Яков Берлин - Дикари, их быт и нравы Страница 23

Возвращаясь с удачной охоты, племя затягивает что-то вроде победного марша, «Нарриньери идут», — вещает их песнь.

Нарриньери идут.Сейчас они придут.Все несут кенгуру И идут быстро.Нарриньери идут.

Вернувшись усталый домой, австралиец поет:

Теперь я утомился.Через всю Иерну сюдаДорога бесконечно длинна.

А после сытного обеда он в песне вспоминает впечатления прошедшего дня:

Кенгуру бежал быстро,А я еще быстрей.Кенгуру был жирен,А я его съел.Кенгуру, кенгуру!

В песне он высказывает и свои наивные мечты:

Горох, который едят белые,Охотно бы я поел.Охотно бы я поел.

Своим воинственным чувствам австралиец тоже дает исход в песне. Собираясь в битву, он поет заодно со своими товарищами:

Колите врага в лоб,Колите его в грудь,Колите его в печень…

— и т. д.

В большом ходу у австралийцев и насмешливые стишки. Однажды европейцу довелось слышать такую песенку, сложенную тут же австралийцем про своего длинноногого собрата.

Вот так нога,Вот так нога,У тебя ноги, как у кенгуру!

Когда дикари собираются вместе для танца или для работы, у них складываются хоровые песни. То один, то другой из них, — или же какой-нибудь испытанный запевала, — поет придуманную им фразу, а хор подхватывает припев.

При таком хоровом пении всякая работа идет дружнее и лучше ладится, и поэтому рабочие песенки распространены повсюду среди дикарей; их поют и при плетении цыновок, и при размоле муки, и при гребле, и при всякой другой ручной работе.

Негр певец.

Первоначально эти песни имели мало смысла и состояли больше из ничего незначущих восклицаний. Потом в них стали влагать больше содержания и излагать в песне какое-нибудь происшествие дня или вплетать в нее какую-либо шутку.

Один английский путешественник рассказывает о негритянке, оказавшей ему в крайней нужде радушный прием. Она велела своим девушкам дать ему подкрепиться и устроить ему постель, а когда это было сделано, посадила их опять за пряжу хлопка. И сквозь сон путешественник долго еще слышал, как девушки пряли, облегчая себе работу хоровым пением. Одна песня была, очевидно, тут же сложена, ибо в ней говорилось про пришедшего бедного «белого человека». Ее мелодия звучала нежно и жалобно, а смысл ее был таков:

Ветры шумели, падал дождь,Бедный белый человек, такой усталый и слабый,Сел под сенью нашего дерева!У него нет жены, которая бы намолола для него зерна,Нет матери, которая наполнила бы ему чашку молоком.

Так запевал один голос, а остальные подхватывали затем хором:

О, окажите милосердие белому человеку,Ни жена ни мать не заботятся о бедном.

Чем содержательнее становилась хоровая песнь дикаря, тем больше выделялись среди прочих искусные запевалы, умевшие сложить на всякий случай складную песню. Так появляются у дикарей особенные «певцы», поэты. Они слагают песни уже не только для себя, а для всего племени. Они учатся друг у друга, перенимая удачные выражения и красивые мелодии, совершенствуются в умении подбирать звучный стих, меткое слово и картинное сравнение. И тогда поэтическое творчество становится особым занятием среди прочих, которому посвящают себя немногие избранники.

Такого развития достигла поэзия у островитян Великого океана. Они выработали у себя настоящий несенный язык, богатый картинными сравнениями. Конец жизни— смерть сравнивается в их песнях с захождением солнца. Невежество они называют «ночью ума». Скромность они обозначают тем же словом, которым называется у них вечерний мягкий свет. Свертывание парусов сравнивается у них с складыванием крыльев.

Поэтический талант островитяне считают даром свыше. Их поэты рассказывают, что во сне они были перенесены в «призрачный мир, где божественные существа научили их песне». На островах Тонга они удалялись в уединенные величественные местности, чтобы там сложить свои песни. Они любили природу и воспевали ее красоту. Вот одно из их поэтических произведений (в переводе оно, конечно, потеряло свой размер):

«Пойдем в Лику полюбоваться заходом солнца.Послушаем там пение птиц и воркование голубя.Там, на склонах, мы нарвем цветов и сплетем венки…Стоя неподвижно на склоне, затаив дыхание, вперим взоры вниз в даль моря и глубину его.Моя душа возвышается, когда я созерцаю в глубине прибой волн, напрасно пытающихся пробить твердую скалу.О, насколько счастливее чувствуешь себя здесь, чем в селении!Но уж вечер, пора идти домой.Чу! Доносятся звуки песен!Не готовятся ли то наши к ночному поминальному танцу на могилах в Танее?Так идем же!Как не вспомнить счастливых времен, когда война не разорила еще нашей страны!Горе! Страшная вещь — война!Посмотрите: опустошена страна и беспощадно избиты сотни людей.Без крова остались вожди.Довольно же нам предаваться мечтаниям!Война в нашей стране!Страна Фиджи пришла с войной в нашу страну Тонга!Теперь и мы должны сделать, как они».

Имеет и Африка своих певцов. Они бродят по стране, причудливо наряженные, и, наигрывая на струнном инструменте, поют свои песни и передают нараспев рассказы о своих путешествиях и приключениях. Их всюду встречают почет и уважение, и даже во время войны они безбоязненно могут передвигаться по всей стране — их никто не тронет. У них сложился свой песенный язык, о происхождении которого они рассказывают следующую прекрасную легенду:

«Великий дух, создав человека, стал говорить на странном языке — цветистом и картинном. Никто не мог его понять. Люди приняли его за безумца и бросили в море. Одна рыба проглотила его. Рыбак, поймав эту рыбу и съев ее, тоже заговорил чудесным языком. Он был побит камнями и зарыт глубоко. Ветер пустыни раскрыл его могилу и занес несколько пылинок его праха на охотника. И охотник заговорил тогда таинственным языком о неведомых предметах. Люди испугались, убили охотника. Они растерли его тело в порошок, такой же мелкий, как песок пустыни, и развеяли его по ветру. Один человек, который играл на струне, натянутой на тыкве, вдохнул несколько песчинок праха охотника. И тотчас же он запел подобно струне, и его песнь заставила всех плакать. Из жалости его оставили жить. Так с тех пор певца жалеют всюду».

Как и хоровая песня, так постепенно складывались у дикарей их сказки, сказания, басни, пословицы.

Что бы ни бросилось в глаза дикарю в окружающем его мире, у него живо складывается какое-нибудь своеобразное объяснение того, что он видит. Незатейливая сказка готова в его воображении, и он рассказывает ее своим родичам, когда вечером все соберутся вокруг ярких костров. Если его сказка покажется удачной, ее рассказывают вновь и вновь, по прихоти изменяя и дополняя ее. И так она подчас переживает своего творца и передается от отца к сыну.

Сказки, которые европейцам удалось слышать в диких странах, иной раз бывают столь же бессмыслены и несвязны, как те, что сочиняют наши дети. Но наряду с такими неудачными, у дикарей есть и другие, которые не уступят нашим лучшим народным сказкам.

Среди сказок дикарей иные до поразительности схожи с теми, что мы привыкли слышать в детстве. В одной сказке негров-каффров рассказывается, например, как двое сирот-близнецов, брат с сестрой, убегают от своей злой мачехи. Как Ваня и Маша в нашей сказке, они спасаются при помощи хитрости. Во время бегства они перебираются через реку, благодаря услугам белого селезня.

Есть у дикарей и свои героические сказания, воспевающие старину и подвиги чудесных предков. Бакаири в Бразилии рассказывают о том, как их родоначальники Кери и Каме дали людям основы общежития и поставили для их блага солнце на небо, чтобы оно светило и грело им.

Полинезийцы приписывают много чудесных дел своему предку Мауи. Это он изобрел дротики и крючья для ловли рыб, похитил огонь у подземного бога, создал первое домашнее животное — собаку, поймал, наконец, в ловушку солнце и заставил его совершать свой небесный обход в правильные сроки. До этого, по уверениям полинезийцев, солнце было лентяем и гулякой и ходило по небу, не зная ни времени ни порядка.

Часто, собираясь вместе для обсуждения своих мирских дел, дикари достигали настоящего искусства в произнесении сильных речей и в ведении споров. Краснокожие ораторы вызывали особенное восхищение у слышавших их европейцев.