Дмитрий Ершов - Хунхузы. Необъявленная война. Этнический бандитизм на Дальнем Востоке Страница 8

В своих вылазках «краснобородые» использовали целый арсенал любимых тактических приемов. Принципы хунхузской «науки побеждать» можно уместить в одной строке: дерзость и натиск — с жертвами, осторожность и хитрость — с войсками. Хунхузы были признанными мастерами партизанской войны. Их успехи были основаны прежде всего на мобильности, превосходном знании местности и умении наилучшим образом использовать ее особенности как для боя, так и для отступления. Лошади заимствовались хунхузами у крестьян и загонялись без малейшего сожаления. Беречь коня было ни к чему: в случае необходимости «краснобородые» просто меняли уставших животных на свежих в первом попавшемся селении.

Атакуя жертву, «краснобородые» широко использовали разнообразные устрашающие средства: уродливые маски чертей, огромных размеров оружие (иногда бутафорское), свирепую брань и т. п. Излюбленными тактическими приемами хунхузов в столкновениях с правительственными войсками были засада, ложное отступление и внезапное (часто ночное) нападение. Их использование умело сочеталось с применением разнообразных пропагандистских и психологических мер, призванных запугать противника и привлечь на свою сторону мирное население. На пути правительственного отряда «братья» могли подкинуть обезображенный труп человека в солдатской форме. Во время ночных стоянок покой противника постоянно нарушался стрельбой и различными шумовыми эффектами, что в конце концов доводило не слишком храбрых солдат до нервного истощения. Жителям деревень, пострадавших от произвола военных, «братья» через посредников посылали незначительную материальную помощь и обещания скорого избавления. Хунхузы тщательно готовили своих бойцов. Во время набегов и боевых столкновений каждый член шайки имел свои функции, в совершенстве умел их выполнять, а при необходимости способен был заменить выбывшего из строя товарища. Каждый «брат» обязан был в совершенстве владеть оружием и, несмотря на дороговизну боеприпасов, регулярно упражнялся в стрельбе. Особенностью хунхузского облика, отмечавшейся многими наблюдателями, были тяжелые патронташи, обвивавшие тело бойца. Постоянное ношение огромного количества патронов (весом до пуда, то есть 16 килограммов!) повышало выносливость и боеспособность «братьев».

Лагеря и зимовья хунхузов находились в наиболее труднодоступных лесных уголках. Лагерь шайки носил название диинцзы («земляной лагерь»), что объяснялось наличием укреплений в виде земляного вала и частокола. Круглое в плане укрепление со всех сторон окружало расчищенное пространство, обеспечивающее хороший обстрел атакующего противника. Запасы воды и пищи позволяли шайке выдержать в лагере многодневную осаду. В случае необходимости опорным пунктом шайки могла служить обычная деревенская усадьба, состоявшая из многочисленных глинобитных построек, сгруппированных вокруг внутреннего двора и обнесенных высокой саманной стеной. На подступах к лагерю или временному биваку хунхузов со всех сторон выставлялись часовые, именовавшиеся каныпуй ды («глядящие в воду»). Проверкой караулов занимался специальный «офицер», носивший название люшуй ды («обтекающая вода»). Названия часовых и их начальника намекали на своеобразный порядок проверки караулов, когда «офицер» старался подобраться к часовому незаметно, а последний должен был вовремя заметить его и окликнуть. Часовому, прозевавшему проверяющего, грозило наказание.

Как правило, на зимовку в лагерях хунхузов оставалась только очень незначительная часть «братьев» — самые закоренелые преступники, окончательно ставшие изгоями общества. Все прочие, включая атаманов, предпочитали коротать зимние месяцы в семьях деревенских побратимов или в городских притонах.

Весеннее таяние снегов и пробуждение природы означали для жителей Маньчжурии и российского Дальнего Востока начало сезона хунхузских набегов. «Братья» окольными путями возвращались в лесные лагеря, чтобы встать под знамена атаманов. Пустые карманы и бледные испитые лица могли многое рассказать о занятиях хунхузов в дни долгого сезонного «отпуска». Кто-то без удержу проигрывал шальные деньги, кто-то пил. Иные наслаждались обществом доступных женщин, а иные изо дня в день отправлялись в призрачный мир опиумных грез. Теперь наступало время работы и поста. «Братьев» ожидала летняя добыча, и жадные огоньки злого нетерпения заставляли вздрагивать прохожих, случайно поймавших взгляд встречного бродяги. В пору обеспеченного зимнего безделья «братья» любили щегольнуть красивой одеждой. В 1899 г. газета «Владивосток» писала: «По представлению русских, китайский разбойник-хунхуз — нечто вроде нашего бродяги — оборванный и обтрепанный. Это заблуждение. Наоборот — он всегда богато одет, не похож на простого чернорабочего; по виду он скорее купец, конечно, до тех пор, пока не проиграется, как говорится, в лоск». В лагере «братьям» предстояло переодеться в простую и удобную походную одежду. Одинаковые куртки и штаны из грубой синей или черной дабы, головные повязки, мягкие кожаные улы с обмотками и неизменные патронташи делали хунхузов похожими на солдат. О походном скарбе хунхуза можно судить благодаря следующему случаю. В начале января 1896 г. несколько казаков из станицы Платоно-Александровской отправились на охоту за озером Ханка. У китайской границы охотники заметили китайца, бредущего вверх по течению речки Усачи. Направившись в ту сторону, откуда пришел незнакомец, мужики наткнулись на место его ночевки. При этом выяснилось, что для обогрева китаец сжег целый стог казацкого сена. Один из охотников, урядник Алексей Соловьев, кинулся за китайцем, который, заметив погоню, бросил поклажу и выстрелил в казака из винтовки. Промазав, китаец скрылся в лесу, оставив казакам свои вещи. В заплечном вьюке лихого незнакомца оказались три пистонных ружья, 78 патронов, 72 круглые пули, 5 винтовочных гильз, нож, сумка из изюбриных лап, трубка для курения опиума, напильник, холщовый мешок и шкурка дикой козы.

В лагере «братьев» с показной суровостью встречал «глава дома». Каждый из прибывших, почтительно склонившись, приветствовал атамана и докладывал о виденном на отдыхе. Как правило, из доклада выяснялось, что, несмотря на разгул, практически все «братья» в течение зимних месяцев успевали неплохо поработать на благо «семьи». Один завел полезные знакомства, другому удалось найти еще один канал сбыта добычи, третий привел надежное пополнение… Атаман молча и внимательно выслушивал каждого из «братьев». Ни одна, даже самая мелкая деталь рассказа не ускользала от внимания вожака, откладываясь в его цепкой памяти. Закончив расспросы, атаман отправлял вновь прибывшего к заместителю, определявшему обязанности «брата» на ближайшие месяцы. Когда все члены шайки оказывались в сборе, атаман скликал хунхузов на «братскую сходку». Здесь лао дае, окруженный почтительной тишиной, говорил «братьям» о предстоящей «кампании». Через пару дней наступал черед общей сходки, на которой обсуждались второстепенные вопросы и решалась судьба кандидатов в члены «братства». Затем наступали дни упорной изнурительной работы, призванной быстро восстановить физическую форму и боевые навыки хунхузов. Общие занятия «братьев» продолжались от рассвета до заката, прерываясь только тогда, когда кашевар подавал сигнал к совместной трапезе. Для новичков это время было настоящим «бандитским университетом». Наряду с тонкостями ремесла им предстояло усвоить законы «семьи» и овладеть секретным языком. Его характерной особенностью являлось обилие иносказаний. К примеру, выражение бань хай («переносить море») означало «пить», а цяо («стучать») означало «идти». Одно иносказание могло вытекать из другого. Так, бай тяор («белая полоса») означало «дождь», а нэп тяо («пользоваться полоской») означало… «спать». Иносказания применялись для обозначения всего и вся. Хунхуз никогда не называл ружье «ружьем». Вместо этого он говорил гэбо («рука») или тяо цзы («полоса»). Нож обозначался словом гуан цзы («блеск»). Своеобразное суеверие «краснобородых» проявлялось в том, что настоящий хунхуз избегал употребления слов, несущих неблагоприятный смысл. К таким относились слова «пленник», «связанный», «тюрьма» и т. п. Например, безобидное выражение чи баоми («есть кукурузу в початке») всегда заметалось иносказанием кэнь мутоу («грызть деревяшку»), так как слово бао, означающее внешние листья кукурузного початка, созвучно слову, означающему связывание… Другим приемом, обеспечивавшим недоступность языка хунхузов посторонним ушам, было широкое использование заимствований из языков других азиатских народов. Заимствовать слова из корейского или монгольского не имело смысла: в Маньчжурии слишком многие понимали эти наречия. Самым распространенным среди хунхузов было заимствование слов из… тибетского.