Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг. - Элиас Лённрот Страница 9

от хозяйственных работ, это не понравит­ся его братьям, а ссоры он не хочет. Кайнулайнен пообе­щал остаться дома в случае, если я найду ему замену. Я стал искать поденщика, но в эту горячую пору все были заняты делами. И мне пришлось примириться с тем, что Кайнулайнен вместе с другими отправился на работу. Я попытался найти поденщика хотя бы на следующий день, но мои попытки не увенчались успехом. Вечером Кайнулайнен с братьями вернулись из леса. Я поведал им о своей неудаче и стал уговаривать братьев рунопевца при­нять у меня дневной заработок поденщика с тем, чтобы они при возможности могли нанять его вместо остающего­ся со мной брата. Они обещали все взвесить и наутро при­няли мое предложение. Теперь рунопевец был в моем распоряжении. Он был очень доволен этой передышкой и с радостью повторял, что никогда еще песни не прино­сили ему такой пользы. После обеда пошел дождь, и он обрадовался еще больше — мы-то были под крышей. Весь день, с утра до позднего вечера, я записывал его песни, не считая перерыва на обед и того получаса, пока он го­товил кофе. Последнее было выражением его радости по случаю обретенной им свободы на целый день. Вообще-то здешние люди не привыкли к кофе, но Кайнулайнен при­обрел кофейник и научился готовить его. Он был выбор­ным церкви и, видимо, ради своего престижа приобрел этот предмет роскоши. Когда я вечером спросил у него, знает ли он еще руны, он ответил, что их, наверное, оста­лось не меньше, чем записано за день, но сразу все труд­но припомнить. Я попросил его петь на тех же условиях и следующий день, но он посоветовал не тратить из-за не­го столько денег. «Завтра, — сказал он, — мы все останем­ся работать дома, и если вам удобно, можете записать и остальное, мне нетрудно петь и работать одновременно». Я согласился и на следующий день, сидя подле него, за­писывал карандашом все, что он диктовал.

Я пробыл у них несколько дней. Все это время старая хозяйка да и остальные домашние обходились со мной очень хорошо. Хочется привести лишь один пример, кото­рый показывает, сколь добры они были ко мне. В среду вечером я вместе со всеми пошел в баню. Когда вернулся в избу и переоделся в сухое, то нижнее белье, совершенно вымокшее после бани, повесил сушиться. Утром белья не оказалось, и я недоумевал, куда же оно могло подеваться, пока в четверг уже под вечер оно не появилось на том же месте, отстиранное и разглаженное рубелем. Я поблагода­рил хозяйку, и она в ответ сказала, что сделала лишь то, что предписывает гостеприимство, и добавила: «На то и человек, чтобы делать добро другому». Потом она спро­сила: «Может, вам еще что-нибудь надо было постирать, мне бы раньше спросить, да где старому человеку все упо­мнить». Я ответил, что у меня еще осталось кое-что из одежды, которую следовало бы постирать, но мне не хо­чется утруждать ее. Но она не успокоилась до тех пор, пока я не отдал ей в стирку все оставшееся, причем увери­ла меня, что одежда успеет высохнуть до моего отъезда. Я дал ей летние брюки, потому что в Китээ собирался по­бывать в некоторых господских домах. Перед уходом, что­бы отблагодарить хозяйку за еду и прочие хлопоты, я предложил ей рубль, но она наотрез отказалась. Я тоже решил не отступать, и в конце концов ей пришлось при­нять рубль. Рунопевцу я дал 75 копеек на чай, уплатив прежде дневной заработок поденщика. Он тоже отказы­вался от денег, хотя и не столь упорно, как его старая мать.

Один из братьев рунопевца, сам кузнец, спел мне не­сколько рун о кузнеце. В одной из них говорилось о том, как Илмаринен научил самого первого кузнеца паять. Кузнец выковал топор, но никак не мог припаять приушину топора. Мимо кузницы проходил Илмаринен и услышал звук раздуваемых мехов. Он подошел, стал в дверях и спросил: «Сколько топоров ты сегодня изготовил?» Рас­серженный кузнец, решив, что над ним смеются, отрезал: «Десятый доделываю!» Илмаринен повернулся и пошел, но, уходя, бросил кузнецу несколько знаменательных слов: «Об эту пору даже те кузнецы, что кидают песок на рас­каленное железо, только девятый доделывают». Кузнец сразу же отправился за песком, бросил его на кипящее железо, и железо тут же схватилось. Это якобы и было открытием кузнеца. Секреты, известные сегодня каждому кузнецу и ставшие для них привычными, в прошлом были столь значительными, что сами боги указывали на них на­шим предкам.

Для тех, кто заинтересуется руной, привожу ее пол­ностью:

В дни былые Илмаринен

заставлял кипеть железо.

Что ж оно не закипает

на огне в моем горниле?

Я ведь также был в ученье,

был у кузнеца подручным,

зим семьсот я проучился,

пять десятков лет, не меньше.

Скалы наросли на пятки,

сажень сажи мне на плечи,

на голову с локоть пепла,

гари — три четвертых локтя.

Напевал кузнец когда-то,

не жалел сухое горло,

заходя в родную кузню.

Сам кователь Илмаринен,

этот мастер вековечный,

спрашивал, осведомлялся,

задавал вопрос за дверью,

так через порог справлялся:

«Сколько топоров сковал ты?»

Отвечал кузнец лукаво:

«Я кую уже десятый!»

Говорил так Илмаринен,

изрекал он так за дверью:

«Мастера такие даже,

не куют еще десятый,

кто швыряет в пламя горна,

в лапы крепкие железа,

кто песок в огонь бросает!»

Тот урок кузнец усвоил,

принял тот совет полезный,

сунул он железо в пламя,

бросил и песку в середку,

так и топоры сковал он,

так же молотки он сделал.

За эту и другие руны, рассказанные кузнецом Кайнулайненом, я предложил ему 20 копеек. Он был очень дово­лен и посчитал плату хорошей. «Пожалуй, с этого дня я начну ковать руны», — сказал он. Я спросил, может ли он сочинить настоящую руну. И он ответил:

Сотнями слагали песни,

так же делали и раньше,

над ребенком песни пели,

в пастушонках дни за днями,

золотыми вечерами.