Андрей Фесенко - Русский язык при Советах Страница 32

(С. Испольнов, «Пехотинец», Огонек, № 35-36, 1946),

но даже очерка:

Где вы работаете, я вас спрашиваю… в Донбассе или на небеси… (Б. Галин, «В одном населенном пункте», Новый Мир, № 11, 1947).

Такое явление может быть объяснено стремлением советов мобилизовать все силы для победы над врагом, уже подбиравшимся к самому сердцу Советского Союза. Стремительное продвижение немецких армий достаточно ясно показало, что народ

не собирается защищать «достижения советской власти», и руководители партии и правительства спешно обратились к тому, что могло тронуть сердце русского человека, вдохновить его на борьбу.

Правда, Храм Христа Спасителя, построенный в честь победы русского оружия над Наполеоном, с мраморными досками, на которых были воспроизведены воззвание к русскому народу об ополчении, описания сражений с французами, манифест о взятии

Парижа и другие государственные акты, относящиеся к событиям 1812 – 14 годов, был непредусмотрительно и непоправимо разрушен большевиками, якобы для постройки Дворца Советов. Но в немногих еще уцелевших церквах зазвонили давно умолкнувшие

колокола, десятки тысяч пропагандистов закричали «о славном боевом прошлом русского народа, вытаскивая из «запретного фонда» библиотек описания подвигов русских полководцев. Советским поэтам спешно было приказано писать патриотические стихи,

связывающие героическое прошлое с безрадостным настоящим. Подобная «новая идеологическая политика» чрезвычайно наглядно отражена в стихах Николая Тихонова:

Растет, шумит тот вихрь народной славы,

Что славные подъемлет имена.

Таким он был в свинцовый час Полтавы

И в раскаленный день Бородина.

Всё тот же он, под Тулой и Москвою,

Под Ленинградом, в сумрачных лесах…

и патриотических песнях В. Лебедева-Кумача:

…Навеки слилась величаво

Под сенью советских знамен

Былая российская слава

Со славою новых времен.

Массы, в течение многих лет слышавшие, что «у пролетариата нет отечества», теперь призывались понести величайшие жертвы во имя победы России во «Второй Отечественной войне». Для придания этому славному прошлому еще большей ощутимости были введены ордена Александра Невского, Кутузова и Суворова, а на Украине Богдана Хмельницкого. Интересно, что слово «Россия» повсеместно вытеснило «РСФСР» и даже стало синонимом Советского Союза в целом. Леонид Леонов, бывший председатель Союза советских писателей, написал в 1943 г., несомненно выполняя социальный заказ, специальную статью «Слава России», где отождествление России и СССР выступает необыкновенно выпукло:

«С вершин истории смотрят на тебя песенный Ермак и мудрый Минин и русский лев Александр Суворов, и славный, Пушкиным воспетый мастеровой Петр I, и Пересвет с Ослябей, что первыми пали в Куликовском бою… Взгляни на карту мира, русский человек, и порадуйся всемирной славе России. Необозрима твоя страна». (Леонов, Избранное, 593-4).

Это подтверждает и Г. Климов, рассказывая, что

«…В оккупированной Германии, все как один, русские солдаты и офицеры неожиданно стали употреблять слово «Россия»… Иногда мы по привычке говорим «СССР», затем поправляемся – «Россия». Нам это самим странно, но это факт.

В течение четверти века употребление слова «Россия» влекло за собой обвинение в шовинизме и соответствующую статью в кодексе НКВД. Даже читая классиков, это слово нужно было произносить торопливым шопотом. Этот, казалось бы, мелкий факт бросается в глаза, когда слово «Россия» сегодня звучит в устах поголовно всех солдат…» («В Берлинском Кремле», Посев, № 40, 1949).

Ярким примером такого санкционированного свыше возрождения слова «Россия» являются и следующие строчки того же Н. Тихонова:

Вновь над Кремлем заря горит, в огне просторы снеговые.

И Сталин миру говорит о гордом жребии России

и того же В. Лебедева-Кумача:

…Россия, Россия, Россия,

Веди нас к победам вперед!

Даже в государственном гимне, заменившем «Интернационал» (оставшийся гимном партии), и исполнявшемся впервые в новогоднюю ночь 1944 года, появились неожиданные строчки:

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки Великая Русь.

Здесь исконное название «Русь» поставлено в тесной связи с архаичным же прилагательным «нерушимый». Слово «русский», ранее употреблявшееся чрезвычайно редко и неохотно в отношении современности, за исключением определения национальности в паспорте, начало применяться на каждом шагу.

В этом отношении чрезвычайно показательно знаменитое стихотворение Константина Симонова, пользующееся большой популярностью, где слово «русский» повторяется чуть ли не в каждой строке:

…С простыми крестами их русских могил…

По русским обычаям только пожарища

По русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирают товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.

…Я всё-таки горд был за самую милую,

За русскую землю, где я родился.

За то, что сражаться на ней мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,

Что в бой провожая нас русская женщина

По-русски три раза меня обняла.

Если бы это стихотворение появилось на несколько лет раньше, оно обеспечило бы автору длительное пребывание в дальних лагерях по обвинению в «великодержавном шовинизме». Однако, во время войны оно удачно выполняло «социальный заказ».

Увлечение всем русским повело и к возрождению презрительных кличек других народов Советского Союза, находившихся под запретом в течение десятилетий, например, «хохлы»:

А кто ее знает, русская она или хохлушка. (Вершигора, Люди с чистой совестью, II, 36).

Хохол, а терпения не имеешь… (Лидин, Изгнание, 20).

…степенный, с сизыми усами хохол… (Там же, 11).

Казалось бы, что при подобном выпячивании роли героического прошлого, творчество новых слов не могло быть особенно интенсивным. Тем не менее, в военный период родился ряд слов, отображающих новые понятия.

Знаменитая немецкая тактика окружений, когда железными тисками зажимались многотысячные армии, породила новое слово «окруженец», Т. е. человек, попавший или побывавший в окружении:

…в лесах много окруженцев, недавно пробилась целая часть… (Эренбург, Буря, 324).

Окружение же – Einkesselyng, Kessel по-немецки – дало и русскую кальку:

«Котел» в районе города Скала. (Известия, 3 апр. 1944).

«Котел» под Бродами. (Известия, 22 июля 1944).

К этому же тематическому кругу можно отнести и такие выражения, как «Большая земля» и «Малая земля» [43]:

На Большой земле наши товарищи отражают удары врага. (Эренбург, Буря, 335).

В то время, как Большой землей называлась территория на восток от линии фронта, т. е. свободная от немецкой оккупации, под Малой землей подразумевались районы действия партизан в тылу врага.

На Большой земле были организованы специальные школы для подготовки будущих партизан. Лица, прошедшие такой курс, «забрасывались» воздушным или иным путем в тыл врага:

Три месяца назад, после ранения, его вывезли с «Малой земли», куда он был заброшен в первые дни войны. (Капусто, Наташа, 149).

А что, думаю, если забросили тебя, вот также, как нас, в тыл к врагу, и осталась ты одна. (Фадеев, Молодая гвардия, 210).

– Я заброшенная, – добавила она, помолчав, и вздохнула, как будто слово это означало именно покинутость, сиротство ее, а не просто способ, каким она очутилась здесь, в недавнем глубоком тылу немцев. (А. Твардовский, «Поцелуй», Известия, 30 дек. 1945).

Так как партизаны основную свою деятельность направляли на нарушение коммуникаций противника подрыв мостов и железнодорожных путей возникли выражения: «отремонтировать мост» и «рельсовая война»:

Первый раз вижу. Ковпаковцы переходят под мостом не пытаются его «отремонтировать». (Вершигора, Люди с чистой совестью, изд. испр. и доп., 453).

Тогда никто из нас еще не знал слов «рельсовая война». (Там же, 343).

Сами же партизаны делились на организованных из центра и «диких», действовавших по своему усмотрению:

Вы не думайте, мы не «дикие» [44]… мы с обкомом связь держим, да и в штабе армии о нас сведения есть. (Лидин, Изгнание, 63).

Человек, присланный для «приручения» партизан, т. е. осуществления связи между ними и партийным центром, назывался «хозяином». Бывали случаи, когда лицом осуществляющим партийное руководство, являлась женщина. Так, в пьесе Л. Леонова «Ленушка» мы находим в перечне действующих лиц:

ТРАВИНА Полина Акимовна – инструктор райкома, хозяйка.

По ходу действия один из партизан говорит этой же Травиной:

– Да мы и тебя, Полина Акимовна, толком не знаем. Откуда ты к нам хозяйкой в темную ночь свалилась? (Леонов, Избранное, 559).

Эта лексическая деталь, звучащая парадоксально при коммунистическом режиме, является в тоже время и очень, показательной. Еще недавно слово «хозяин» почиталось чуть ли не архаичным, ассоциируясь с понятием ликвидированного «классового врага» – фабриканта или зажиточного крестьянина. В последние годы оно стало обозначать в первую очередь, правда, неофициально, неограниченного властителя СССР – Сталина, а за ним и местных крупных партийных работников вроде секретарей крайкомов, обкомов ВКП (б) и т. д.: