Яков Берлин - Дикари, их быт и нравы Страница 4

Помогают общинники-дикари друг другу и при исполнении иных крупных работ. Когда житель Каролинских островов захочет построить лодку, он обращается к помощи своих соплеменников и — «как по щучьему веленью» — барка с веслами бывает готова в течение одного дня. Никогда не случается, чтобы кто-нибудь отказывался от подобной работы, хоть она и очень трудна. Всякий считает себя обязанным помочь другому и с радостью принимается вместе с 30–40 товарищами за постройку лодки. Зато, когда работа кончена, устраивается общее празднество, в котором пируют все, от мала до велика.

К подобной дружной совместной работе дикари прибегают особенно часто при постройке жилищ. У берегов в Южной Африке крыша жилищ отличается громадными размерами; для изготовления и установления ее необходимо большое количество рук. Помощников находится, однако, всегда достаточно. Изготовив сообща крышу, несут ее к стенам хижины при пении обрядовых песен.

А вот что рассказывает один путешественник про фиджийцев в Южном Океане.

«Трудно представить более оживленную сцену, чем покрытие кровлей дома. На нее собирается иногда до 300 мужчин и мальчиков. Каждый берет на себя какую-нибудь работу и как будто старается возможно больше шуметь при ее выполнении. Вот, наконец, материал приготовлен, и все, заняв свои места, горячо принимаются за дело. Одни связывают тростник и прутья в пучки, другие кроют ими крышу, третьи утаптывают солому, — и в то время, как кругом кипит работа, воздух оглашается шутками, смехом и громкими криками веселых и дружных работников».

Внутренний вид дома алеутов.

Дружно работают дикари-общинники, — в дружбе и согласии они живут. Все имущество у них считается общим: охотничьи угодья, покосы, стада, пахотная земля, иногда и жилища. Пока в лагере эскимосов есть хоть один кусок мяса — его считают общей собственностью, и при дележе раньше всех вспоминают бездетных вдов и больных. Если эскимосу понадобится лодка и охотничье ружье, он всегда может взять их у того из своих сородичей, который имеет их в излишнем количестве. Иной раз эскимос сам раздает, что накопил за свою жизнь, оставаясь сам нищим. Вот сцена, свидетелем которой был один европейский путешественник:

«Богатый эскимос устроил праздник. Все соседи были созваны. Игры, песни, танцы и пиршество тянулось несколько дней.

В последний вечер, когда весь запас пищи оказался истощенным, хозяева, празднично разодетые, принялись одаривать всякого гостя каким-нибудь подходящим подарком. Они роздали так десять ружей, десять полных костюмов, двести ожерелий и бус и великое множество всяких мехов. После этого хозяева сняли с себя свою праздничную одежду и, отдав ее гостям, оделись в старые поношенные платья и сказали: „Друзья, мы доказали вам нашу привязанность. Мы теперь беднее, чем кто-либо из вас, — но это нас нисколько не печалит. У нас ничего нет больше. С нас достаточно вашей дружбы!“».

Не менее дружно живут и другие дикари. Делиться между собой всяким достатком, помогать сородичу, когда он нуждается, — это их основной закон, отступить от которого считается великим грехом. Потому-то у кафров в Африке тот, кто зарежет барана и не пригласит на пиршество односельчан, — почитается за вора. Понятно, после этого, что удивлению дикарей не бывает пределов, когда они узнают, что европейцы живут совсем по другим правилам.

Раз как-то, например, белый стал рассказывать самоанцу, что на его родине не всем одинаково живется, что рядом с богачами там ходят толпы голодных и бездомных людей. Но самоанцу оказалось трудно втолковать такую вещь: видно, он слишком привык к братской жизни на своем острове. «Как же это нет пищи? — спрашивал он с изумлением белого. — Разве у бедного нет друзей? Ты говоришь, — ему негде жить. Где же он рос? Разве нет жилищ у его товарищей? Разве у вас люди не имеют любви одни к другим?»

Другой раз вождь дикарей с острова Тонга (в Полинезии) стал расспрашивать белого про европейское житье-бытье. Он долго не хотел верить, что в Европе все надо покупать и что там едят в чужих домах редко и только по особому приглашению. А потому он начал смеяться над скупостью и себялюбием белых людей. «У нас голодный может войти в. любую хижину и утолить голод, не ожидая приглашения со стороны хозяев», — прибавил он в поучение.

Как члены одной семьи живут между собой общинники-дикари; они иной раз и селятся всей общиной под одной крышей. Такие общинные жилища встречаются во многих диких странах. На дальнем и суровом севере алеуты устраивают себе громадные подземные жилища, выкапывая ямы в 100 метров длины и 10 ширины и прикрывая их сверху кровлей из хвороста и глины. Многочисленным обитателям этого жилища — их набирается иной раз до 300 человек — бывает здесь тепло и в самую лютую стужу. Жильцы живут там «в тесноте, да не в обиде», никогда не бывает у них ссор, а бранных слов в их языке даже нет. Только с тех пор, как к ним стали ездить европейские промышленники, они впервые узнали, что существуют такие слова.

Даяки на острове Борнео тоже мастерят большие постройки для житья в них целой общиной; но они устраивают их не под землей, как алеуты, а над землей, на сваях; им ведь не приходится бояться холодов, а от наводнения или нападения хищного зверя и коварного врага «воздушное жилище» всего лучше может укрыть. Размерами эти жилища бывают хоть и поменьше алеутского, — но все же вмещают в себе по 100, а то и по 200 общинников.

Общинные дома даяков.

Встречаются еще и надводные общинные жилища: их строят, например, новогвинейцы. Но самые искусные мастера в постройке общинных жилищ — это земледельческие племена индейцев Северной Америки. Из камня и кирпича они общими силами и для общего пользования возводят дома в 3–4 этажа вышиной, с главным корпусом и флигелями. Такие дома дают в себе приют столь многочисленному населению, что их можно назвать городами. Каждая семья имеет там свою «спальную залу», а для еды и пиршеств, для молитв и собраний в подземельи есть громадная общая зала, уставленная вдоль стен скамьями, с очагом посредине: на нем постоянно курятся ароматические травы. А часы отдыха обитатели такого дома-города проводят вместе на больших балконах, наслаждаясь курением табака и развлекаясь болтовней.

Мы познакомились с общественным житьем-бытьем дикарей и знаем теперь, что вся их жизнь держится на взаимной помощи и дружбе. Все здесь стоят за каждого, а каждый за всех. Поэтому, когда случится, что какой-нибудь чужак обидит общинника, причинит ему вред или совершит над ним какое-либо насилие, — за него вступаются его товарищи по союзу и родичи по крови; и они не успокаиваются, прежде чем не отомстят, как велит обычай, обидчику. Это каждый считает своей священнейшей обязанностью.

Вот что рассказывает, например, путешественник про австралийца.

«Самый священный долг из всех, который знает туземец, это — мщение за смерть своего родича. Пока он не выполнит этого долга, его постоянно преследуют укорами старые женщины; если он женат, его жены скоро его покидают, если не женат, — ни одна молодая женщина не станет говорить с ним. Его мать постоянно будет жаловаться и плакать о том, что родила такого недостойного сына. Его отец будет относиться к нему с презрением. Всюду его будут встречать одни упреки и насмешки».

Внутренность дома в Коридо, в Новой Гвинее.

Но отступники от векового обычая кровной мести— редкое явление среди дикарей. Этот обычай, напротив, в большом почете у них. Чтобы отомстить за своего родного, дикарь перелезает горы, пробирается по непроходимым чащам, переносит голод, жажду и другие лишения, которые встречаются ему в пути. Жажда мести беспрестанно мучит его и заставляет забывать обо всем остальном.

И он не находит себе успокоения до тех пор, пока не покарает убийцу.

Так блюдут повсюду дикари обычай кровной мести. И под его защитой жизнь становится безопаснее, потому что страх перед беспощадной местью удерживает дикаря нередко от причинения иноплеменнику зла и насилия. Так, общинник чувствует помощь своих товарищей даже тогда, когда находится вдали от них, на чужой стороне. Хотя он и явится туда одиноким, — там знают, что он не одиноко живет на свете, а в союзе с другими, и что эти другие постоят за него горой во всяком деле. Выходит, что общинники, точно в сказке, следуют невидимками за своим товарищем, куда бы тот ни пошел, и охраняют его от беды…

И разве не ясно после этого, что общинники всегда и всюду нужны друг другу, — нужны для исполнения трудной работы, для помощи в нужде, для взаимной защиты, нужны, наконец, для того, чтобы скрасить свою жизнь весельем и празднествами, играми и плясками, до которых такие охотники все дикари[2].

Трудна и тяжела жизнь дикарей, — что и говорить! Но им пришлось бы совсем плохо, если бы они не держались так дружно в своих обществах. Пришел бы тогда конец всякой радости, довольству и веселью в их жизни, — осталась бы им одна тяжелая нужда да забота. Сама природа — суровая и безучастная к человеку — научила дикарей искать друг в друге помощи. В одиночку они никогда бы не сумели справиться с невзгодами жизни среди дикой природы, задавили бы эти невзгоды дикарей, — и они потеряли бы человеческий облик и сгинули бы в непосильной борьбе. Только в дружном союзе с подобными себе дикарь становится человеком, — «выходит в люди». Недаром, значит, наша пословица говорит, что «дружно — не грузно, а врозь — хоть брось».