Сборник статей - Путешествия со смыслом. Россия Страница 4

Ассамблеи

В назначенный для гулянья день на Петропавловской крепости с утра взмывал флаг с орлом, держащим в лапах четыре моря. Приезжали, согласно царскому указу, в лодках и по узким тропинкам поднимались к трем дубовым галереям. В пятом часу пополудни стреляла пушка, давая сигнал к началу празднества, и приглашенные спешили в сад… Там уже накрывали столы и устраивали танцы. Петр сам встречал гостей, ожидая на другом конце тоненького мостика. Замешкавшихся на мосту с ног до головы обливали фонтаны-шутихи. Ради праздника на аллеи выпускали часть зверей из вольеров. Всеобщей любимицей была серна, она начинала подпрыгивать при звуках валторны и доверчиво подходила к рукам гостей. Смешил всех ужасно «большой еж» – дикобраз, появлялись и исчезали среди цветов синие лисицы. Гости дивились белым статуям. Петр экзаменовал молодых дворян на знание античной мифологии. На Неве собирались фрегаты, прамы, бригантины. Вечером все корабли освещались тысячами огней на мачтах. Искры фейерверков сияющими водопадами отражались в воде. Палили пушки. Провозглашались тосты: первый – за флот, второй – за «Парадиз».

Кроме праздников в Летнем устраивались и ассамблеи по царскому указу, «где можно друг друга увидеть и о всякой нужде переговорить, так же слышать, где что делается». Собирались во дворцах или прямо в саду. На столах – шахматы и шашки, на других – трубки и насыпанный горкой душистый табак, бутылки с дорогим вином.

Люди собирались разные, не слишком искушенные в новых правилах общения. Должно быть, накануне заучивали рекомендации изданной по велению царя книги «Юности честное зерцало»: «Не хватай первой в блюдо», «Ногами везде не мотай, не грызи костей, не облизывай персты».

Царь с хитростью удалял из общества тех, кто веселился по старинке или пытался скрыть тайные мысли за благообразным лицом. Огромный кубок водки – и невежа исчезал до времени. Кубок и иностранному послу – чтоб не зазнавался. Выпил (царю ведь не откажешь!) – и нет гордеца. Дожидайся под столом окончания ассамблеи… Молодежь осваивала танцы. Первая пара задавала тон, остальные повторяли за ней движения. Цесаревна Елизавета (дочь Петра), обожавшая танцы, нередко позволяла себе пошутить. Например, последним движением натянуть парик на нос своему кавалеру. А за ней «новую фигуру» повторяли все девушки в танцующих парах.

И замертво спят сотни тысяч шаговВрагов и друзей, друзей и врагов.А шествию теней не видно концаОт вазы гранитной до двери дворца.Там шепчутся белые ночи моиО чьей-то высокой и тайной любви.И все перламутром и яшмой горит,Но света источник таинственно скрыт.

Шумит ветр в высоких кронах, словно шепчет стихи. Янус вглядывается в Прошлое и Будущее. За кронами деревьев застыли «Мир и Победа»… По дорожке от одной статуи к другой бегает малыш. Хочет ли он узнать у богов их тайны или поделиться своими? Или узнать свою судьбу у тех, кто 300 лет хранит золотые мечты Петербурга, мечты о России, в которой найдется место Милосердию, Любви, Искренности и Истине? А мы снова придем учиться им в наш первый сад.

Невозможный Петербург

Дмитрий Зубов

Основание Петербурга является ярчайшим свидетельством русской силы духа, которая не знает ничего невозможного.

Однажды совсем еще юный Петр, лазая по амбарам своего предка Никиты Ивановича Романова в селе Измайлово, сыскал на льняном дворе старый английский бот… Так начинается история, ставшая уже хрестоматийной. А от этого ботика – «дедушки российского флота» – традиционно ведут историю России как морской державы. Но постойте! Как это могло случиться? Ведь часто можно слышать и о том, что Петр с раннего детства боялся воды и, по логике, должен был оставить ботик там, где нашел, и забыть о нем. Ах, что бы было с Петербургом и со всеми нами, если бы не эта находка!..

Франц Тиммерман и Каршен Брант, специально приглашенные по такому случаю из Немецкой слободы, подтвердили, что сей бот действительно используют при английских судах. А вот ответ Тиммермана о преимуществах ботика перед русскими лодками поразил Петра в самое сердце: «Он мне сказал, что он ходит на парусах не только по ветру, но и против ветру, которое слово меня в великое удивленье привело». Стоп! Если верно то, что с этого ботика начинается русский флот, то тогда с открытия, что можно ходить под парусом против ветра, следует вести отсчет истории Петербурга.

«…В самом деле, куда забросило русскую столицу – на край света! Странный народ русский: была столица в Киеве – здесь слишком тепло, мало холоду; переехала русская столица в Москву – нет, и тут мало холода: подавай Бог Петербург! Выкинет штуку русская столица, если подсоседится к ледяному полюсу… “На семьсот верст убежать от матушки! Экой востроногой какой!“– говорит московский народ, прищуривая глаза на чухонскую сторону» (Н. В. Гоголь «Петербургские записки 1836 года»).

С Николаем Васильевичем не поспоришь. Петербург, твердо ставший на 60-й параллели (если быть точным, 59°57′ с.ш.), оказался самым северным из городов с миллионным населением. Эта географическая широта роднит Петербург с югом Аляски и севером Камчатки, и всего 2° Питер «не дотянул» до Якутска.

«Блестящей ошибкой Петра Великого» наречет Карамзин это событие, имея в виду «основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотных, в местах, осужденных природою на бесплодие и недостаток» («Записки о древней и новой России»).

Сокрушаясь вслед за русским историком по поводу непредусмотрительности царя, невольно вспомнишь и ужасный петербургский климат. «Весны нет в Петербурге – это дело решенное; лета, в том смысле, как его понимает Европа и другие части света, также нет. Так что же в нем есть наконец? Как что? Помилуйте – а дождь, неутомимый дождь, вечный дождь, который так страстно любит приневские страны. Дождь сделался необходимостью для

Петербурга, без дождя ему, кажется, чего-то недостает. Если его нет день, другой, то Петербург начинает беспокоиться и спрашивает: “Что же это значит? Неужто он иссяк? Неужто он и сегодня не будет?“» (А.А. Григорьев «Заметки петербургского зеваки»). Будет! Будет! Ученые все подсчитали: ясных и безоблачных дней в Петербурге в среднем 31 в году (целый месяц!), 105 – как Бог пошлет, зато каждый год на город выливается 158 дождей. И прибавьте еще 61 день с твердыми осадками (снег, град, иней). «Есть люди, которые удивляются тому, откуда берется такая огромная масса воды, в течение нескольких месяцев ежедневно низвергающаяся на Петербург; но они и не подозревают, что это происходит от особенного благоволения неба, которое, зная, как дождь необходим для Петербурга, собирает дождевые тучи со всех концов земли для его удовольствия. И зато сколько сортов дождя падает в течение лета! И маленький, и большой, и проливной, и частый, и редкий, и мелкий, и крупный, и грибной, и травяной, и постоянный, и с отдыхом – решительно на все вкусы – кому какой больше нравится…» (А. А. Григорьев «Заметки петербургского зеваки»).

Ах да, чуть не забыл про наводнения! Первое случилось уже в год основания города. А потом – понеслось… В 1706 году Петр писал Меньшикову: «Третьего дня ветром вест-зюйд-вест такую воду нагнало, какой, сказывают, не бывало. У меня в хоромах было сверху пола 21 дюйм, а по городу и на другой стороне по улице свободно ездили на лодках. Однако же недолго держалась, менее трех часов. И зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и по деревьям, будто во время потопа, сидели… Вода хотя и зело велика была, беды большой не сделала». А вот спустя сто лет петербуржцам было не до утехи. В 1824 году Петербург пережил самое большое за свою историю наводнение. Вода поднялась на 421 сантиметр над уровнем Балтийского моря.

Погода пуще свирепела,Нева вздувалась и ревела,Котлом клокоча и клубясь,И вдруг, как зверь остервенясь,На город кинулась…

Большую часть Петербурга накрыла невская вода: «Хаос, океан, смутное смешение хлябей, которые повсюду обтекали видимую часть города… все изломанное в щепки неслось, влеклось неудержимым, неотразимым стремлением… Невский проспект превращен был в бурный пролив» (А. С. Грибоедов «Частные случаи петербургского наводнения»).

«Петербург любить нельзя…» Как не любили мы тех из школьных учителей, что с нас «драли по три шкуры», чтобы заставить учиться, и именно им благодарны были потом, когда поняли, какой бесценный урок от них получили.

…И не любить его нельзя. Как не может не любить мать самого трудного из своих детей за бессонные ночи, за сбитые коленки, за бесконечные болячки.

«Ужасный город, бесчеловечный город! Природа и культура соединились здесь для того, чтобы подвергать неслыханным пыткам человеческие души и тела, выжимая под тяжким давлением прессов эссенцию духа» (В. М. Гаршин «Петербургские письма»).