Георг Лукач - Готфрид Келлер Страница 3

Само собой разумеется, и в Швейцарии старые общественные отношения разлагались под влиянием капитализма. Но, во-первых, это отрицательное воздействие капитализма лишь гораздо позднее стало в Швейцарии настолько значительным и очевидным, чтобы оказать влияние на творчество Келлера («Потерянный смех», 1874 год, и «Мартин Заландер», 1886 год); во-вторых, — и это еще важнее, — развитие капитализма не сопровождалось в Швейцария политически и социально реакционным, унизительным для демократической буржуазии компромиссом. Келлер пережил только начало капиталистического разложения старей швейцарской демократии.

Так, значит, Келлер — швейцарский национальный поэт, своеобразие которого объясняется его цюрихским происхождением? — Сам Келлер всегда протестовал против такого мнения. В первом варианте «Зеленого Генриха» есть интересная беседа между героем и южно-немецким графом, демократом, учеником Фейербаха. Герой романа (и Келлер его устами) заявляет себя пламенным приверженцем швейцарского республиканского строя и готов ценою жизни защищать независимость Швейцарии от посягательств Германии. Но на вопрос, является ли он сторонником швейцарской национальной литературы, швейцарской национальной культуры, он (и Келлер в его лице) отвечает: «Многие из моих соотечественников действительно верят в швейцарское искусство и литературу, даже в швейцарскую науку. Но поэзия пламенеющих Альп и альпийских роз скоро истощается, и несколько хороших битв воспеть недолго. К стыду нашему, нам приходится все застольные тосты, мотто и изречения на общественных торжествах заимствовать у Шиллера, который остается лучшим источником для удовлетворения таких потребностей». По мнению Келлера, науке и литературе необходимы большие масштабы, обширная арена. Поэтому литература каждой из трех частей Швейцарии является составной частью литературы той великой страны, с которой она связана по языку и духовной культуре — Германии, Франции или Италии.

В вопросе о швейцарской литературе Келлер твердо держался этой точки зрения. Очень характерный факт: только один единственный раз позволил он напечатать несколько своих стихотворений в швейцарской антологии. Это позволение он объяснял «теперешним необычайным бессилием Германии» (речь идет о 70-х годах) и тут же прибавил: «Но я никоим образом не хотел бы оказать поддержку вечным основателям швейцарского литературного кустарничества».

Итак, Келлер считал швейцарскую литературу частью французской, немецкой или итальянской литературы. Он — немецкий писатель, так же как женевец Руссо — французский.

Но в то же время он — цюрихский демократ, как Руссо был последователем женевской демократии. Руссо противопоставлял демократическую Женеву французскому абсолютизму. Готфрид Келлер противопоставлял швейцарскую, цюрихскую демократию — Германии, сначала разбитой на мелкие княжества медленно и мучительно преодолевающей полуфеодальное состояние, а потом Германии, объединенной на гогенцоллерно-бисмарковский лад.

Правда, аналогия между Руссо и Келлером не означает тождества. Социальный и политический идеал женевской демократии теоретически подкрепленный идеалом Спарты и Рима по Плутарху, стал благодаря Руссо знаменем французской радикальной демократии и через ее посредство — демократии всей Европы. Идеал женевской демократии Руссо противопоставил не только феодальному абсолютизму Бурбонов, но и тем просветителям, которые искали спасения для французского общества в английской конституционной монархии — и столкновение этих двух идеалов стало впоследствии источником политической борьбы между радикальными демократами и готовыми на компромиссы либералами, между якобинцами и жирондистами.

Цюрихский демократизм Келлера никогда не имел такого всеобщего исторического значения не только в мировой, но и в немецкой культуре. Для Келлера цюрихская демократия — это прибежище, где еще можно сохранить духовное здоровье. И потому цюрихский демократизм, спасая Келлера, как большого писателя-реалиста, ставил его в совершенно исключительное и изолированное положение в истории немецкой литературы.

Демократизм Келлера (и его фейербахианский материализм) был агрессивным, пропагандистским, — словом, не был таким, как социальные, политические и философские убеждения Руссо. И объяснять эту разницу тем, что Келлер — только художник, а Руссо — в первую очередь публицист, было бы чрезвычайным упрощением вопроса.

Во-первых, теоретическое и художественное творчество Руссо представляет собою одно целое: его романы, его автобиографию нельзя отделить от «Общественного договора». Пусть единство это противоречиво, все же свое всемирно-историческое воздействие творчество Руссо оказывало во всей совокупности, и влияние его было особенно сильно как раз благодаря тому, что во внутренних противоречиях творчества Руссо проявились противоречия радикальной демократии времен французской революции.

Во-вторых, определение «только писатель» применимо к Келлеру лишь с серьезной оговоркой. Его пятнадцатилетнюю работу в качестве цюрихского статс-секретаря (1861–1876) нельзя расценивать как эпизод чисто личной жизни. Основная тема юношеского романа «Зеленый Генрих» — это развитие одаренного и полного сомнений человека, подготовка его к общественно-политической деятельности. В этом романе, как и в большинстве своих произведений, Келлер изобразил положительные и отрицательные свойства, делающие человека подходящим — или неподходящим — для общественной жизни. Воспитание человека для жизни в обществе — руководящая мысль всего творчества Келлера.

Проблему взаимодействуя между общественной и личной жизнью Келлер ставил широко. Он резко выступал против реакционных политических взглядов глубоко чтимого им швейцарского народного писателя Иеремии Готгельфа, но в то же время одобрял его партийную страстность, «потому что сейчас все — политика и все связано с ней, от кожи на наших подметках до самой верхней черепицы на крыше; и дым, который поднимается из трубы, — политика, он нависает причудливыми облаками над хижинами и дворцами, носится над городами и деревнями».

Было бы неправильно сомневаться в искренности демократических убеждений Готфрида Келлера или подвергать их педантичной критике, не стараясь понять зависимость его убеждений от исторического момента и своеобразного положения самого писателя. Келлер не был плебейским демократом, и он совершенно не понимал социалистического рабочего движения. Но, отдавая должное гораздо более яркому и воинственному демократизму Руссо и якобинцев, нельзя забывать, что ареной их деятельности было общество, где классовая дифференциация была значительно меньшей, а пролетариат не стал еще самостоятельным классом. Правда, Келлер предпочитал революционному перевороту мирные, легальные политические реформы. Однако, давая общую оценку чьей-либо социальной позиции, необходимо принимать во внимание не только теоретические принципы, но также и поведение во время революции. Относительно Келлера мы знаем, что он принимал активное участие в демократической борьбе против «Зондернбунда» в Швейцарии, а в революционные годы в Гейдельберге выражал живейшую симпатию к наиболее решительным демократам.

От этих лет (в подготовительных работах к «Зеленому Генриху») сохранился «символ веры» Келлера, который мы считаем настолько важным, что приводим здесь полностью:

«ПАТРИОТИЗМ И КОСМОПОЛИТИЗМ»

Только правильное соединение обоих ставит каждый из них на свое место. Советы и поступки ограниченного и одностороннего патриота никогда не смогут привести его отечеству настоящей пользы и славы; при соприкосновении его отечества с современностью, с внешним миром он скажется в положении курицы, которая со страхом следит за высиженными ею утятами, бросающимися в воду. В то же время односторонний космополит, чье сердце не знает отечества, кто не врос корнями ни в какую землю, никогда не сможет энергично бороться за свою идею; он похож на сказочную райскую птицу, которая лишена ног и потому не может опуститься на землю из своих воздушных сфер.

Как отдельный человек может узнать других людей, лишь познав самого себя, и только тогда до конца узнает самого себя, когда познает других как отдельный человек может принести пользу другим, только содержа себя в порядке, и может быть счастлив только тогда, когда приносит пользу другим, — так же и отдельный народ может быть действительно счастливым и свободным в том случае, если думает о благе, о свободе, о славе других народов, и может успешно проявлять свои благородные свойства лишь в том случае, если сначала наведет основательный порядок в своем собственном хозяйстве. Всегда находить правильный переход между этими жизненными противоречиями и их реальное слияние, сделать это обычным в своих мыслях и поступках, — вот в чем подлинный патриотизм и подлинный космополитизм. Не доверяйте тому, кто границами страны, как досками, забил выход в остальной мир, для кого все определяется случайностью рождения среди того или иного народа, для кого весь остальной широкий мир, в лучшем случае, существует только затем, чтобы грабить и эксплуатировать его для блага своего отечества.