Гвидо Мансуэлли - Цивилизации древней Европы Страница 25

Некрополи оказались не более долговечными, чем жилые постройки. Не осталось ни одной конструкции, ни одного внешнего знака, которые обозначали бы расположение погребений, за исключением некрополя из Болоньи, относящегося к довольно поздней эпохе, когда стало ощутимым восточное влияние. Виллановские некрополи сохраняют облик полей погребальных урн. Только гораздо позже, в этрусский период, появляются курганы. По-прежнему круглые или прямоугольные хижины остаются весьма примитивными, если верить изображающим жилища погребальным урнам из Лация и южной Этрурии.

Таким образом, в конечном итоге нам мало что известно о ментальном мире виллановцев, и еще меньше свидетельств устойчивости его структуры. Речь идет, судя по искусству и эволюции этой цивилизации, если воспользоваться сравнением с миром физическим, о цивилизации «густой консистенции», цивилизации невосприимчивой. Жесткий геометрический стиль ваз начального периода, который можно соотнести скорее со средиземноморской геометрикой, чем с континентальной, хорошо передает завершенную концепцию мира, подобно греческому Дипилону.[8] Однако это геометрическое наследие никогда не будет забыто, хотя и эволюционирует под влиянием восточных потоков. Формирование и развитие виллановской геометрики происходит за счет синтеза доисторических и протоисторических континентальных традиций и влияний морских потоков: сравнение декора гальштатских и виллановских ваз демонстрирует в этом отношении и связи, и значительные различия между ними. То же самое мы увидим на севере Апеннин, куда ориентальное влияние проникает позже. Геометрический стиль утверждается в принципиально новой манере в тот самый момент, когда изогнутая линия предшествующей цивилизации уступает место виллановским формам.

Так же как в Гальштате, это искусство по своей природе не фигуративно или, по крайней мере, меньше всего создает впечатление такового. Еще в большей степени, чем стиль Дипилона, отмеченный выше, оно сближается с геометрическими опытами Пелопоннеса в абстрактной и схематической манере изображения, в частности, животных и — гораздо реже — людей, достигая в этой склонности к абстракции уровня, где любые формы сводятся к простому орнаменту. Но, в отличие от того, что происходило в Греции, фигуративного искусства как такового — напомним это еще раз — у виллановцев не существовало. Если оно и обращалось к анималистическим или человеческим формам, то это делалось лишь с целью украсить, причем украшались прежде всего предметы небольшие, такие как удила лошадей, фибулы, и функциональные части предметов, например ручки ваз из бронзы или обожженной глины. Этот декор, не нарушая тектоники предметов, лишь подчеркивал их форму: он сообразовывался с их структурой и подчинялся ей. Та же строгость проявилась в использовании полихромии. Однако нельзя сказать, что в виллановском декоре не используются возможности цвета; мастера искали сочетания нейтральных и темных тонов, комбинируя в украшениях кость с янтарем и стеклянной массой, элементами из бронзы, позднее — из железа и серебра, реже из золота. Что касается полихромной керамики, ее цвет крайне устойчив и почти не нарушает естественный тон глины; со временем меняясь, он совершенствуется и приобретает розовый оттенок. Но линейному элементу всегда уделялось больше внимания, чем цвету. Здесь проявляется та же, что и в Гальштате, почти барочная вычурность, типичная для протоистории. Украшения и конская упряжь играют рядами цепочек и подвесок, витые фибулы дополнительно украшаются гравировкой или орнаментами. Правда, мы можем судить об этом только по предметам, которые дошли до нас, то есть в основном по керамике и изделиям из металла, найденным в некрополях. Все, что было сделано из недолговечных материалов — дерева, кожи, тканей — и связано с одеждой и боевым снаряжением, безвозвратно утрачено.

Эволюция локальных вариаций виллановского искусства не была скачкообразной. Каждый раз и повсеместно речь шла о внутренних вариантах развития, между которыми легко найти связь. Необходимо отметить, что все рассмотренные выше процессы разворачиваются в пределах одного века — VIII в. до н. э. Только в конце этого периода виллановский консерватизм в некоторых зонах, особенно в тирренской, уступает место все более явным ориентализированным приморским влияниям. В итоге эволюция резко ускоряется. Но впрочем, это касается не только фундаментального единства цивилизации. То же самое можно сказать о «койне» в виллановской Италии, которая, сохраняя некоторые свои характерные черты, не только развивает их, но и усиливает.

Я произнес слово «койне», и именно это имеется в виду. Выше я упомянул о виллановских началах Рима. Благодаря недавним открытиям на Сицилии, на Эолийских островах, в районе современного Салерно появилась возможность решить поднятую недавно проблему: считать ли виллановскую цивилизацию творением, моделью одного определенного народа или же внешней формой, адаптированной несколькими народами? Характеристики некрополей, по крайней мере в центре и на юге Италии, свидетельствуют о том, что речь идет о едином комплексе. Впрочем, собственно развитие этой цивилизации по внутренней логике вряд ли могло привести к внешнему смешению (койне), даже если учесть наличие значительных внутренних вариаций, таких как замена урны-хижины на биконические погребальные урны, например в Лации.

Все это подводит нас к следующему выводу: к югу от Альп, в виллановской культуре, просматривается почти точная параллель с гальштатской культурой, распространенной к северу.

И та и другая в период первого железного века имеют вид вполне определенных цивилизаций, типичных для обозначенных зон, распространяя свое влияние вовне и одновременно группируясь внутри в более или менее специфичные культурные типы.

Глава 7 ЭТРУСКИ

Этруски, о чем уже говорилось ранее, представляют собой небольшую народность, которая населяла примерно двадцать городов древней Италии. Но значение этого небольшого народа выходит далеко за пределы скромных размеров его территории и его исторического пространства. Рядом с цивилизациями Востока и Греции, распространявшимися за счет колонизационных потоков и торговли по всему Средиземноморью, цивилизация этрусков испытывает комплексное воздействие: влияние, стимулированное цивилизационными потоками, пришедшими с моря, имело не большее значение, чем локальное развитие, что делает ее уникальной самобытной городской цивилизацией древнего Запада, как свидетельствуют в эпоху Августа «официальный» эпос Вергилия и хвалебные и несколько высокопарные воспоминания Тита Ливия. Древние были убеждены, что этруски — истинные творцы италийского мира, и связывали с ними возникновение городов и фамильных родов, институтов, культы, религиозное поведение, формы искусства. И к престижу этого античного наследия добавилось ощущение тайны — возможно, благодаря некоторым необычным ритуальным формам и характерному для этрусской дисциплины обряду посвящения.

В литературном плане мы знаем об этрусках только благодаря посредничеству греков и римлян: ни одного исторического свидетельства, допускающего, что они существовали, до нас не дошло. Возможно, их исторические или параисторические национальные традиции исчезли вместе с аристократией, которая, очевидно, была носителем морального, юридического и религиозного наследия нации. Перестав существовать в качестве автономной нации, этруски утратили, по-видимому, и связь со своим прошлым, то есть с самими собой. Языковые и топонимические факты, все эти этрусские следы, которые позже сочтут принадлежащими тосканским традициям, — плод фантастических интерпретаций. История Этрурии, как мы увидим, прекращается и сразу же продолжается вытеснившей ее историей римской Италии. Эта участь, столь отличная от той, что постигнет греческую цивилизацию, объясняется, возможно, тем, что этрусская цивилизация в противоположность греческой не смогла найти те ценности, которые позволили бы рационально освободиться, отойти от материальных и политических условий, которые их породили.

Что же представляет собой этрусская цивилизация? Археологические данные и древние литературные источники, особенно связанные с Древним Римом, свидетельствуют о том, что по крайней мере некоторые этрусские города существовали уже в VIII–VII вв. до н. э. и что они стали источником политической и экономической деятельности. Следуя вполне естественной тенденции объяснять неизвестное через известное, греки выставляют этрусское присутствие в Италии следствием колонизации или, по крайней мере, миграции лидийцев. Это объяснение, данное Геродотом, видимо, подкреплялось сведениями, более или менее ясными, о проникновении микенцев на Запад и о волнах финикийской и греческой колонизации, которые затем последовали. Иногда этрусков отождествляли также с пеласгами, в частности Гелланик из Митилены. Однако Дионисий Галикарнасский, лучше осведомленный, чем его предшественники, о длительном сосуществовании этрусков с другими народами Италии, был приверженцем теории автохтонности, которую подтверждают италийские и римские источники. Изначально происхождение любой нации считали автохтонным, если ее истоки не определялись историческими условиями. Так был поставлен этрусский вопрос. Позднее он перерастет в настоящий спор, который подпитывался новыми данными лингвистики и археологии. Третий тезис был предложен в XIX в. под влиянием доисторических изысканий: этруски спустились с севера через Альпы, где реты оставили свидетельство этого перехода (слово рет близко слову расенна (Rasenna), которым этруски называли самих себя). Но все эти предположения грешили одним недостатком: интересуясь исключительно происхождением этрусков и пытаясь все объяснить лишь с этой точки зрения, сторонники той или иной теории не учитывали другие факторы; на самом же деле этрусская цивилизация есть исторический феномен и требует разностороннего подхода. Впоследствии проблема усложнилась, сделавшись предметом всевозможных исследований различного плана — этнических, исторических, культурных, тем более что этрусская проблема пересекалась с проблемой происхождения, идентификации и хронологической классификации индоевропейских потоков. В сущности, речь всё время шла о предвзятых тезисах, построенных вне исторической методики. Не принималось во внимание, что каждый из них базировался на деталях, представленных в качестве исключительных, хотя каждая теория содержала более или менее осознанные позитивные элементы, которые необходимо было интегрировать в определенное единство. Проанализировав этрусскую проблему, обратимся к синтезу фактов.