Юрий Степанов - Концепты. Тонкая пленка цивилизации Страница 7

В России с 1996 г. ежегодно проводятся международные и общероссийские научно—практические конференции и семинары, посвящённые исследованию ценозов, а в области самоорганизации, синергетики, фрактальности, нелинейности – ежемесячные обсуждения междисциплинарного подхода, к которым привлечены крупнейшие отечественные и зарубежные учёные».

В русле технического ценоза возникают новые – для всей науки, как «цено—логии», так и чисто гуманитарной, – термины, например, «э н е р г и к а», отличный от общеизвестного «энергетика». Доклад Б. И. Кудрина носит по существу программный характер как для лексикологов—гуманитариев, так и «технарей» – «Проблема создания словаря для новых областей технического знания», в кн.: [Гуманитарная наука сегодня, 2006: 13].

Поскольку конкретным объектом науки о ценозах оказываются самые различные произведенные человеком предметы, артефакты, в противопоставлении их созданиям природы, то тем самым фактически открывается новое глобальное разделение наук – наука об артефактах и наука о «натурфак– т а х», как, скажем, система Линнея.

Жан Бодрийяр, кажется, первый спросил: «Поддается ли классификации буйная поросль вещей – наподобие флоры или фауны, где бывают виды тропические и полярные, редкие мутации, исчезающие виды? В нашей городской цивилизации все быстрее сменяют друг друга новые поколения продуктов, приборов, „гаджетов“, в сравнении с которыми человек выступает как вид чрезвычайно устойчивый… бытовые вещи стремительно размножаются, потребностей становится все больше… Так возможно ли расклассифицировать этот мир вещей, меняющийся на глазах?..» [Бодрийяр 1995: 3].

Кажется, что Франция, как всегда, всех опередила и, как всегда, захватила все «социальное», поскольку Ж. Бодрийяр еще раньше выпустил другую книгу на тот же сюжет – «Общество потребления. Его мифы, его структуры» [Bau—drillard 1970]. Русского перевода вовремя не появилось, поскольку не появилось самого достаточного потребления.

Впрочем, нельзя не отметить, что «сытно потребляющая» Франция не во всем опередила Россию. Вот как раз в этом ужасе потребления вспомнили и Россию. Первая глава у Бодрийяра называется: «Подлинная литургия по объекту потребления», а всей книге предпослан (данный, по—видимому, издателем) эпиграф из Ф. Достоевского («Записки из подполья», I, VIII):

Да осыпьте его [человека] всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде; дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории, [– так он вам и тут, человек—то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает]. (О Достоевском ниже в разделе о «Национальных концептах».)

Впрочем, во французском переводе слова, взятые нами в скобки, опущены.

Таким образом, тема о дискурсах и ценозах, начатая здесь безобидным дуновением вроде опахала против мух, – неизбежно, как всегда и получается в гуманитарной науке, переходит в плотные сюжеты о зле, кровавости и конфликтах, заложенных в природе человека. И это – наши следующие изотемы (особенно 6).

6. Изотема 6

Концептный анализ и роль имени в языке науки

Генрих Шлиман, археолог Трои & Зигмунд Фрейд, археолог психоанализа

Содержание настоящего очерка – по—прежнему «тонкая пленка» цивилизации. Мы намерены обратить внимание на одну ее своеобразную изоглоссу (или «изофору»). Г. Шлиман из—за своих слишком глубоких раскопок древней Трои на холме Гиссарлык (копал прямо по вертикали, в глубину) «проскочил» мимо подлинной Трои эпохи Троянской войны, которая осталась выше.

По современным научным представлениям, то место, где (по вертикали) копал Г. Шлиман, включает в себя 9 слоев – 1–й снизу (т. е. в самой глубине) – это «первая Троя», V тыс. до н. э.; «Троя Шлимана» – 6–я, ок. 1300 г. до н. э.

Как же теперь ответить на вопрос «Где находится Троя, которую открыл Г. Шлиман?» С одной стороны, это все то же м е с т о, н а з ы в а е м о е Т р о е й, но это лишь при условии, что мы называем его «по поверхности», и совсем другое, а именно 6–е снизу, если мы называем его в глубину, «по вертикали»? Но, кажется, никто не указывает, скажем, Москву или Париж как «место по вертикали».

Все такие понятия, как место, дата, адрес и т. п. являются не только материальными, но ментальными, или даже логико—математическими (как будет показано ниже).

Но вернемся к З. Фрейду.

Подобно Г. Шлиману, З. Фрейд из—за своих тонких изысканий, из—за слишком глубинного психоанализа, ушел вниз; «тонкая пленка цивилизации» – и в этом состоит ее подлинная, актуальная для нас «тонкость» – на самом деле не так тонка, как всюду мыслилось Фрейду, часто лежит не в подсознании, а просто в сознании, хотя и достаточно тонком.

Можно сказать и несколько иначе. «Тонкость» сознания, которую мы рассматриваем в нашем случае, все же достаточно тонка, но лежит не там, где «тонкость Фрейда». Ниже рассмотрим два сопоставимых «случая».

Наш фрейдовский пример – знаменитый «Эдипов комплекс», открытый З. Фрейдом. Но для начала один характерный штрих. После тончайших утверждений самого З. Фрейда другое из последних по времени в этом ряду – замечание З. Вендлера (1986): «Эдип знал, что он женат на Иокасте. Не знал же он того, что он женат на собственной матери. Все же на самом деле брак Эдипа с Иокастой равнозначен браку Эдипа с собственной матерью. Следовательно, если верно, что его трагедию вызвал брак с собственной матерью, то должно быть верным и то, что его трагедию вызвал брак с Иокастой (хотя второе из двух утверждений менее информативно)» (цит. далее работа, с. 272). Но тогда «на самом деле» сложнейшим переживаниям Эдипа и сложнейшим описаниям З. Фрейда, может быть, еще более сложным, чем само описываемое переживание, в сущности предшествует очень простой факт – неудачная женитьба? Но что такое «факт»? Об этом ниже.

«Случай Шлимана» – роль имени в языке науки

Описание этого случая мы продолжим как описание вообще «тонкости сознания», начатого выше по Б. Расселу, далее по Р. Декарту, П. С. Попову и другим авторам (в тексте выше). Следовательно, это будет не столько «психологическая» тонкость, сколько «математико—логическая».

Предварение к этому «Случаю»

– Из работы А. Черча «Введение в математическую логику» [Черч 1960, 1: 345]. Нам потребуется схема описания имен, сделанная по Фреге – Черчу: ею служит т р е у г о л ь н и к, в одной вершине которого помещается «д е н о т а т», т. е. тот предмет (вещь), который называет (обозначает) данное имя; в другой вершине – само «и м я», т. е. любой материальный способ это имя обозначить – именем может быть, вообще говоря, любой знак, лишь бы он отличался от всех других знаков—имен (обычно слово языка, отдельная буква, музыкальная нота или ее специальная буква, и т. п.); в третьей вершине помешается «к о н ц е п т», или «смысл» имени, например, Вальтер Скотт как имя денотата («вещи» или «человека» – для введения в теорию имен это отличие несущественно) имеет смысл, т. е. к о н ц е п т «автор романа „Вэверлей“».

Далее Фреге (и, конечно, Черч) вводят еще одно явление схематизации в теории имен. Представим себе, что наш треугольник на схеме может вращаться, но так, что сущности, которые до этого были обозначены словами «денотат», «имя», «концепт», – остаются указанными в той же плоскости, т. е. то, что было «именем», займет место денотата, и т. д.

Например, если слово (т. е. имя) карандаш означает общеизвестный предмет для писания на бумаге (это при начале – денотат), то теперь, при повороте треугольника, материальный предмет для писания, денотат карандаш, будет служить именем (например, когда требуется не называя или не зная имен дать понять, о чем идет речь путем показа предмета – карандаша). В павловских опытах по условным рефлексам часто рассматривается такая ситуация: собака, приученная к звонку как к сигналу подачи пищи, идет и берет пищу. В связи с этой ситуацией философы языка (семиотики) ставят такие, например, вопросы: останется ли звонок знаком (соответственно, любой знак – именем) при отсутствии воспринимающей его собаки? Интереснее, однако, парадокс самой ситуации, т. е., можно сказать, «парадокс треугольника Фреге»: именем будет не имя собака для концепта 'собака' (например, в лаборатории, где наблюдатель рассматривает все из—за стекла), а сама собака для концепта 'собака'.

Важнее всего для Черча такое перемещение, также введенное Г. Фреге: то, что при названном сначала обозначении (его называют «п р я м ы м» употреблением имени – англ. ordinary) было денотатом имени, перемещается в ячейку «концепт», т. е. «смысл» (такое перемещение называют «к о с в е н н ы м» употреблением имени – англ. oblique).

Теперь мы можем продолжить «случай Шлимана» (по Черчу, это его с. 345):