Георг Лукач - Готфрид Келлер Страница 7

Келлер — поэт реального, чувственного мира. Но в его поэзии нет склочной «фактичности» Келлер сам дает в «Зеленом Генрихе» очень яркое описание того, что он называет поэтическим:

«…Один и тот же закон делает отдельные явления поэтическими, то есть заслуживающими того, чтобы отображено было их существование; но о некоторых вещах, которые я до сих пор называл поэтическими, я теперь узнал, что непонятное и невозможное, запутанное и преувеличенное не поэтично. Как в движении должны царить покой и тишина, так и среди блеска и богатства образов должна царить правдивость; без нее не может быть создано нечто поэтическое или, что то же, — нечто живое и разумное…

…художники отличаются от других людей только тем, что сразу схватывают сущность явлений и умеют изобразить ее во всей полноте; остальные же люди узнают это изображение и удивляются ему…»

Ясность и полнота изображения основных моментов жизни — главный принцип реализма Келлера. Он считал Иеремию Готгельфа большим писателем потому, что тот всегда исчерпывает до дна свой материал, выбирает тему, имеющую общечеловеческое значение, и раскрывает содержащиеся в ней возможности.

По мнению Келлера, литература не должна заинтересовывать читателя надуманной, субъективной интригой; ее сила — в ясном отражении существенных лимитов жизни. Из Берлина, где Келлер теоретически и практически изучал драму, готовясь к карьере драматурга, он писал одному из своих друзей:

«….я возвел в принцип величайшую простоту и ясность; никакой интриги и осложнений, никаких случайностей и т. д., — только прямое взаимодействие человеческих страстей и внутренне необходимые конфликты; при этом нужно, чтобы зритель как можно полнее представлял себе и предвидел, что и как произойдет, потому что только в этом заключается для него настоящее и высокое наслаждение».

Келлер особенно ценил в Готгельфе то, что этот писатель не создавал бесхарактерных персонажей; при этом он, конечно, вовсе не хотел сказать, будто писатель должен изображать только простых и цельных людей. Дело не в этом. Келлер ненавидел современную психологическую прозу с ее расплывчатыми, морально неопределенными персонажами. Он презирал немецкий псевдореализм своего времени, удовлетворяющийся поверхностным изображением человеческой психики, не испытывающий сущности людей посредством поступков, в которых обнаруживается самая суть человека. Вот почему Келлер так глубоко преклонялся перед Шекспиром.

В новелле «Pankraz der Schmoller» швейцарский мещанин, эмигрировавший в Индию и ставший там солдатом английской армии, читает Шекспира и описывает свои впечатления. Это описание полуюмористическое, но вместе с тем оно ясно рисует взгляды Келлера.

«Этот соблазнитель, этот лжепророк заставил-таки меня попасть впросак. Он рисует мир со всех сторон, очень цельно и правдиво, таким, каков он есть, — но только таким, каким он бывает в цельных людях, которые и в хорошем, и в дурном исполняют ремесло, предназначенное им жизнью, осуществляют свои склонности вполне и весьма характерно, и при этом прозрачны, как кристалл чистейшей воды, каждый в своем роде. Выходит так: скверные писаки, понимая и рисуя мир посредственности и бесцветной половинчатости, тем самым сбивают с толку слабые головы, наполняя их тысячью ничтожных заблуждений; а этот берет мир цельный и в своем роде завершенный, то есть такой, каким он должен, быть, и тем самым сбивает с толку умные головы, которые рассчитывают увидеть и найти в мире эту настоящую жизнь. Есть она на свете, да только не там, где мы находимся, и не в то время, когда мы живем! Есть еще немало на свете отчаянных, дурных женщин, но они не бродят по ночам, как прекрасная Леди Макбет, не потирают так страшно свои маленькие руки. Отравительницы, с которыми мы сталкиваемся, только дерзки и вероломны и пишут еще свои воспоминания да открывают торговлю старьем, когда отсидят свой срок… Вот — кровавый человек без демонического и в то же время столь человеческого мужества Макбета, а там — Ричард Третий без его остроумия и красноречия… Наши Шейлоки рады бы вырезать у нас кусочек мяса, но никогда не рискнут наличностью для достижения этой цели, и наши венецианские купцы подвергаются опасности не из-за веселого друга, у которого нет ни гроша за душой, а из-за самых простых мошенничеств с акциями; при этом они и не думают держать такие прекрасные меланхолические речи, а имеют самый дурацкий вид. Но в сущности, как мы говорили, все такие люди есть на свете, только они не собираются так мило все вместе, как в этих стихах, никогда цельный негодяй не сталкивается с цельным порядочным человеком, а полный дурак — с безусловным умным весельчаком, так что дело не доходит ни до настоящей трагедии, ни до хорошей комедии».

Реализм для Келлера — это исчерпывающая полнота жизни, ее внутреннее движение, развернувшееся во всю ширь до трагического или комического завершения. В своих народно-демократических принципах он находил верный масштаб дли правдивого и ложного, высокого и низкого в человеке. Эпически полное развитие действия и характеров влечет за собой в его произведениях разоблачение всего пустого, фальшивого и утверждает все ценные человеческие свойства. Он изображал настоящую жизнь, свободно развивающую свою чистую внутреннюю диалектику.

Келлер учился у Шекспира глубокому пониманию той роли, которая принадлежит случаю в жизни и литературе. Келлер-писатель использует случай как исходный момент и затем преодолевает его чисто случайный характер путем исчерпывающей поэтической характеристики людей; в результате, случайное становится поводом, позволяющим раскрыть сущность человека.

Келлер — ученик Шекспира и в том, что с беспощадной правдой вскрывает в людях все доброе и злое, все смешное и трагическое.

У Конрада Фердинанда Мейера, современника Келлера, была любовь к изображению ужасных или грубых сцен; Келлер чувствовал глубокую антипатию к такой грубости. Он хотел объективно изобразить, как победоносно шагает жизнь через головы трагически запутавшихся или комически самоуверенных индивидов. И основа этого жизнепонимания — принцип примитивной демократии, по-шекспировски идеализированной в гуманистическом духе: жизнь состоит из существенных и ярких явлений, из великих сил, сталкивающихся между собой.

Реализм Келлера, таким образом, отнюдь но идентичен простому пересказу того, что поддается в жизни непосредственно восприятию. Келлер любил жизнь, но эта любовь некогда не была у него слепой, некритичной, никогда не была простым прославлением существующего, в частности — любимой им швейцарской демократии.

«Швейцарский утопизм» Келлера заключался только в том, что он видел в современной Швейцарии силы, способные преодолеть изнутри начавшееся разложение демократии. Но он также ясно видел (и с беспощадным реализмом изображал) социальные опасности, уродливые черты в политической и моральной жизни своей страны. Его уважение к буржуазной добродетели в общественной жизни никогда не переходило в законопослушание или добродетельно-мещанское самолюбование; Келлер развивал просветительную этику, и в его произведениях контраст добродетели — это не преступление, нарушающее законы, а моральная низость, ложь, лицемерие, самообман и т. д.

Яснее всего обнаруживается его связь с традициями века просвещения в новелле «Три праведных гребенщика». В ней Келлер с большой творческой изобретательностью варьирует моральную теорию Мандевиля: общество, состоящее исключительно из добродетельных людей, не может существовать. В то время, как легкомысленные жители Зельдвиллы[1] кое-как ладят друг с другом (правда, не без многочисленных комических и трагикомических ссор), абстрактная, не имеющая подлинной человеческой ценности «добродетель» трех ремесленников приводит их к комической катастрофе. Но Келлер показывает также, что при наличии в человеке зародыша настоящей порядочности он может, даже попав в ложное положение, найти из него достойный выход («Платье делает людей»).

«Судьба» в романах Келлера — это всегда, в конечном итоге, моральная сущность человека. Ученик Фейербаха, Келлер знал и очень точно изображал власть общественных отношений. Но он знал и то, что одинаковые условия и события по-разному влияют на разных людей. И так как он не рисовал, подобно позднейшим натуралистам, скучный и безличный ход событии, а изображал конкретное диалектическое взаимодействие между обществом и индивидуумом — моральная сущность каждого отдельного человека имеет в его творчестве огромное значение.

В воззрениях Келлера нет морального релятивизма. Напротив, он непреклонно строг, и это позволяет ему по-настоящему индивидуализировать людей, создаваемых его воображением. Его моральные воззрения требуют, чтобы натура человека была испытана и получила соответствующую оценку; эпическое же требование — исчерпать материал до конца — предполагает извлечение из персонажей и ситуаций всего, что в них содержится, чтобы скрытая их сущность выступила наружу и человека постигла та судьба, какой он, по своей сущности заслуживает. Таким образом, эстетические и моральные воззрения Келлера совпадают, определяя собой характер его реализма.