Михаил Хурчак - Криминология. Общая часть: Конспект лекций Страница 10

Различные «социологи» по-разному определяли категории людей, находящихся в «опасном состоянии». Так, профессор Гарро в своем докладе на Копенгагенском съезде (1913 г.) Международного союза криминалистов наметил три группы лиц, находящихся в «опасном состоянии»:

а) те, которые опасны в силу их душевного состояния (сумасшедшие или полусумасшедшие);

б) те, которые опасны в силу своих предшествующих судимостей (рецидивисты);

в) те, которые опасны в силу своего образа жизни (бродяги, нищие, сутенеры, шулеры).

Смысл идеи «опасного состояния» заключается не столько в применении репрессии к душевнобольным и к лицам, которые, подобно бродягам и нищим, лишены средств к существованию, сколько в возможности признания «опасными» и подлежащими «обезвреживанию» политических противников. И, к сожалению, классическим примером реализации данной идеи были положения УК РСФСР 1922 г. и проводимая, особенно в 20— 30 гг. XX в., в СССР уголовная политика. Несомненно, заслуживает осуждения, прежде всего, сама идея возможности применения репрессивных мер к лицам, не совершившим преступления.

Следует отметить, что концепция «опасного состояния» разделялась не всеми сторонниками «социологической» школы. В частности, в ней довольно сильны были позиции так называемого «левого крыла» (итальянцы Турати и Колаянни, голландец Бонгер, некоторые русские криминалисты), которое выдвигало на первый план значение экономических факторов преступности и сопротивлялось проведению наиболее реакционных мероприятий, предложенных другими «социологами».

«Классическая» школа в уголовном праве провозглашала «nullum crimen sine lege» (нет преступления без закона) важнейшим своим принципом, что соответствовало идее справедливости. Рост преступности и неумение «классиков» объяснить этот процесс требовал новых идей в проведении уголовной политики, которые и были предложены «антропологами» и «социологами».

Они потребовали признать право вмешательства государства даже туда, где нет ни преступления, ни проступка. Признав же принципиальную возможность применения репрессии к лицам, еще не совершившим никакого преступления, сторонники нового направления объявили второстепенными и различия в составах преступления. Тем самым они отрицали за составом преступления значение важнейшего основания уголовной ответственности. Это наглядно проявилось в словах немецкого криминалиста Р. Франка, утверждавшего, что в будущем следовало бы ломать себе голову не над тем, совершено ли простое или же квалифицированное убийство, разбой или кража, а наоборот, собственно криминалистическая проблема состоит в глубоком изучении классов преступников, в отнесении преступной личности к тому или другому классу и в соответствующем каждому классу обращении с преступником.

Самому же факту совершения преступления «антропологи» и «социологи» придавали значение лишь постольку, поскольку он свидетельствовал о «преступной сущности», об «опасности» лица, совершившего деяние. Тот же Франк утверждал, что значение преступления ограничивается лишь тем, что оно является средством распознавания дефекта личности. Таким образом, антрополого-социологическое направление переносило центр тяжести уголовной репрессии с «деяния» на «деятеля».

Отныне пределы и основание уголовной ответственности должны были определяться не характером и тяжестью совершенного деяния, а тем, какова «личность» преступника (настоящего или будущего). В частности, один из лидеров «социологов» Лист прямо ставил вопрос: «Караем ли мы человека за то, что он совершает, или за то, что он собой представляет?» и недвусмысленно высказывался в пользу второго решения вопроса[18,7].

Конец ознакомительного фрагмента.