Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни Страница 34

Рим представляет еще более резкие черты изъятия от смертной казни, которым пользовались только высшие классы. Вся римская история есть борьба за привилегии, с одной стороны, и за уравнение прав — с другой, как вообще, так и в частности в делах уголовных. Сначала только патриции пользовались изъятием от смертной казни и даже почти полною ненаказанностью. Победа плебеев увеличила численность граждан, которые допущены были к пользованию этою привилегиею: законы Валериев и законы Порциев отняли у консулов и Сената власть подвергать смерти римских граждан за преступления; один только народ мог произносить смертный приговор. Но ошибаются те, которые думают, что эти законы распространялись на всех граждан без различия. По новейшим исследованиям Цумпта, низший класс римских граждан (класс отличный, конечно, от рабов) не огражден был от жесточайшего произвола и подвергался самым позорным казням. В доказательство этого Цумпт приводит из времен уравнения прав плебеев с правами патрициев несколько примеров самой позорной казни посредством засечения (от которой положительно были изъяты римские граждане высшего класса) весьма даже почтенных лиц, но принадлежавших к низшему разряду граждан. Кроме того, жизнь провинциала не была ограждена от произвола; проконсулы и пропреторы пользовались в провинциях абсолютною властию и в том числе правом казнить смертию. Известно, чем были эти правители для провинций: едва ли история может представить другой пример таких чиновнических грабежей, насилия и преступлений, какие они совершали в управляемых ими странах. Таким образом, в то время как провинциал, лицо низшей породы, платился жизнью за большие и малые преступления, в то время как проконсульское управление естественно вызывало беспрестанные поводы для казней, грабивший и совершавший все виды преступлений оптимат и откупщик были спокойны за свою жизнь. Возникновение Империи сопровождалось некоторым уравнением римских граждан и отчасти уничтожением привилегий в том отношении, что императоры стали казнить римских аристократов и богачей по тем же обычаям, которых последние держались при наказании своих рабов. Но императорская юстиция сделала только попытку к уничтожению изъятия богатых римских граждан от смертной казни и уравнения их с другими. В императорский период высшие классы подлежали смертной казни только за государственные преступления; наказуемость же за другие преступления оставалась различная во все это время для honestiores и humiliores. К honestiores в это время причислены были сословия сенаторов, всадников, декурионов и духовных. За что humiliores предаваемы были самым изысканным видам смертных казней, за то honestiores отплачивались только ссылкою, которая была специальным и исключительным наказанием привилегированных. Так, один закон времен императоров гласит: «Те, которые совершат убийство добровольно и со злым намерением, если они пользуются какими-нибудь почестями, должны быть сосланы; лица же низшего сословия наказываются смертью». Неравенство наказаний и изъятие высших классов от смертной казни немногих перешло из Рима в Византию, а оттуда, по мнению Гольтцендорфа, отчасти и в Россию.

У новых европейских народов мы замечаем очень рано зачатки привилегии изъятия от смертной казни некоторых классов общества. Наряду с убийством в виде отмщения является обычай выкупа вины; очевидно, что выкупиться мог только тот, кто имел что-нибудь; очевидно также, что кто обладал большим количеством вещей, кто был богаче, тот имел и большую возможность откупиться от убийства в виде отмщения. По этой теории, богатый человек был вполне гарантирован от смертной казни; раб же, который ничего не имел, был беззащитен пред мстителем. Таким образом, уже с этой стороны, богатство укрывало от смертной казни, бедность, напротив, была поводом к ней. Но этого мало: в те времена жизнь, здоровье, честь и другие блага человеческие ценились не сами по себе, а смотря по тому, кто был их носителем и, так сказать, владельцем; чем богаче, могущественнее и знатнее был человек, против которого совершено было преступление, тем больший ему или его семье платился выкуп. По закону англосаксонского короля Ательстана установлен был следующий тариф на жизнь: жизнь princeps'a оценена была в 30 тыс. thrimsae (монета в 4 пенса, 8 су французских); архиепископа и графа — в 15 тыс.; смерть епископа выкупалась 8 тыс.; summus praefectus ценился в 4 тыс.; священник и тан (дворянин») — в 2 тыс., и, наконец, простой земледелец (ceorl), но еще не раб, — в 267. Подобное же разнообразие цен на жизнь, смотря по сословию, богатству и положению лица, было в обычае у всех европейских народов. Таким образом, богатому и знатному легко было откупиться от смертной казни не только потому, что он имел чем откупиться, но и потому, что он меньше платил за преступление, совершенное против лица, ниже его стоящего. Чем, значит, богаче и знатнее был преступник и чем беднее и ниже в иерархии стояла жертва преступления, тем невозможнее была смертная казнь; и, наоборот, чем ниже в иерархии стоял преступник, чем он был беднее, а жертва преступления могущественнее и богаче, тем неизбежнее была смертная казнь. На этом основании по законам варварских народов, действовавшим с V по XII столетие, преступления против духовных наказывались в три раза строже, чем преступления против других лиц. Вот происхождение привилегий.

В средние века по всей Западной Европе два господствовавшие класса, духовенство и дворянство, пользовались привилегиею изъятия от смертной казни и других мучительных казней — духовенство в самых широких размерах, почти полным изъятием, дворянство — в меньших размерах, изъятием во многих случаях и за многие преступления, за которые лица других классов подлежали смертной казни.

Во Франции духовенство посредством королевских конституций получило право судиться собственным судом во всех делах уголовных, не только чисто церковных, но и общих. Уже в VIII столетии право это было за ним признано. Получивши путем уступок и снисхождения от светской власти право собственного суда, духовенство в последствие времени смело объявило, что оно свою юрисдикцию получило от Бога, а не от людей, и, руководствуясь этим общим правилом, успело в период варварской анархии подчинить своей подсудности не только все преступления, совершаемые духовными, но многие преступления, совершаемые лицами всех классов. В конце XII столетия обширность духовного суда и его громадные полномочия достигли своего апогея. Подобно тому, как некогда римский гражданин, обвиняемый в преступлении, мог остановить течение в провинции суда словами: «я римлянин», так теперь духовный, по ошибке или по насилию преданный в руки светских судей, не заботясь о своей защите, говорил только: я духовный (je suis clerc). Итак, судиться собственным судом — это была первая составная часть привилегии духовенства. Вторая часть, в которой заключался и главный смысл всей привилегии, вытекала из этой первой. Церковные судьи по тому стародавнему церковному правилу, что ecclesia abhorret sanguinem, никогда не определяли ни смертной казни, ни другого наказания, соединенного с пролитием крови, как бы тяжко преступление ни было. Ибо церковь имеет только меч духовный, который не убивает, но животворит. (Ecclesia enim gladium non habet nisi spiritualem, qui non occidit sed vivificat). Оттого самые тяжкие преступления, совершаемые лицами, принадлежащими к духовенству, не только не влекли за собою смертной казни, обыкновенного в то время наказания для лиц низшего класса даже за малые вины, но почти оставались не наказанными. Наказания церковные были очень легки и не простирались далее тюрьмы. Правда, государи и папы позднее не раз издавали законы, по которым духовное лицо, захваченное в тяжком преступлении, именно: в ереси, воровстве, клятвопреступлении, по лишении духовным судом звания, должно было быть предано светскому суду по обыкновенным законам. Все эти законы никогда не были надлежащим образом выполняемы. Епископы, отказываясь лишать духовного звания преступников из духовных, как бы тяжки ни были их преступления, подвергали их только церковным наказаниям и тюрьме. Французское, так же как все западноевропейское духовенство, пользуясь само этою привилегиею, старалось из-за влияния и выгод распространить ее на всех тех лиц, которые имели какое бы то ни было отношение к церкви. Кроме духовенства монашествующего и духовенства светского, привилегию эту старались распространить на светских братьев, на монахинь, братьев милосердия, даже на рыцарей мальтийских, чтецов, певцов и на всех тех, которые живут по-духовному (viventes clericaliter) и получили простое пострижение, хотя бы оно не было соединено ни с какою духовною обязанностью.

Бомануар говорит, что мошенники и убийцы одевались в духовную одежду и делали один другому пострижение, чтобы уйти от обыкновенной юстиции. Духовенство не только не негодовало на это, но и старалось воспользоваться подобными проделками для увеличения своего авторитета. Так как одни духовные судьи имели право определять, действительно ли известное лицо имеет пострижение, то духовенство, для привлечения дел к своей подсудности, довольствовалось одним видимым пострижением. Взявши же раз в руки дело, оно уже не передавало подсудимого светскому суду, как бы ни был очевиден обман: оно или признавало подсудимого духовным, или же, объявив его чуждым духовному званию, удерживало его у себя, подвергнувши бессрочному тюремному заключению, так как бы он был духовный. В то время, когда духовенство успело приобрести изъятие от смертной казни, когда самые тяжкие преступники из этого класса пользовались почти что полною ненаказанностью, когда духовенство из собственных выгод прикрывало своею привилегиею убийц, воров и разбойников и из других классов, оно было неумолимо к обвиняемым в vauderie; этим именем обозначалась не только ересь, но и грехи против природы (мужеложство и скотоложство), колдовство, празднование субботы, поклонение дьяволу. Убийство считалось таким преступлением, для наказания которого были достаточны очень снисходительные церковные наказания. Но когда дело касалось ереси, церковные суды, находя свои наказания недостаточными, предавали еретика в руки светских судов, которые тотчас постановляли приговор о сожжении виновного. Правда, в конце приговора, которым еретик предавался в руки светской власти, всегда помещалось приглашение светскому судье не предавать виновного смерти и даже изувечению. Но это приглашение было одною формальностью, которою духовенство думало исполнить возникшее в первые времена христианства правило, что церковь гнушается крови; этой формальности не придавали серьезного значения сами судьи. Испанская инквизиция, по приговорам которой было сожжено живыми 34 тыс. 658 человек и 18 тыс. 49 человек в виде изображений, всегда присоединяла к своим приговорам это приглашение. Но если бы светский судья исполнил это приглашение в буквальном смысле, то он подвергся бы отлучению от церкви. Изъятие духовенства от смертной казни оставалось очень долго, несмотря на раннюю борьбу из-за этой привилегии светской власти. Крепнувшая королевская власть первоначально уничтожила эту привилегию относительно преступлений государственных. Затем установление cas royaux, т. е. таких случаев, которые только судились королевскими судьями, несмотря на звание преступника, учреждение Ордонансом 1580 г. общего или совместного суда двух юрисдикций — духовной и светской — в случаях тяжких преступлений духовного, значительно поколебали основание привилегии духовенства во Франции. Но она окончательно была отменена только во время переворота 1789 г.