконец, я поднимаю вверх указательный палец, выражая этим „один“ человек; а затем, посадив указательный и средний палец правой руку на указательный левой, представляю человека верхом и придаю рукам движение вверх и вниз, подобно скачущей лошади с всадником на спине. Этим способом я спрашиваю индейца: „Ты, видеть, шесть повозок, рогатый скот, три мексиканца, три американца, один всадник“.

Если он поднимет один указательный палец и затем быстро его опустит, как бы указывая что-нибудь на земле, это значит „да“; если же он поведет им из стороны в сторону, словно искал что-нибудь и не нашел, — это означает „нет“. Времени для всех этих жестов потребуется приблизительно столько же, как если бы вы сделали тот же вопрос словами».

Искусство изъяснения знаками достигло у краснокожих такой степени совершенства, что они могли целыми часами вести между собой безмолвную беседу. Такой «ручной язык» оказывает дикарям повсюду незаменимые услуги. Живут дикие племена разобщенно, их речь не закреплена в письме, и потому у них постоянно меняются слова; так выходит, что каждое бродячее племя вырабатывает постепенно свое наречие, непонятное для соседей. Поэтому объясняться между собою члены разных племен могут только при помощи языка знаков. Этот язык понятен ведь для всех.

Известный путешественник Ливингстон рассказывает, как глухонемой негр объяснялся с ним теми же знаками, к каким прибегают его европейские братья по несчастью. А когда в наши большие города привозили напоказ эскимосов, они чувствовали себя менее одинокими, когда к ним приходили в гости глухонемые дети: эскимосы тотчас же заводили с ними оживленный разговор на всемирном языке знаков. Так и краснокожие, попав в какой-нибудь шумный американский город, обнаруживали большую радость при встрече с глухонемыми, совершенно как путешественники в чужой стране радуются встрече с людьми, говорящими на их родном языке.

Своей безмолвной речью дикари пользуются и на охоте, где всякий неосторожный звук может спугнуть чуткую дичь.

Австралийцы, охотясь вместе, обмениваются между собой исключительно знаками. Указательный палец, которому придается прыгающее движение, служит указанием кенгуру; вытянутые большие пальцы — опоссума; вся вытянутая рука ребром — рыбу.

А вот как объясняются на охоте бушмены: «Появилось девять бушменов, изнуренных голодом, — рассказывает один наблюдатель. — Они выстроились в одну линию на расстоянии двухсот шагов друг от друга и начали описывать полукруги то в одном, то в другом направлении. Таким образом они в короткое время могли обследовать большое пространство. Когда кто-либо из них замечал след, он молчаливо поднимал дротик. Этот знак, повторяемый соседями, доходил до последних звеньев цепи, и все охотники направлялись к указанному месту. Они напоминали хорошо дрессированных собак. На правом фланге был обнаружен след большой антилопы. Все молча сошлись на совет и объяснились дротиками. Двое самых молодых и ловких начали подкрадываться и скоро исчезли. Точно так же молча они вернулись и повели товарищей».

Негры выработали себе другой бессловесный, хотя и не беззвучный язык: они сообщают друг другу, как бы по телеграфу, путем барабанных звуков, весьма сложные вести.

«При помощи барабанного языка, — рассказывает один путешественник, — черные могут сноситься между собой на расстоянии целых верст, чтобы что-нибудь узнать, рассказать какую-нибудь историю, призвать кого-нибудь или даже высмеять и выругать его. Барабанный язык — это настоящее наречие, изучение которого представляет для европейца большие трудности, тем более, что негры стараются держать его в тайне».

Негр, разговаривающий со своим незримым собеседником при помощи барабанного языка.

Среди ночной тиши ухо путешественника по внутренней Африке часто ловит звуки этой барабанной речи, несущиеся с разных сторон то частой отрывистой дробью, то тягучими ударами. Таким «телеграфом» кроме негров пользуются еще многие океанийцы, а также и некоторые краснокожие.

Из самого жалкого материала дикарь может приготовить превосходные вещи: мельчайшие кусочки плавучего дерева превращаются под рукой эскимоса в совершенное охотничье орудие, а скорлупа кокосового ореха под резцом полинезийца — в роскошный сосуд. Так и из скудного запаса слов, вошедших в его бедный язык, дикарь умеет сплетать настоящие цветы поэзии и красноречия.

Песня, можно сказать, никогда не сходит с уст дикаря. И как в своем хозяйстве он привык пользоваться самодельными предметами, так и слова и мотив песенки каждый дикарь придумывает собственные.

Один английский путешественник говорит:

«Для австралийца песни то же, что для нашего матроса щепотка нюхательного табаку. Если он сердится— он поет; доволен— поет; голоден — поет; и, конечно, особенно весело поет, когда напьется „огненной водой“ до опьянения».

Песни этих дикарей, на живую нитку сшитые, очень незатейливы и показывают нам, что высокий дар поэтического творчества дался людям не сразу. Послушайте для примера несколько песен диких австралийцев.

Возвращаясь с удачной охоты, племя затягивает что-то вроде победного марша, «Нарриньери идут», — вещает их песнь.

Нарриньери идут.Сейчас они придут.Все несут кенгуру И идут быстро.Нарриньери идут.

Вернувшись усталый домой, австралиец поет: