Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж - Василий Элинархович Молодяков Страница 5

было едва ли возможно сделать в открытую), Минобэ, во-первых, выводил кокутай и связанные с ним понятия религиозно-этического характера за пределы права, а во-вторых, считал императора всего лишь верховным органом власти, а не единоличным носителем ее. Идеи Минобэ не вызывали особых возражений и уж тем более не рассматривались как «опасные мысли», тем более что он был опытным юристом и умело использовал как официальные документы (начиная с конституции 1889 г.), так и труды общепризнанных идеологов и толкователей. Конечно, его резко критиковали традиционалисты во главе с профессором того же университета Уэсуги Синкити (1878–1929), учеником и наследником Ходзуми в качестве теоретика кокутай: Уэсуги отстаивал положение об императоре как единственном суверене и правительстве как органе, выражающем волю суверена[19]. «Демократия Тайсё» сделала свое дело, и в двадцатые годы концепция Минобэ, получившая известность как «теория органа» (по краткой формулировке ее основного положения «император – орган государства»), была включена в одобренные правительством учебные курсы и программы, хотя ее известность в общем-то не вышла за пределы достаточно узкого круга чиновников, преподавателей и студентов. Однако в 1935 г. националистические круги развернули против Минобэ и его теорий масштабную пропагандистскую кампанию, известную как «дискуссия о выяснении сущности кокутай». Правительство попыталось остаться в стороне, но в результате было вынуждено запретить три книги Минобэ и выпустить два заявления, разъясняющих официальную точку зрения на сущность кокутай[20].

Из всех последствий «дискуссии» 1935 г. нас интересует только одно – появление в 1937 г. книги «Основные принципы кокутай», новой официальной формулировки национальной идеи (не случайно иностранные критики сравнивали ее с «Майн кампф» и «Кратким курсом»). Общий тираж книги за восемь лет до конца войны исчислялся сотнями тысяч экземпляров.

Этот пространный, насыщенный классической терминологией, цитатами и аллюзиями из древних памятников, а потому не слишком понятный большинству подданных текст был призван войти в официальный идеологический канон. К работе над ним было привлечено большое количество ученых, идеологов и пропагандистов, главным образом, из министерства просвещения. «Основные принципы кокутай» сочетают инструктивно-пропагандистский материал, рассчитанный на массовое распространение, и текст, претендующий на статус канонического, со всей необходимой торжественностью, обилием иносказаний и метафор, с претензией на насыщенность и мудрость. Одновременно было издано большое количество комментариев, которые не только растолковывали отдельные положения для повседневного использования, но и подкрепляли канонический статус текста (традиция благоговейного пространного комментирования священных текстов, пришедшая из Китая, прочно укоренилась в Японии). Как отметила Т.Г. Сила-Новицкая, это «придавало официальной идеологии вид священной доктрины, не столько подлежавшей восприятию разумом, сколько рассчитанной на эмоционально-символическое впитывание, когда определенная неясность текста для непосвященных лишь усиливала эффективность идеологической обработки»[21].

«Основные принципы кокутай» окончательно оформили официальную концепцию национальной идеи. В первую очередь, она утверждала единство императора, народа и населяемой им богоизбранной земли в качестве единого организма или единой семьи, но с узами крепче и священнее любых семейных уз: это более-чем-отеческая любовь императора к подданным и более-чем-сыновняя почтительность и верность подданных монарху. Для императора в равной степени дороги и любимы все его подданные уже в силу самой их принадлежности к японской нации, имеющей сакральное происхождение. Он «с великим божественным милосердием прощает проступки своим подданным», но это, разумеется, не означает их полной безответственности в надежде на прощение – напротив, только подчеркивает их ответственность перед императором: отцом, монархом, первосвященником. Таким образом мера этой ответственности неизмеримо больше той, понятие о которой существует в праве или этике современных европейских, да и многих традиционных обществ. Подданным также должны быть присущи «искренность при почитании императора», чувство единства всей нации в сердечном служении императору, ответственность перед ним и беспрекословная верность ему. К верности императору приравнивается и верность государству, то есть патриотизм и исполнение гражданского долга. Между императором и государством не существовало (или, по крайней мере, не должно было существовать) разницы, но император неизменно стоял выше. Он «одухотворял» государство, а не возглавлял его; оно существовало только благодаря ему, а не наоборот (в этом суть критики Минобэ националистами и главный теоретический итог «выяснения сущности кокутай»). Признание единоличного и абсолютного суверенитета императора стало одним из краеугольных камней окончательно оформившейся концепции «государственного организма», одухотворенного божественным монархом.

«Основные принципы кокутай» не обошли вниманием и такое традиционное понятие японской философии и этики как «гармония» (во). Древнее название Японии – Ямато – имевшее исключительно важное значение в комплексе основных традиционалистских понятий, таких как «дух Ямато» (Ямато дамасий), – может быть истолковано по значению составляющих его иероглифов как «великий мир» или «великая гармония». Гармония, согласно учению о кокутай, – это опять же гармония частей единого организма, присущая отношениям императора и подданных, человека и божеств ками, человека и природы, японцев между собой. Она достигается следованием людей божественным принципам, кокутай и «императорскому пути», которые сами по себе, разумеется, вечны и абсолютны. Залог и условие гармонии – слияние «сердец» подданных и императора. Оно создает уникальные и идеальные отношения божественного и человеческого, присущие только Японии и имеющие своим источником мистическую энергию связи и единства мусуби. «Основные принципы кокутай» провозглашали: «Не борьба является окончательной целью, а гармония: все приносит свои плоды, а не умирает, разрушаясь». Это сугубо традиционалистское положение имело вполне злободневный смысл в качестве предупреждения радикалам, вроде организаторов националистического военного мятежа 26–29 февраля 1936 г.: революций не допускалось более никаких, но общество уже начало «болеть». «Основные принципы кокутай» отразили как его здоровые, так и кризисные черты.

«Основные принципы кокутай» были последней масштабной попыткой формирования национальной идеи в традиционной, довоенной Японии и отразили заключительную стадию эволюции «мэйдзийской модели развития», которая за 77 лет своего существования (1868–1945) пережила немало радикальных перемен, во многом изменивших и даже извративших ее первоначальную суть. Искусственная консервация правящей элитой национально-ориентированной идеологии, порой без должного учета меняющихся реалий, привели в первые полтора-два десятилетия XX в. К определенной духовной стагнации, к упадку влияния традиционных ценностей и к новой волне некритического восприятия всего иностранного как «передового» в эпоху «демократии Тайсё». Очередное качание маятника в сторону консерватизма и национализма с конца 1920-х годов вызвало возрождение традиционализма в философии и идеологии – и одновременно небывалый подъем милитаризма и шовинизма. В этом – глубокая драма японской мысли и японской политики.

Рассматривая эволюцию японской национальной идеи в XX в., следует обратиться к трудам философа Вацудзи Тэцуро (1889–1960), пользовавшегося большим авторитетом как до войны, так и после нее. Знаток не только восточной, но и западной философии, он отдавал предпочтение классической мысли перед современной, стремясь соединить учения Конфуция и Аристотеля. Поэтому для него был характерен тот же синтез иррациональной духовности синто