Шапи Казиев - Повседневная жизнь восточного гарема Страница 7

Ислам не предписывает разделение дома на «мужскую» и «женскую» половины. Это скорее дань незапамятным традициям, сохранившимся до наших дней.

Кто-то увидит в этом некую дискриминацию, но разве найдется в мире женщина, которая отказалась бы от собственных покоев, где она может уединиться, отдохнуть или посудачить со своими подругами, что не всегда уместно в присутствии даже любимого супруга, свекрови или детей?

Александр Сергеевич Пушкин поэтично описал жизнь обитательниц гарема в поэме «Бахчисарайский фонтан»:

Какая нега в их домах,В очаровательных садах,В тиши гаремов безопасных,Где под влиянием луныВсе полно тайн и тишиныИ вдохновений сладострастных!…Нет, жены робкие Гирея,Ни думать, ни желать не смея,Цветут в унылой тишине;Под стражей бдительной и хладнойНа лоне скуки безотраднойИзмен не ведают оне.В тени хранительной темницыУтаены их красоты:Так аравийские цветыЖивут за стеклами теплицы.

Но давайте сравним это с тем, что поведала жена великого визиря Кипризли-Мехмет-паши Мелек-ханум в своей автобиографической книге «Тридцать лет в турецких гаремах»:

«У мужчин свои интересы, обычаи и мысли. Между тем как, с другой стороны, у женщин свои, исключительно им принадлежащие. Лица, по-видимому, представляющие членов одной и той же семьи, в действительности не имеют между собой ничего общего, — ни комнат, ни собственности, ни одежды, ни друзей, ни даже общих часов отдыха. Селамлик и гарем представляют собой два совершенно отдельных мира, находящихся рядом, где в каждом из них живут по-своему, мужчины с одной стороны, женщины с другой. Власть главы семейства, если он только в состоянии иметь таковую, представляет собой единственную связь между двумя половинами одного и того же хозяйства. Эта система отделения, на которой основана вся мусульманская семейная жизнь, управляемая лишь преобладающим законом личного интереса, представляет собой такую странную черту, которая не может избежать внимания тщательного наблюдателя. Делается ясным, что степень отделения, существующая в турецких хозяйствах между мужчиной и женщиной, может быть измерена большим или меньшим достатком, в каком живет семейство. Бедный мусульманин, имеющий одну или две комнаты для себя и своего семейства, должен соблюдать экономию, а на этом основании он, как хороший отец семейства, ест, пьет и спит вместе с женой и детьми. Человек же среднего сословия, более обеспеченный, устраивает свой дом более правоверным образом, и там уже замечается более резкая демаркационная линия между ним и его гаремом. Две или три комнаты совершенно отделены от остальной части дома и образуют селамлик и приемную, остальная часть дома — гарем, заповедное место.

Если мы теперь перейдем к богатым, — например к трехбунчужному паше, или к министру с портфелем, мы находим, что его дворец устроен на большую ногу и отделение мужчин от женщин более полно. Селамлик такого аристократа занимает целое отдельное здание, а гарем имеет размеры огромного дворца, с железными дверьми, окнами с решетками и с садом, окруженным высокой стеной. Мужчины и женщины, запертые в эти два отдельных помещения, совершенно изолированы друг от друга и не имеют между собой других сношений, как лишь при помощи евнухов, или же женской христианской прислуги, находящейся при гареме. Паша, его сыновья и близкие родственники, которые одни имеют право свободного доступа в гарем, могут туда входить, так сказать, через моет, окруженный железными решетками, — нечто в роде тайного прохода, через который они идут в сопровождении евнуха.

Такое полнейшее отделение гарема от селамлика как нельзя лучше удовлетворяет гордости и чванству константинопольских аристократов. Чем выше делается их положение, тем смешнее они делаются сами, принимая совсем ненужные предосторожности и вводя курьезные формальности с целью возвышения своих жен, оберегая их от глаз низших классов. Естественное последствие такого отделения этих двух помещений есть появление двух совершенно различных порядков жизни. Женщины, со своей стороны, имеют свои частные дела, свое собственное домашнее хозяйство и свои собственные интриги; они принимают своих друзей, имеют свои приемные дни и забавляются по-своему. В селамлике паши с друзьями и прислугой делают то же самое и проводят время, принимая посетителей и гостей, интригуя и сплетничая, или же сидят, как куклы, для того, чтобы на них дивились их паразиты и льстецы.

Если, с одной стороны, мужчины расточительны и не щадят своих средств, то, с другой стороны, женщины поступают точно так же. Усилия, делаемые с обеих сторон для того, чтобы взять верх и превзойти друг друга в великолепии, в результате дают нечто вроде соревнования между обоими элементами. Хозяин дома — паша или эфенди, — кто бы он ни был, обыкновенно играет роль примирителя между различными членами сераля; но это участие, оказываемое более лишь для виду, чем с действительным желанием примирения, вообще сводится к двум пунктам — иметь возможность вполне пользоваться гаремом и удержать также блеск селамлика. Если паша достигает своей цели и доставляет полное удовольствие гарему, удовлетворяя себя на мужской половине светскими удовольствиями, он на все остальное не обращает уже внимания и закрывает глаза как на воровство, производимое прислугой, так и на проделки и лишние расходы своих жен. Паши, заботясь лишь об удовольствиях и наградах, заведование домом своим отдают обыкновенно в руки управляющего, который при этом хлопочет только о своих собственных выгодах, но нисколько не о выгодах хозяина, а потому часто вводит последнего по горло в долги. Паши знают это, но все же предпочитают лучше наживаться посредством выгодных мест на государственной службе, чем отуманивать себе голову разбором мелких мошенничеств, производимых их управляющими и прислугой. Таким образом, является нечто вроде безмолвного соглашения между господином и его слугой; каждый из них ворует по мере возможности, один — оптом, другой — по мелочам.

Паша, раз освободившись от забот относительно своих частных дел, делается у себя в доме уже более гостем, чем хозяином. День он обыкновенно проводить на службе, где рассуждает с товарищами о политических и общественных делах, разъезжает с визитами по городу, посещает своих друзей и сторонников, расставляет сети для будущих политических интриг. К вечеру, часов около пяти-шести, его превосходительство в сопровождении своих адъютантов и свиты совершает торжественный въезд в свой дворец. Дойдя до лестницы, он не входит в селамлик, но, чтобы не терять времени, прямо направляется к большой двери, ведущей в гарем. Дежурный евнух, стоящий при дверях, отворяет их с требуемым церемониалом и вводит пашу в обитель блаженства. В приемной встречает его жена или заведующая гаремом, и ей принадлежит честь вести пашу во внутренние комнаты».

Кроме повелителя посещать гарем могли знатные дамы и родственницы обитательниц сераля, перед которыми жены могли не закрывать лица чадрой.

«Дамы министров и придворных довольно часто посещают султанский гарем, — писал Джордж Дорис. — Их визиты не обставлены никакими протокольными правилами и сложными формальностями. Церемониальный наряд, однако, отличается строгостью: девицы — в белом, дамы — в черном платье, длинные манто, береты цвета ферадже с бриллиантовыми эгретами, в волосах — украшения и, непременно, — открытое лицо: ибо халиф единственный среди мусульман, кто имеет право видеть лицо у женщин без яшмака — этой обязательной вуали (сегодня уже прозрачной), которая загадочно туманит черты, утепляет в идеальной белизне свежесть красок лица и заставляет сверкать волшебным блеском прекрасные черные глаза».

Иногда в гарем допускались прибывшие с визитами царственные особы мужского пола из дружественных государств, но только мусульмане. Таким образом демонстрировались могущество государя и его особая милость. Но и эти редкие посещения происходили со всей деликатностью и в жестких церемониальных рамках.

Вот как описывает посещение дома турецкого паши Теофиль Готье:

«Хозяин принял нас в просто убранной комнате с серым деревянным потолком в голубоватых узорах, вся меблировка которой состояла из двух расположенных друг против друга шкафов, циновки из манильской соломки и дивана, покрытого пестрой тканью; в углу дивана сидел паша, перебирая в руках четки сандалового дерева.

Угол дивана — почетное место, которое хозяин дома никогда не покидает, за исключением случаев, когда ему наносит визит лицо более высокого звания, чем он сам.

Пусть простота обстановки вас не удивляет. Селамлик — это в каком-то смысле покои наружные, отведенные под внешнюю жизнь, нечто вроде прихожей, дальше которой чужих не пускают. Вся роскошь предназначается для гарема. Вот где расстилаются ковры из Исфагана и Смирны, манят негой парчовые подушки и мягкие, покрытые шелками диваны, сверкают столики, инкрустированные перламутром, дымятся золотые и серебряные филигранные курильницы для благовоний. Здесь мерцают венецианские зеркала, стоят редкие цветы в китайских вазах и вызванивают причудливые мелодии часы с музыкой, здесь потолок оплетают замысловатые арабески, нависают сталактиты из мармарского мрамора и журчат в белых раковинах струйки ароматной воды. В этом таинственном убежище проходит подлинная жизнь турок, жизнь наслаждения и семейной близости, сюда никогда не приглашают ни родственников, ни ближайших друзей».