Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни Страница 25

В 1663 г. в Париже казнен был Симон Морен из Нормандии, сумасшедший.[25] Спустя несколько лет (в 1670 г.) во Франции же был сожжен содержавшийся прежде как безумный некто Франциск Сарацин из Каэны за то, что, вошедши в церковь Богоматери с шпагою в руках, опрокинул чашу и дароносицу, разбросал освященные жертвы и ударил мечом служившего обедню священника. Эли говорит о старом французском законодательстве так: «Относительно преступления оскорбления величества не было ни давности, ни извинения, даже по причине безумия». Таким образом, сумасшедший, обвиненный в оскорблении величества, был приговариваем во Франции к четвертованию, как и человек в здравом уме. В Англии, по закону Генриха VIII, сумасшествие не избавляло от смертной казни обвиненного в государственной измене. Еще юристы XVIII в. считали необходимым казнить смертью преступника, впавшего в сумасшествие после осуждения: так, Руссо де ла Комб не считал необходимым вообще откладывать исполнение казни над впавшим в безумие, «потому что главная цель экзекуции есть пример»; а Вуглан ограничивал, по той же причине, эту необходимость только государственными преступниками. По Литовскому Статуту 1588 г. сумасшествие не избавляло от смертной казни за совершение убийства во второй раз. В 1671 г. в России повешен был «умоверженный» самозванец Ивашка Клеопин.[26] В 1697 г. в Кунгуре был приговорен к наказанию кнутом Оска Мойсеев за то, что в драке ударил Савву Чамовского, который от этого удара чрез несколько дней умер; наказание было исполнено несмотря на то, что при исследовании было обнаружено, что Оска Мойсеев «в неуме и глух, и нем, и дураковат».[27] В 1722 г. в Москве на болоте казнен был Левин, бывший офицер, а потом монах, обвиненный в оскорблении величества; он во многих местах, в церкви и на базаре, проповедовал о пришествии антихриста и называл антихристом Петра I. Сумасшествие Левина не подлежит ни малейшему сомнению; самое преступление его, за которое он был казнен, свидетельствует о явном его умопомешательстве, ни один из современных понимающих дело судей не задумался бы отправить его в сумасшедший дом, а не на плаху.[28] Но самым убедительным доказательством того, что не только первобытные народы, но и народы, достигшие известной степени образования, казнят сумасшедших, служат казни волшебников и колдунов.

В настоящее время научными исследованиями доказано, что люди, которых в таком большом количестве сжигали на кострах за связь с дьяволом, были, главным образом, только существа, страдающие нервными болезнями, расстройством умственных способностей или такими болезнями, как каталепсия.[29] Но если европейский человек уже вырос до такой степени, чтобы не считать одержимого галлюцинациями за одержимого бесом и не казнить его; если, далее, заведомо сумасшедших, по общему правилу, посылают не на эшафот, а в больницу; тем не менее и в наше время казни сумасшедших довольно обыкновенное явление вследствие того, что врачи и судьи игнорируют новейшие открытия психиатрии.

VI. Кровавая месть не встречает иного противодействия, кроме противодействия отдельного лица, семьи или рода. Кроме того, первобытный человек, по своим умственным и нравственным качествам или, лучше сказать, по отсутствии их, не в состоянии отличать важного от неважного; он лишен способности взвешивать, соображать и специализировать явления — словом, способности сколько-нибудь объективно судить о предметах. Руководствуясь, наконец, животными инстинктами, он ценит слишком высоко интересы свои и слишком низко своего оскорбителя.[30] Из такого общественного положения и частного состояния первобытного человека и происходит то, что он с полною необузданностью предается мщению и вследствие того убивает своего обидчика в отмщение как за великое преступление, так и за мелкую вину. Подтверждение этого мы находим не только в законах и обычаях первобытных народов, но и тех, которые вышли из дикого состояния и достигли большей или меньшей степени общественности и умственного развития; законы этих последних народов, с одной стороны, в виде обломков указывают на то, что у первобытного человека существовало в виде общего правила, с другой — представляют доказательство унаследования многих законов и обычаев высшею относительно степенью цивилизации от низшей. По законам Моисея смертною казнью карали как отступников от отечественной религии, так и тех, которые работали в субботу или которые употребляли кислое в дни опресноков.[31] Смертная казнь постигала и намеренного убийцу, и того хозяина, который, имея бодливого вола, не держит его взаперти, когда между тем вол вследствие такой его небрежности убьет человека.[32] Дети за неповиновение родителям и за брань подлежали смертной казни, наравне с убийцами.[33] В Египте как убийцу наказывали того, который не подал помощи убиваемому человеку. В Перу у инков легкие ошибки и самые великие преступления были наказываемы одним и тем же наказанием — смертною казнью, что отчасти до сих пор существует в Японии. У западных народов, древних и новых, мы находим то же самое. По законам Дракона к смертным преступлениям причислены или маловажные проступки, или действия, хотя достойные порицания, но тем не менее не подлежащие уголовному наказанию, как то: убийство рабочего вола, воровство плодов, праздность. По исторической рутине мы привыкли считать Дракона таким законодателем, которому по жестокости не было равного, и именем его клеймим всякое варварство и всякое бесчеловечие.[34]

Такой взгляд должно отнести к историческим предрассудкам. Каждый народ переживает эпоху драконовских законов, и каждый имеет свое драконовское законодательство. В лице Дракона поздние поколения, у которых народились новые нравы и новые потребности, только с своей точки зрения, заклеймили старое время, созданное прежними поколениями. В Греции не у одних афинян были драконовские законы: в Фессалии казнили смертью и убийцу человека, и убийцу аиста; у эолян женщину бросали с вершины горы, если она осмеливалась присутствовать при Олимпийских играх; Александр Македонский, которого имя любят выставлять синонимом всего благородного, держался обычаев, превосходивших жестокостью даже драконовские законы; так, он распял на кресте врача, который не мог спасти ему друга Гефестиона, послал на смерть тех людей, которые отказались кланяться ему, как Богу. Та же несоразмерность между преступлениями и наказаниями заметна и в законах римских исторического времени. Дети за дурное обращение с родителями подлежали смертной казни. Цицерон говорит: наши XII таблиц определяют смертную казнь за малые вещи, считая ее необходимою в следующем случае: если кто пропоет или сочинит стих, чтобы нанести бесчестье и позор другому. Казнь за этот поступок «состояла в засечении».

На основании тех же законов римляне приносили в жертву в виде повешения того, который ночью, воровским образом, потопчет или скосит полевые плоды. Древнейшие германские законы предоставляют право убийства в отмщение за действия самой разнообразной важности: за убийство, тяжелые и легкие раны, нападения и даже за словесные обиды. «Если муж будет ранен, — говорит исландский закон, — то он может мстить за себя до ближайшего альтинга; ранивший считается лишенным мира (Friedloser, т. е. таким человеком, которого можно безнаказанно убить) как для него самого (т. е. раненого), так и для всех тех, которые его сопровождали в том месте, где случилось происшествие». «Муж может мстить за удар, — говорит тот же закон, — пока остаются следы от него, также и его сопровождавшие; могут равным образом мстить за него и другие люди до ближайшего дня, хотя бы их и не было при этом». «Такой удар, который не оставляет никаких следов, должен быть отмщен только на месте, но не далее». «За три срамныя слова[35] можно мстить смертью, говорит тот же закон, — и так долго позволяется убийство, как за бесчестие женщины; за то и другое — до ближайшего альтинга. Кто произнес эти слова, считается лишенным мира для всех тех, которые были на месте в свите того, против которого сказаны слова». «Если кто, — говорит тот же закон, — причинит вред скотине другого, тот считается на месте лишенным мира».

Нужно заметить, что эти законы явились уже в период ограничения мести; в них установляются сроки, в течение которых можно мстить: но тем не менее в них также остается законным убийство в отмщение за словесные обиды. По шведским законам убивали камнями того, который срывал колосья с чужого поля и не мог выкупить этой вины. Подобно тому как римляне за оскорбительный стих казнили смертью, скандинавы карали убийством в отмщение всякого, который назовет свободного человека именем раба. От первобытного человека, убивавшего обидчика за легкую словесную обиду, перешел подобный обычай и к позднейшим временам: в Западной Европе до половины XVIII столетия казнили смертью за пасквили. Остатки этой способности воспламеняться маловажными обидами до убийства своего обидчика можно видеть до сих пор еще в часто встречающихся дуэлях, которые издавна уже причислены к преступлениям. До позднейшего времени вся Европа держалась унаследованного от первобытного времени обычая казнить смертью за самые мелкие нарушения собственности, как то: домашнее воровство, в Англии — за порчу дерева или животного. Только унаследованием от первобытных времен можно объяснить то неразличение важных от неважных действий и ту одинаковую наказуемость их посредством смертной казни, которых относительно преступлений государственных, против религии и нравственности Европа держалась до конца XVIII и даже до начала нынешнего столетия.