Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни Страница 12

Говорят, преступник, которого ведут на эшафот, считает особенною милостью самую жестокую тюрьму, самые тяжкие работы, постоянное рабство; отсюда выводят такое заключение: страх этих последних наказаний не может удерживать от совершения преступлений в такой степени, в какой смертная казнь. Во-первых, не всякий преступник чувствует подобное желание. Во-вторых, хотя бы подобное желание было и всеобщее, все-таки оно не говорит в пользу той устрашимости смертной казни, которая бы обладала свойством удерживать от преступлений. Конечно, ожидания насильственной смерти тяжелы для осужденного; по мере того как воображение работает, тяжесть эта возрастает. Медленность и методичность приготовлений, исполнение разных формальностей и предписаний, холодность исполнителей — все это доводит до высшей степени муки осужденного. Но этот страх смертной казни есть страх, ощущаемый осужденным пред совершением казни, а не преступником пред совершением преступления; это запоздалый страх, который, правда, увеличивает — и притом бесполезно — тяжесть наказания, но который все-таки бессилен удержать от совершения преступлений.

Допустим даже, что смертная казнь по своей природе есть наказание устрашительное, удерживающее от преступлений. Все-таки она в настоящее время лишена этих качеств вследствие того, что она применяется гораздо реже в действительности, чем определена в законе. Еще писатели XVIII в. заметили такое разногласие между законом и жизнью и ослабление вследствие того угрозы закона. В XIX столетии разногласие это сделалось еще резче. Пострадавшие от преступлений не хотят обвинять, когда знают, что обвинение их может повлечь смертную казнь; свидетели не хотят в таком разе свидетельствовать; присяжные часто в этом случае или отвечают: не виноват, или признают существование смягчающих обстоятельств; наконец, монархи нередко спешат давать помилование, единственно из желания избавить от смертной казни. Отсюда-то происходит огромная разница между количеством обвинений в преступлениях, влекущих смертную казнь, и количеством действительно казненных. Вследствие этого закон, грозящий смертною казнью, потерял силу и люди, которых интерес стоит на стороне наказания, боясь ненаказанности, просят иногда, во имя наказания, отмены смертной казни. Оттого-то люди, склонные к преступлению, зная, как редко закон, грозящий смертною казнью, применяется на деле, ободряемые надеждою на ненаказанность или снисхождение, совершают еще с большею дерзостью тяжкие преступления.

Говорят, что смертная казнь внушает зрителям отвращение к убийству. Это также несправедливо. Человек от природы чувствует это отвращение. Если бы было иначе, он был бы хуже самого лютого зверя. Общественные учреждения должны только укреплять в сердце человека это чувство. Но именно смертная казнь делает противное. Государство, запрещая убийство, сохраняет за собою, по словам Дюпора, право исключительного его употребления; т. е. оно запрещает не убийство, а только незаконность его. Отсюда происходит то, что основания нравственности действий для частного лица и для государства не остаются одни и те же. При существовании смертной казни убийство перестает быть действием жестоким, потому что государство позволяет себе совершать его; только одна формальность отделяет убийцу от палача. Смертная казнь, вместо того чтобы внушать отвращение к убийству, в слабой и развращенной душе только ослабляет это чувство; тот, кто расположен к убийству, скорее удержится от совершения его врожденным чувством отвращения, чем запрещением закона и метафизическими соображениями.

Возражения защитников смертной казни. Противники смертной казни говорят: в тех странах, где часто прибегают к смертной казни, гораздо больше совершается преступлений, чем там, где законы отличаются мягкостью и казни бывают редки. Из этого явления они выводят заключение, что смертная казнь не только не имеет устрашительного действия, но и способствует увеличению преступлений. Подобные выводы не основательны. Не потому совершается больше преступлений в известных странах, что там часто прибегают к смертной казни, а наоборот: потому там часто прибегают к смертной казни, что много совершается преступлений. Таким образом, не увеличение преступлений есть результат частых казней, а увеличение казней есть результат частых преступлений. Вместо того чтобы представлять себе законодателя, производящим увеличение преступлений безумною расточительностью казней, не основательнее ли было бы со стороны противников смертной казни поискать причины преступления несколько глубже. Увлекаясь одною видимостью, противники забывают действительных деятелей преступлений, как-то: фанатизм, бедность, невежество, испорченность нравов, политические страсти и, наконец, все низкие наклонности, свойственные природе человека.

Основываясь на рапорте Ливингстона Сенату Луизианы, говорят, что в настоящее время в этой стране преступления, за которые теперь положено простое тюремное заключение или ссылка, совершаются гораздо реже, чем тогда, когда они были наказываемы смертною казнью. Итак, потому только, что эти явления совпадают, противники смертной казни добродушно думают, что одно родилось от другого. Но это — ошибка. Состояние Луизианы в то время, когда там существовала смертная казнь, было совершенно иное, чем тогда, когда она была отменена за многие преступления. Сначала Луизиана состояла под владычеством то Испании, то Франции; прежде она не пользовалась ни самостоятельностью, ни миром, ни благосостоянием, имеющим столь могущественное влияние на нравы; находясь под игом метрополии, она была не управляема, но эксплуатируема, как и большая часть колоний, людьми жадными к деньгам и к господству. Потом она сделалась самостоятельным штатом североамериканской республики, принадлежащим самому себе: земледелие, торговля, промышленность — все в ней развилось с беспримерной силою и способствовало уничтожению причин преступления. Нетрудно также найти причины, почему в Англии совершается больше преступлений, чем во Франции, несмотря на жестокость законов. Хотя Англия есть, без сомнения, классическая страна политической свободы, тем не менее богатство в ней распределено хуже, чем во Франции. В Англии богатство находится в руках немногих; низший класс народа английского страдает более, чем французский; в этой стране честный, сведущий, деятельный, рабочий человек часто остается без работы. Есть также разница и в характере обоих народов, которая не остается без влияния на количество преступлений. Характер англичанина холодный, мрачный, озабоченный; англичанин некоторым образом имеет привычки морского жителя, он находит удовольствие смотреть на бой петухов и боксеров. Француз — характера мягкого, веселого и легкого. Указывают особенно на отмену смертной казни в Тоскане, имевшую самые счастливые результаты: по уверению Пасторе и Берлингиери, во время этой отмены в Тоскане совершалось менее преступлений, чем прежде и после нее. Но из совпадения отмены смертной казни и уменьшения преступлений нельзя ничего иного вывести, как только то, что во время отмены, в царствование Леопольда, были причины, способствовавшие уменьшению преступлений и делавшие излишними строгие уголовные наказания, как то: в Европе господствовал всеобщий мир; царствование в таком маленьком государстве, как Тоскана, государя-философа, отца великой семьи, способствовало улучшению благосостояния подданных; в это время здесь царствовали сердечные нравы, довольство простого человека; религия и нравственность сохраняли свою силу; словом, не было большей части тех причин, от которых происходят преступления. Если с введением смертной казни опять появились преступления, то ничего нет удивительного: в это время опять исчезли причины, способствовавшие уменьшению казней. Ужасы Французской революции, от которых каждое государство хотело себя гарантировать, грабеж армии, военные опустошения, деморализация как следствие этих конвульсивных движений общества — факты, которые совпадают с восстановлением смертной казни и которые произвели увеличение преступлений. Таким образом, из совпадения двух явлений: уничтожения смертной казни и уменьшения преступлений, и наоборот, хотя бы эти совпадения повторились не раз, а тысячу раз, никаким образом нельзя вывести заключения, что смертная казнь способствует увеличению преступлений: на основании здравой критики и наблюдения, из одновременного существования двух фактов нельзя заключить, будто один из них есть причина другого, другой — следствие первого; для установления подобного отношения необходимо открыть его в известном действии. Но этого-то и не делают те, которые хотят взвалить увеличение преступлений на смертную казнь.[7]

Смертная казнь не препятствует совершению убийств, следовательно, говорят, ее нужно уничтожить и заменить каторжными работами. Но если страх смертной казни не воздерживает от убийств, неужели страх каторжных работ может этого достигнуть? Благодаря всемогуществу присяжных, из десяти убийц восемь избегают смертной казни и попадают в каторжные работы, и однако ж убийства совершаются. Следовательно, и каторжные работы не останавливают убийц; следовательно, и это наказание должно уничтожить? А идя далее по тому же пути, не следует ли уничтожить и тюрьмы и изобрести такое гомеопатическое наказание, которое заменит и эшафот и все прочее? Конечно, смертная казнь не останавливает всех убийц, подобно тому как медицина не вылечивает всех больных, пожарные трубы не тушат всех пожаров. Но она положительно останавливает многих. Кто может сказать, что без нее число преступлений не было бы больше против того, которое теперь совершается? Из того, что на месте и во время совершения казней совершаются преступления, — ничего не следует; частные случаи — не доказательство. Напрасно думают, что преступники не взвешивают получаемае выгоды от преступлений с наказанием, положенным за оные. Есть воры, которые, несмотря на то, что ночное время благоприятствует воровству, никогда не воруют ночью, потому только, что ночное воровство ведет за собою более тяжкое наказание.[8] Воры-убийцы составляют исключение по той же причине. Итак, страх смертной казни есть самый действительный для противодействия преступлениям. Он был бы еще действительнее, если бы присяжные не оказывали снисхождения и сожаления убийцам, если бы они не находили смягчающих обстоятельств там, где разум бессилен их отыскать.