Александр Петров - Предметная иерархия нормативных правовых актов. Монография Страница 5

Указанные признаки позволяют получить некоторое представление об общенаучном понимании иерархии, не претендующее на полноту, но представляющееся достаточным, чтобы двигаться дальше.

За скобками настоящей работы остается вопрос о том, насколько в современном мире, в эпоху вызова Постмодерна и стремительного развития гетерархических связей, в принципе, актуально исследование вопросов иерархии. Единственное замечание: авторы, не вдаваясь в философские споры, просят обратить внимание читателя на сформулированный философом Е. А. Седовым закон иерархических компенсаций, согласно которому эффективный рост разнообразия на верхнем уровне иерархически организованной системы оплачивается за счет уменьшения разнообразия на нижестоящих уровнях, и наоборот, рост разнообразия на низшем уровне оборачивается разрушением высших уровней:

«Анализ информационно-энтропийных соотношений показал, что с общей тенденцией усложнения по мере развития и накапливающих структурную информацию систем растет детерминация их внутренних межэлементных связей вплоть до жесткой детерминации… Вместе с тем в природе наблюдается противоборствующая данной детерминации тенденция образования многоуровневых иерархических структур, в которых, как мы убедились, «энергетическая плата» за сохранение структурной информации уменьшается по мере восхождения по ступеням иерархической лестницы»[50].

1.5. Специфика осмысления иерархии в праве

Исторически идея иерархичности права играет значительную роль в правовом регулировании человеческой деятельности. Идея иерархичности нашей реальности, Мира в целом проецируется и на право. «Космос представляет собой некий Порядок, гармонию, по причине чего нечто стало существовать, существует и не рассыпается. Право перенимает этот универсальный закон и существует лишь благодаря иерархичности, соподчиненности, вносимой посредством него в социальную жизнь… Иерархия правовых норм утверждает иерархию социальных отношений, в которых люди сообразуют свое поведение друг с другом и действуют как некое целое» – пишет Ю. Е. Пермяков[51], и с этим следует согласиться.

Помимо фундаментального отражения в праве иерархичности мироздания, распространение понятия «иерархия» на право и правовую систему, по мнению авторов, во многом обусловлено изначальной сакральной составляющей смысла данного понятия, в полной мере ощутимой в любой социальной иерархии, «выражающей организацию общественного порядка, опирающуюся на коллективную систему убеждений, которые оправдывают эти источники энергии»[52]. Создание образа иерархически построенного права можно рассматривать как один из способов рациональной сакрализации существующего правопорядка, придания ему оправданности в глазах людей и их общностей. «Иерархия и сегодня признается процедурным методом установления решений, которые рассматриваются как правильные»[53] – отмечают исследователи.

Поэтому неслучайно, что в различные эпохи философы и юристы при моделировании права и правовой значительное внимание уделяли иерархическому началу (иерархия качеств правителя Лао Цзы[54], иерархия стоящих перед законодателем целей Платона[55], иерархия божественного права, естественного права и человеческого права Грациана и других средневековых схоластов[56] и др.).

Несмотря на то, что многогранность проявления иерархических начал в государственно-правовом общежитии отмечалась уже с древности и в различных аспектах, начиная с эпохи Просвещения, в континентальной западной и российской юриспруденции иерархия в праве, как правило, исследуется под строго заданным углом – как иерархия форм права и, как правило, в рамках, заданных аналитическим юридическим позитивизмом[57]. Интересно заметить, что и юснатуралисты, и сторонники правового реализма, обращаясь к проблеме иерархичности права, в своих рассуждениях, вносящих содержательные коррективы в дискурс о правовой иерархии, как правило, пользуются понятийным аппаратом аналитического позитивизма[58].

Представляется, что такое положение вещей связано с целым комплексом факторов.

Прежде всего, именно аналитическая юриспруденция, ограничившая спектр проблем иерархии в праве технико-юридическими вопросами, смогла выразить в иерархии форм права идею согласованности права как отражения упорядоченной, объясненной и предсказанной социальности. Пафос иерархии форм права для мышления юриста с европейским складом ума всегда состоял и состоит в создании непротиворечивой системы координат, позволяющей видеть за конгломератом правовых текстов рационально построенную систему эталонов и моделей поведения. Такая система будет опорой в любой юридической деятельности, будь то правотворчество, вынесение индивидуальных решений, исследование и систематизация правового материала или консультирование гражданина о правомерности его поведения.

Видимо, именно в форме права связь между непротиворечивостью и иерархичностью обнаруживается наиболее легко. Поэтому идея иерархического строения формы права дает континентальному юристу исключительно важное чувство психологического комфорта, основанное на вере в отсутствие рассогласованности в объяснениях того, что можно, должно или запрещено совершать по праву.

Корни этого феномена следует искать, по-видимому, в особенностях мышления европейца. По словам М. К. Петрова, «по привычному для нас канону объяснение должно быть одно, и если чему-то дается два, три, десять объяснений, то европейский способ мысли сразу же ищет процедуры верификации, позволяющие методом обращения к тому или иному авторитету… выяснить, которое из этих двух, трех, десяти объяснений истинно. Нетерпимость к противоречию – одна из движущих сил европейского мышления, заставляющая его без конца изворачиваться в поисках новых непротиворечивых истолкований, а вместе с тем и весьма существенная черта европейской психологической установки, которая не имеет соответствия в других культурах»[59].

Можно сказать, что аналитическая юриспруденция Нового времени подхватила и в определенной мере усовершенствовала средневековый схоластический способ искоренения разночтений путем выведения более общих принципов, примиряющих противоречивые высказывания[60], и попыталась наиболее последовательно его воплотить в своих теоретических и догматических конструкциях, связанных с правовой иерархией.

С другой стороны, сложное, порой весьма противоречивое взаимоотношение между светским правителем и римско-католической церковью, претендующими на политическую власть, характерное для средневековой Западной Европы, послужило импульсом к осмыслению идеи разделения юрисдикции[61]. Как следствие, в ситуации множественности видов формальных источников права, связанной с наличием у различных органов публичной политической власти собственной правотворческой компетенции в правопорядках западноевропейских стран в ситуации взаимного перекрывания сферы действия данных источников политико-юридическая мысль рано или поздно должна была обратиться к проблематике идеи главенства того или иного источника права. Поэтому следует согласиться с мнением А. М. Михайлова, что важным условием для обращения европейской политико-правовой мысли к исследованию иерархии в праве в аспекте ее внешней формы, по всей видимости, послужило формирование собственной правотворческой компетенции у различных органов государства континентальной Европы[62].

Парадоксально, но еще одним важным фактором появления идеи иерархического соотношения источников права в государстве континентальной Европы следует признать концепцию суверена как носителя верховной публичной власти в политически организованном обществе, а также верховенства суверена (в т. ч. народа) в социальном регулировании политически организованного общества. Тем самым обусловливается установление иерархического приоритета правовых норм, исходящих от государства, над всеми иными социальными нормами, претендующими на общеобязательность. Проще говоря, право, исходящее от государства, опираясь на идею иерархичности, объявляло и обосновывало свое верховенство перед цеховыми, городскими, церковными и другими правилами, также претендующими на то, чтобы регулировать поведение людей.

Немаловажную роль сыграл и рационализм, присущий «духу Просвещения»[63], предполагавший возможность конструирования общества как «мегамашины» при помощи основанных на познанных человеческим разумом закономерностях социального устройства, в которых главенствующая роль в нормативном регулировании (как форме социальной инженерии) отводилась праву, выраженному в рациональных и упорядоченных командах суверена, облаченных в форму общих и индивидуальных правовых актов. Отсюда, по-видимому, и рост кодификационных работ в странах просвещенного абсолютизма[64].