Сергей Арутюнов - Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против» Страница 37

В статье о московском фестивале Артем Кречетников (Би-би-си) отмечает:

«Оттепель» принесла с собой новые принципы: иностранцы делятся на плохих и хороших, и последних неизмеримо больше; все трудящиеся — друзья СССР. Если они пока и не готовы строить социализм, то уж точно хотят мира во всем мире.

Появился специальный термин: «люди доброй воли». Не стопроцентно наши, но и не враги. Они-то и съехались в Москву.

Символом молодежного форума, на который прибыли десятки тысяч делегатов от левых молодежных организаций из 131 страны мира, стал Голубь мира, придуманный Пабло Пикассо. Во время фестиваля стремительно распространилась мода на джинсы, кеды и игру бадминтон. Популярными стали музыкальные суперхиты Rock Around the Clock, «Гимн демократической молодежи», «Если бы парни всей Земли…» и «Подмосковные вечера».

Известный московский джазмен Алексей Козлов позже напишет о тех днях:

Ни туристы, ни бизнесмены в страну еще не приезжали, дипломаты и редкие журналисты просто так на улицах не появлялись. Поэтому, когда мы вдруг увидели на улицах Москвы тысячи иностранцев, с которыми можно было общаться, нас охватило что-то вроде эйфории…

Я помню, как светлыми ночами на мостовой улицы Горького стояли кучки людей, в центре каждой из них несколько человек что-то горячо обсуждали. Остальные, окружив их плотным кольцом, вслушивались, набираясь ума-разума, привыкая к самому этому процессу — свободному обмену мнениями.

Вот чем оказалось для закрытой страны даже временное поднятие «железного занавеса».

Среди тысяч делегатов было немало представителей негроидной расы — это были посланцы Африки, находившейся в самом разгаре процесса деколонизации. Ряд делегаций представляли не государства, а национально-освободительные движения, зачастую находящихся у себя на родине в подполье. Их старались принять особенно сердечно. Советская пресса часто и подробно рассказывала о трудностях и опасностях, которые им пришлось преодолеть, чтобы попасть в Москву.

Писатель Анатолий Макаров рассказывает:

От Манежной площади прямо по мостовой, пренебрегая гудками машин и милицейскими трелями, подымалась толпа, никогда на московских улицах не виданная. Пестрая, почти карнавально разодетая, непочтительная, веселая, звенящая гитарами, бьющая в барабаны, дующая в дудки, орущая, поющая, танцующая на ходу, хмельная не от вина, а от свободы и самых чистых и лучших чувств, незнакомая, неизвестная, разноязыкая — и до озноба, до боли родная… Фестиваль ехал по Москве в автобусах и в открытых грузовиках (на всех гостей автобусов не хватало). Он плыл по Садовому кольцу, которое представляло собой бескрайнее человеческое море. Вся Москва, простецкая, только-только пришедшая в себя после военных карточек и очередей… кое-как приодевшаяся, едва начавшая выбираться из подвалов и коммуналок, стояла на мостовой, тротуарах, крышах домов и тянула к проезжающим гостям руки, истосковавшиеся по пожатию таких же теплых человеческих рук. Географическая карта обрела конкретное воплощение. Мир действительно оказался потрясающе разнообразен.

Егор Телицын, работавший в дни фестиваля патрульным милиционером, вспоминает:

В районе Ленинских гор задержали группу мужчин. Они расположились за кустами посреди газона, в центре — два молодых африканца. Пьяные и нагишом. Стали разбираться, и один из мужиков объясняет: мол, поспорили с друзьями, какого цвета у них «хозяйство». Для разрешения вопроса купили несколько бутылок водки и уговорили (жестами!) прогуливавшихся мимо делегатов завернуть «на пикничок». Когда те, как следует, нагрузились, их удалось убедить устроить стриптиз. Как раз к разгару событий мы и подоспели. Африканцев отправили в гостиницу, а наших — в ближайшее отделение…

Телекритик Ирина Петровская пишет о фестивальных днях:

Любовь между советскими комсомолками и посланцами всех стран и континентов вспыхивала сама по себе, ни у кого не спрашивая разрешения.

Алексей Козлов в своих нашумевших мемуарах «Козел на саксе» публикует пикантные подробности:

Сам я не был участником этих событий, но слышал много рассказов, которые в основных деталях были схожи. А происходило вот что. К ночи, когда темнело, толпы девиц со всех концов Москвы пробирались к тем местам, где проживали иностранные делегации. Это были различные студенческие общежития и гостиницы, находившиеся на окраинах города… В гостиничные корпуса советским девушкам прорваться было невозможно, так как все было оцеплено профессионалами-чекистами и любителями-дружинниками. Но запретить иностранным гостям выходить за пределы гостиниц никто не мог. …События развивались с максимальной скоростью. Никаких ухаживаний, никакого ложного кокетства. Только что образовавшиеся парочки скорее удалялись подальше от зданий, в темноту, в поля, в кусты, точно зная, чем они немедленно займутся. Особенно далеко они не отходили, поэтому пространство вокруг гостиниц было заполнено довольно плотно, парочки располагались не так уж далеко друг от друга, но в темноте это не имело значения. Образ загадочной, стеснительной и целомудренной русской девушки-комсомолки не то чтобы рухнул, а скорее обогатился какой-то новой, неожиданной чертой — безрассудным, отчаянным распутством. Вот уж действительно «в тихом омуте…».

…Срочно были организованы специальные летучие моторизованные дружины на грузовиках, снабженные осветительными приборами, ножницами и парикмахерскими машинками для стрижки волос наголо. Когда грузовики с дружинниками, согласно плану облавы, неожиданно выезжали на поля и включали все фары и лампы, тут-то и вырисовывался истинный масштаб происходящей «оргии». Любовных пар было превеликое множество. Иностранцев не трогали, расправлялись только с девушками… у них выстригалась часть волос, делалась такая «просека», после которой девице оставалось только одно — постричься наголо и растить волосы заново… Слухи о происходящем моментально распространились по Москве. Некоторые, особо любопытные, ходили к гостинице «Турист», в Лужники и в другие места, где были облавы, чтобы просто поглазеть на довольно редкое зрелище.

Спустя девять месяцев после Всемирного фестиваля молодежи и студентов весной 1958 года на свет стали появляться «дети фестиваля». Молодым матерям сложно было скрыть плоды тех мимолетных связей из-за черной кожи малышей, и каждый выход на прогулку превращался в наглядную демонстрацию произошедшего. Консервативное общественное мнение было настроено негативно: негритенок в коляске считался признаком легкого поведения его мамаши.

Наталья Крылова, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института Африки РАН, отмечает, что чернокожих гостей фестиваля обоего пола насчитывалось порядка 5–6 тысяч — и они не были предоставлены сами себе, в рамках фестивальной программы за две недели было проведено свыше 800 мероприятий с их активным участием.

Так что даже если принять как данность обоюдную гиперсексуальность сторон, за отведенное время не могло получиться сколь-нибудь значимого количества интимных контактов, а их результаты могут исчисляться десятками.

Ее выводы находят подтверждение в сводной статистической выписке, подготовленной для руководства МВД СССР. В ней зафиксировано рождение 531 послефестивального ребенка (всех рас). Для пятимиллионной (тогда) Москвы — исчезающе мало. Организованные газетой «Труд» поиски следов детей фестиваля неевропеоидных рас в различных профильных государственных, общественных и правозащитных структурах (фонд «Метис», Институт этнологии и антропологии, Центр межнационального сотрудничества, Московский дом национальностей) также не дали результатов.

По данным газеты «Iностранец» даже в нынешней России число потомков межэтнических связей с иностранцами достигает всего 7–9 тысяч в год на страну, а 30-летний россиянин в среднем из общего числа своих партнерш (около десяти до этого возрастного рубежа) имеет менее 0,001 иностранки — в то время как его ровесник-американец из тех же своих десяти женщин имеет 0,2 иностранки, а француз из 15–0,5. То есть говорить о «толпах» жаждущих экзотической любви в 1957 году не приходится: слишком высоки предохраняющие межцивилизационные барьеры. Общество оберегает своих членов от межэтнических контактов не из расизма как такового, а из большой разницы культур, существенно снижающей шансы потенциальной пары на счастливый брак.

Будущий нобелевский лауреат Габриель Гарсия Маркес, в 1957 году никому еще не известный колумбийский журналист, в своих воспоминаниях о фестивальных московских буднях и праздниках свидетельствует:

Советские товарищи хотели дружить, однако москвичи подозрительно упрямо сопротивлялись, когда мы изъявляли желание прийти к ним в гости. И лишь несколько человек уступили нашему напору.