Григорий Базлов - Русские гусли. История и мифология Страница 31

Святой Василий Великий, говоря о Псалтири, писал в «Беседе на первый псалом», что: «…Здесь есть совершенное богословие, есть пророчество о пришествии Христовом во плоти, есть угрожение Судом Божиим. Здесь внушается надежда Воскресения и страх мучений. Здесь обещается слава, открываются тайны. Все есть в книге псалмов, как в великой и всеобщей сокровищнице (выделено мною — Г.Б.)». Псалтырь воспринимался как краткое изложение библейской мудрости. И часть этого отношения к священному тексту, переносилась на «псалтирь» — гусли. Посредством образа инструмента и гусельной игры описывали различные духовные состояния и духовные аскетические практики.

Несмотря на то что гусли как инструмент, прежде связанный с натурфилософией славянского язычества, был некогда отвергаем и даже иногда отрицаем богословами, постепенно в русской средневековой традиции он опять восстанавливается в качестве инструмента духовного, связанного с богослужением. Итак, гусли — это единственный инструмент, который православная традиция признавала в качестве совершенного настолько, что под его аккомпанемент не возбранялось петь духовные стихи: гусли, пожалуй, вообще единственный легитимный музыкальный инструмент православного духовенства.

Со временем в средневековой монашеской духовной традиции гусли, подобно тому, как некогда и в древней славянской натурфилософии, становятся инструментом, на примере которого описываются особые духовные состояния. В православной древнерусской литературе, следуя, видимо, символической традиции «Откровения Иоанна Богослова», гусли являются символом человеческой души:

…да будеть… душа же гоусли153.

А в 1651 году инок Евфросин также писал: «Сама бо душа наша подобна есть сладкоголосым гуслем, ум же доброму хитрецу красных пении, а язык бряцалу, а доброгласные устне струнам»154.

Образцом использования гуслей в качестве символа, с помощью которого описывается молитвенная практика, может служить наставление иноков Каллиста и Игнатия (XIV век), в котором они учат «священному безмолвию»:

«Если хочешь держать настоящее делание молитвы, подражай гусляру, который, приклонив немного Главу и ухо обратив к струнам, искусно ударяет по струнам и, извлекая гармонические звуки, услаждается их мелодией.

Ясен ли тебе пример сей? Гусли — сердце, струны — чувства, бряцало — память Божия, гусляр — ум.

Гусляр ничего не видит и не слышит, кроме своей мелодии, которой услаждается. И ум во время молитвы действенной трезвенно углубляется в сердце и ничему уже внимать не может, кроме Бога»155.

Олег Королёв. Исихаст (2007)

В среде русского духовенства гусли вновь получили признание как инструмент, угодный Богу, способный выражать духовные переживания верующих. Гусли использовались при пении псалмов и духовных стихов.

Весьма показательно, что гусли и приёмы гусельной игры в качестве наглядного примера применялись для объяснения «умно-сердечного делания», а умно-сердечное делание, или исихазм, считался у христиан высшим молитвенным навыком, позволявшим соблюдать евангельскую заповедь — непрерывно пребывать в молитве.

ГЛАВА IV. ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ГУСЛИ?

4.1. Где и кто изобрел гусли?

Под гуслями в данной главе мы подразумеваем гусли русские — крыловидные и их модификации — гусли-кантеле, гусли с игровым окном, сохранившиеся у славян, в первую очередь у русских и белорусов, а также у балтов и балтийских финно-угров. Можем предложить такое определение этого инструмента по его конструктивным особенностям:

«Продолговатая резонаторная доска с расположенными веером, вдоль, преимущественно 5-10 струнами последовательно разной длины, закрепленными с одной стороны на струнодержателе, с другой на деревянных или металлических колках. Струны натянуты над резонаторным корпусом, без шейки или стоек. Звукоизвлечение производится пальцами без специальных приспособлений».

Инструмент был распространен преимущественно на территориях, примыкающих с юга и востока к Балтийскому морю, а также в регионе Ладожского, Онежского озер и вокруг Белого моря. Широко гусли были распространены на территории современных Новгородской, Псковской, Вологодской, Ленинградской, Архангельской и Тверской областей. Этот регион легко соотносим с территорией традиционного проживания древних славянских племен новгородских словен и кривичей. Расселение этих племенных объединений на юг и восток очерчивает границу распространения гуслей, и не только среди русских. Например, встречается у хантов и манси («нарс-юх» и «сангквылтап»), как варианты гуслей, заимствованных финно-уграми от славянских переселенцев.

К такому же заимствованному инструменту, прототипом которого были русские гусли, можно причислить «чаттыган» — струнный инструмент хакасов и тофаларов. Пожалуй, это крайняя точка распространения гуслей на восток.

Границу использования гуслей среди славянских племён на юго-востоке можно условно (предположительно) провести по территории Рязанского княжества — именно там были найдены знаменитые браслеты с изображением музыкантов, играющих на крыловидных гуслях. Да и знаменитый былинный гусляр — богатырь Добрыня — был родом из Рязани и играл, что очевидно из былин, на крыловидных гуслях. Косвенным подтверждением существования гуслей на юге может служить статуэтка, найденная под Велестино, которую археологи определили как «антскую». Однако с таким же правом мы можем считать её и «венедской», привезённой в Македонию, хотя бы потому, что гусли в руках у человека однозначно крыловидные.

На западе от Новгорода территорией исконного распространения гуслей следует признать Белоруссию, племена кривичей и дреговичей. Подчеркнём, что белорусские гусли практически не отличаются от русских крыловидных. Также территорию проживания литовцев (гусли «канкли» — kankles), латышей (kokles) и исчезнувшего балтского народа прусов.

Балтийские финно-угры — эстонцы, финны и карелы — имеют в своём антропологическом наследии значительную примесь балтской и славянской крови, в этой части они являются прямыми потомками древнего европеоидного нордического населения Прибалтики и северной Европы. Поэтому через эту древнюю северную европейскую ветвь, участвовавшую в этногенезе и формировании культуры балтийских финно-угров, следует считать «кантеле» (карелы и финны) и «каннеле» (Эстония) вариантами русских гуслей, произошедших от некоего древнего прототипа, который, как предполагают некоторые исследователи, мог называться у древних северных европейцев «годха». В древних текстах индийских ариев мы обнаруживаем упоминание о струнном инструменте с таким названием. Если описывать традиционные гусли таких финно-угорских народов как сету, ижорцы и вепсы, то следует признать, что их инструменты вовсе ничем не отличаются от русских гуслей.

Далее на западе, на территории современной Польши и древней Полабской, или «Балтийской Руси», мы имеем археологические свидетельства о существовании здесь гуслей и с крылом, и с игровым окном, подобно новгородским, из Гданьска и Ополья. И это не случайно. Современные исследования однозначно сообщают нам о том, что заселение северо-западных территорий современной России происходило западными славянами в VI–VIII веках именно с этих территорий.

Гусли, найденные археологами на территории современной Польши — в Ополе и Гданьске, совершенно идентичны новгородским.

Существуют и некоторые отдельные факты бытования гуслей в Дании и Швеции. Однако таких свидетельств мало, эти находки могут быть объяснены временным присутствием славян в этих странах. Тем не менее как признак некоторой общности культур, мы обнаруживаем очевидное сходство в требованиях к подготовке воина как у скандинавов, так и у славян. Это могут подтверждать данные о длительных близких контактах и даже некой в прошлом этногенетической общности, об универсальности в подготовке знатных воинов как у славян, так и у скандинавов. Если говорить непосредственно об эпохе викингов, то скальдическая поэзия даёт нам прекрасные образцы этого сходства. Рёгнвальд Кали, ярл Оркнейских островов (1135–1158) так перечислял в висе свои достоинства: