Владимир Иорданский - Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире Страница 4

Существуют два противоречия, на которые постоянно наталкиваются попытки решения национального вопроса, причем прежде всего именно в кризисные моменты его обострения. Первое – между правом нации на самоопределение и принципом территориальной целостности государства, нерушимости его границ. Второе – между принципом равенства граждан, вне зависимости от их национальной принадлежности, и их фактическим неравенством, в зависимости от того, к какому этносу они принадлежат – находящемуся в большинстве и потому привилегированному или к находящемуся в меньшинстве и уже в силу этого зачастую ущемленному.

Думается, оптимальный способ преодоления первого противоречия был подсказан историей, когда она создавала огромные территориально-этнические конгломераты в рамках единых государственных образований. Таких образований еще немало сохраняется в мире, хотя многие из них переживают трудные времена. В этих гигантских государственных блоках каждый этнос развивается в значительной степени независимо, свободно расселяясь по всей государственной территории. Он сам решает свою судьбу. Конечно, сплошь и рядом стихийно складывающиеся отношения между этносами отражают объективно существующее неравенство их возможностей: различия в численности, уровне культурного развития, в экономическом потенциале. Иногда политический режим закрепляет господствующее положение одного этноса в ущерб интересам других, иной раз более развитых этнических групп. Вместе с тем, этнос, находящийся в меньшинстве, нередко оказывается пленником навязанных ему иллюзий, жертвой ловких манипуляций со стороны своих духовных лидеров. И, когда добивается реализации своего права на национальное самоопределение, добивается выхода из наднационального государственного образования, то из одной исторической ловушки, в значительной мере воображаемой, попадает в другую, более реальную: разрыв исторических связей с соседями приводит к жестоким экономическим потрясениям, резкому сокращению жизненного пространства, которое отныне определяется новыми государственными границами, большей или меньшей культурной и экономической изоляцией.

Бывают, тем не менее, ситуации, когда сохранение давних форм межнационального сосуществования невозможно, и разрыв неизбежен. И здесь на пути справедливого решения вопроса, как правило, возникает труднопреодолимое препятствие – принцип нерушимости государственных границ, принцип территориальной целостности государства. На практике речь обычно идет о смешении в общественном сознании представления о собственном этническом пространстве с понятием государственной территории и о ее мифологизации.

Такое смешение чрезвычайно опасно. В результате сепаратистские «поползновения» этнического меньшинства или меньшинств воспринимаются большинством населения как посягательство на его этническое «священное» пространство, их законность решительно отрицается. Возникает трагический тупик репрессий и контррепрессий, поднимаются волны кровавого насилия, и постепенно складывается перегретая эмоциональная атмосфера, в которой поиски справедливого разумного решения оказываются исключительно трудным делом.

Нельзя не задуматься, терпимо ли вообще противопоставление двух начал – территориального и этнического? Разве позволительно превращать идею незыблемости территориальных границ в своего рода непреодолимый барьер на пути народов к самоопределению? К тому же, не без влияния смешения представлений об этническом пространстве и государственной территории возник метод вытеснения, выдавливания иноэтничного населения с государственной территории, воспринимаемой господствующим этносом как собственное этническое пространство. В результате этнических чисток возникли массовые миграции населения в Закавказье, в странах Прибалтики, на территории бывшей Югославии. Их ареной становится Африканский континент.

Ситуация выглядит поистине безысходной, когда и меньшинство в своем стремлении к отделению и образованию собственной национальной государственности начинает абсолютизировать еще недавно чисто административные, случайно проведенные линии размежевания с соседними территориями. Естественно, в такой позиции трудно найти какую-либо логику, кроме логики этнического эгоизма.

От отождествления своего этнического пространства с территорией всего государства не свободны ни большие, ни малые этносы. Размер этнической группы мало влияет на ее психологию.

Что касается политических элит, то они по многим причинам склонны к чисто варварскому пренебрежению интересами меньшинств. Обрекая эти меньшинства на полную невозможность освободиться, принцип территориальной целостности закрывает перед ними историческую перспективу. Он замораживает этническую ситуацию в некой точке ее развития. Но допустимо ли это? Ведь поток жизни, в любом случае, не останавливается. В конечном счете, история, выраженная в народной воле, в народной решимости, проложит себе дорогу. Так целесообразно ли множить на ее пути препятствия, преодоление которых оборачивается колоссальными человеческими жертвами?

Вряд ли оправдана и абсолютизация права нации на самоопределение вплоть до отделения, неизбежно вступающего в конфликт с принципом территориальной целостности. В его декларировании иные круги усматривают чуть ли не приглашение к выходу из полиэтнического сообщества, разрыву с ним в то время, как следовало бы, напротив, ориентироваться на поиск противоположной перспективы – перспективы сотрудничества. Вместе с тем, реализация этого права одним народом неизбежно ведет к ущемлению жизненных интересов и прав других народов, связавших с ним в рамках единого государства свою судьбу. Думается, значительно важнее для каждой национальной группы в государстве было бы провозглашение права на равенство и его обеспечение конкретными конституционными положениями. И, наконец, при урегулировании межнациональных разногласий вряд ли вообще допустим отход от мирных методов. В тех случаях, когда находящаяся в меньшинстве этническая группа в ходе референдума, не подвергаясь шантажу или иным формам запугивания прежде всего со стороны собственных экстремистских кругов, но также и со стороны большинства, все-таки высказывается за отделение, ее воля должна уважаться этим большинством, и условия разъединения и формы дальнейшего сосуществования меньшинства и большинства следует искать в ходе переговоров. Что же касается вошедших в мировую практику этнических чисток, то они, как проявление геноцида, являются преступлением против человечества. Им не может быть оправдания.

Конечно, национальные движения, несмотря на зачастую высокую степень более или менее скрытого манипулирования, стихийны и далеко не всегда поддаются вводу в какие-либо правовые рамки. И все же, если участники этих движений видят, что их интересы встречают понимание и уважаются, они сами не станут доводить дело до крайностей. Вряд ли допустимо забывать, что и характер межэтнических отношений, и перспективы их оздоровления в случае кризиса, прежде всего и главным образом, зависят от позиции доминирующей в государстве нации, от ее терпимости, уважительности, демократичности подхода.

Что касается второго противоречия, то суть вопроса в том, что реальное наполнение прав граждан различно в зависимости от очень многих факторов, среди которых свое место занимают и факторы этнические. На первый план выходят проблемы культуры, языка, экономического положения, поскольку в первую очередь именно они определяют, в какой мере гражданин способен воспользоваться своими формальными правами. Скажем, представитель этнического меньшинства может не знать государственного языка, а этнос, к которому он принадлежит, занимает отдаленную территорию и слишком беден, чтобы обеспечить должное образование всех соплеменников. В таких условиях его гражданство оказывается чисто формальным, следить за жизнью своего государства он не в состоянии. Более того, этнос в целом может быть слишком малочисленным, слишком отсталым в культурном отношении, чтобы уметь отстоять даже самые насущные интересы своих сограждан перед лицом большинства.

Думается, в таких ситуациях формальной демократии бывает далеко недостаточно, чтобы компенсировать отсутствие реального демократизма. В Советском Союзе пытались обеспечить такую компенсацию, идя на создание различных национальных государственных образований, где меньшинства чувствовали бы себя господами положения. Правда, в этой работе допускалось слишком много формализма, да и авторитарное перерождение власти помешало ее успеху, но сам замысел был гуманен и честен.

Сейчас советскую власть упрекают в том, что, образуя различные национальные автономии, она-де способствовала этнизации общественного сознания. Пожалуй, такое обвинение фальшиво. Насколько известно, за исключением резерваций для индейцев, в Соединенных Штатах нет государственно-административных образований по национально-этническому признаку, однако процесс этнизации сознания там зашел весьма далеко, а вспышки этнических конфликтов, скажем, в Лос-Анджелесе, в Детройте и ряде других городов США заметно превосходили по силе, по масштабности все, что когда бы то ни было наблюдалось в Советском Союзе. И это вряд ли являлось случайностью. В Советском Союзе, при всей авторитарности власти, процессы демократизации общественной жизни и межэтнических отношений были глубокими. Напротив, в Соединенных Штатах, стране с многовековыми традициями парламентской демократии, демократизация общественных и межнациональных отношений забуксовала на определенном пороге. Не приходится спорить с тем, что создание в Советском Союзе национально-этнических автономий в ряде случаев благоприятствовало этнической консолидации и развитию национально-этнического самосознания. Но этот процесс имел объективный исторический характер, и, видимо, заслуживает положительной оценки то обстоятельство, что в определенную эпоху политика властей несколько его опережала: она не тормозила процесс, что сразу же породило бы нарастание националистических эмоций, а расчищала для него дорогу.