Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж - Василий Элинархович Молодяков Страница 9

«Шовинизм и космополитизм, действительно, как будто резко отличаются друг от друга. В первом господство постулируется для культуры одной этнографически-антропологической особи, во втором – для культуры сверхэтнографического человечества. Однако, посмотрим, какое содержание вкладывают европейские космополиты в термины «цивилизация» и «цивилизованное человечество»? Под «цивилизацией» они разумеют ту культуру, которую в совместной работе выработали романские и германские народы Европы… Таким образом, мы видим, что та культура, которая, по мнению космополитов, должна господствовать в мире, упразднив все прочие культуры, есть культура такой же определенной этнографически-антропологической единицы, как и та единица, о господстве которой мечтает шовинист. Принципиальной разницы тут никакой нет… Разница только в степени, а не в принципе., стоит пристальнее всмотреться в шовинизм и в космополитизм, чтобы заметить, что принципиального различия между ними нет, что это есть не более как две ступени, два различных аспекта одного и того же явления». То есть глобализации – можем мы сделать вывод.

Еще более откровенно Трубецкой писал об этом в статье «Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока» (1925): «Затаенной мечтой всякого европейца является полное обезличение всех народов земного шара, разрушение всех своеобразных и обособленных национальных обликов и культур, кроме одной, европейской, которая сама, в сущности, тоже является национальной… но желает прослыть общечеловеческой. Осуществление этой мечты, насаждение во всем мире «общечеловеческой» (т. е. романо-германской) культуры превратит все народы мира в европейцев второго и третьего сорта… а это поставит европейцев в господствующее положение над всем миром. Так как это является конечной целью империализма европейской цивилизации, то для европейцев безразлично, какими средствами это может быть достигнуто». Так он постулировал империалистический характер глобализации как замысла и как процесса.

Пользуясь современной терминологией, Трубецкого можно назвать «антиглобалистом». Действительно, он акцентирует внимание на отрицательных сторонах описываемого явления, но я привожу его наблюдения не ради обличения глобализации. Просто очень многое в них звучит злободневно – особенно применительно к Японии. «Одним из самых тяжелых последствий европеизации является уничтожение национального единства, расчленение национального тела[29] европеизированного народа… При заимствовании чужой культуры каждое поколение вырабатывает свою смесь, свой канон синтеза элементов национальной и иноземной культуры. Таким образом, в народе, заимствовавшем чужую культуру, каждое поколение живет своей особой культурой, и различие между «отцами и детьми» здесь будет всегда сильнее, чем у народа с однородной национальной культурой… Расчленение нации вызывает обострение классовой борьбы, затрудняет переход из одного класса общества в другой… Социальная жизнь и развитие культуры европеизированного народа обставлены такими затруднениями, которые совершенно не знакомы природным романогерманцам. Вследствие этого, этот народ оказывается малопродуктивным: он творит мало и медленно, с большим трудом… Поэтому такой народ, с европейской точки зрения, всегда может рассматриваться как «отсталый»… но и сам он принужден смотреть на себя совершенно так же. Приняв европейскую культуру, он вместе с ней воспринимает и европейские мерила оценки культуры. Он не может не замечать своей малой культурной продуктивности, того, что его культурный экспорт развит очень слабо… Сравнивая самого себя с природными романогерманцами, европеизированный народ приходит к сознанию их превосходства над собою, и это сознание вместе с постоянными сетованиями о своей косности и отсталости постепенно приводит к тому, что народ перестает уважать самого себя». В новой и новейшей истории Японии нередко именно так и случалось. Слава Богу, не только это.

Трубецкой вряд ли был знаком с современной ему японской историографией или общественно-политической мыслью. То, что было написано позже, он и подавно не мог читать. Однако, любому, изучавшему эти проблемы, не может не броситься в глаза точность его формулировок: «Изучая свою историю, этот народ оценивает ее тоже с точки зрения природного европейца: в этой истории все, что противоречит европейской культуре, представляется злом, показателем косности и отсталости; наивысшим моментом этой истории признается тот, в который совершился решительный поворот к Европе; в дальнейшем же ходе истории все, что бралось из Европы, считается прогрессом, а всякое отклонение от европейских норм – реакцией. Постепенно народ приучается презирать все свое, самобытное, национальное». «Отсчет ведется от западноевропейской цивилизации, – развил его мысль много лет спустя Л.Н. Гумилев, – и степень совершенства иных культур определяется похожестью на европейцев»[30]. Японская историография знала приливы и отливы как шовинистического национализма, так и мазохистского космополитизма. А в этой стране ни историография, ни философия никогда не были только сугубо академическими, кабинетными занятиями. Они как точное зеркало отражали происходящие в обществе процессы. И, конечно, одними из первых реагировали на вызовы глобализации, которые «цивилизованный мир» периодически бросал Японии.

Что же это были за вызовы?

Римская глобализация Японию не затронула. Древний Китай был слишком самодостаточен, чтобы территориально расширяться за естественные границы восточного побережья, хотя Япония не одно столетие была духовной провинцией Pax Sinica в том, что касалось «китайской учености». От испанско-португальской, католически-иезуитской глобализации Япония закрылась в начале XVII в., при первых сёгунах династии Токугава, всерьез опасаясь за свою политическую и экономическую независимость. Тогда сил «закрыться» у нее хватило. С Pax Britannica получилось по-другому. Европейские державы и США, представлявшие «цивилизованный мир», – я приравниваю его к Pax Britannica на основании цивилизационной и идеологической общности, а не единства конкретного «силового центра» – «открыли» Японию силой. С ними она пыталась сосуществовать и даже сотрудничать, но, так и не добившись равенства в «клубе великих держав»[31], в итоге вступила в смертельную схватку.

В результате второй мировой войны – фактически же, по экономическим показателям и последствиям, в результате первой – Pax Americana принял эстафету глобализации у Pax Britannica. В 1945 г. он победил Японию и включил ее в себя как зависимую территорию, которая со временем смогла подняться до статуса младшего партнера метрополии. С размыванием национальных и государственных границ «силового центра» – это одна из главных особенностей всего послевоенного этапа глобализации – японская правящая элита органично вошла в его состав. Так что сейчас Япония в равной степени является и субъектом, и объектом глобализации.

Два слова о современном «силовом центре». Ему бы подошло название «мировое правительство», если бы оно не было так опошлено и скомпрометировано конспирологически озабоченными людьми, видящими за всем «заговор» – жидомасонов или просто масонов, коммунистов, банкиров, исламистов, а в последнее время глобалистов.