Виктор Шкловский - Заметки о прозе Пушкина Страница 12

Светом повесть могла быть понята как анекдот о неудаче выскочки, парвеню, внесшего в карточную игру расчет и благоразумие.

Это была повесть о поражении Германа.

Для Пушкина Герман – не герой, но он знает, что Герман если не герой, то человек будущего.

Во второй половине мая 1831 г. Пушкин писал Хитрово:

«Вот ваши книги, умоляю вас прислать мне второй том «Rouge et Noir». Я от него в восторге» (стр. 112).

В конце того же месяца он снова пишет:

«Rouge et Noir» – хороший роман, несмотря на фальшивую риторику, встречающуюся в некоторых местах, и на несколько замечаний дурного вкуса» (там же, стр. 116).

На стр. 218 книги «Письма Пушкина к Е. М. Хитрово» Б. В. Томашевский приводит заметку газеты «Figaro» о предстоящем выходе романа, в которой отмечает странность заголовка.

В самом деле, термины рулетки, поставленные в заголовке, не имеют прямой связи с сюжетом.

Мне кажется, что название «Пиковая дама» – игрецкий термин, связанный с названием «Rouge et Noir» – рулеточным термином.

Герман же – это Жюльен Сорель.

Конечно, это не подражание Стендалю, это борьба с ним.

В России были такие же безвестные ученики Наполеона, как Сорель, и Пушкин о них написал.

Указания на связь «Пиковой дамы» с «Красным и Черным» делали в последнее время Б. Томашеяский и В. Виноградов (в новой статье), М. С. Гус. Все они сближали вещи, не показывая борьбу Пушкина со Стендалем.

Остановимся на несколько минут над вопросами о стиле повести. Знаменитый писатель конца восемнадцатого века Карамзин воспитывал свой слог на переводах.

Его спросили раз: «Откуда взяли вы такой чудесный слог?» – «Из камина», – отвечал он. – «Как из камина?..» – »Вот как: я переводил одно и то же раза по три и по прочтении бросал в камин, пока наконец не доходил до того, что оставался довольным и пускал в свет».

Греч об «Истории» Карамзина написал в своих мемуарах:»Она удовлетворила многим требованиям (я говорю только в отношении к языку) но, воля ваша! – прежде он писал лучше. И повести его и «Письма русского путешественника», и статьи «Вестника Европы» написаны слогом приятным, естественным, не отвергавшим прикрас, но и не гонявшимся за красотами. Я несколько раз читал его «Историю Русского Государства», занимаясь сочинением грамматики, разложил большую часть его периодов, исследовал почти все обороты: находил многое хорошим, прекрасным, правильным, классическим, но вздыхал о «Бедной Лизе».

В слоге его истории видны принужденность, старание быть красноречивым, насильственное округление периодов, все искусственно, все размечено, и не то что прежде».

Для Пушкина форма не была только внешним видом произведения:

Плавность, которой добивались различными драматическими построениями, оказалась достигнутой внутренним путем. Пушкинский язык – язык богатый, точный, народный; но не нужно думать, что Пушкин писал только разговорным языком. В третьем номере «Современника» в 1836 году Пушкин в анонимной статье написал: «Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течении веков. Писать единственно языком разговорным – значит не знать языка».

Принято думать, что источником пушкинского прозаического языка являются его письма.

Эта мысль вряд ли верна. Первые письма Пушкина традиционны. Пушкин пишет в них часто периодами.

Письма имеют свое сюжетное построение и наполнены превосходными описаниями. В ранних письмах Пушкин как будто еще находится под влиянием Карамзина и его «Писем русского путешественника». В 1820 году он пишет своему брату, описывая Кавказ:

«Жалею, мой друг, что ты со мной вместе не видал великолепную цепь этих гор, ледяные их вершины, которые издали на ясной заре кажутся разноцветными и недвижными».

Это написано еще ритмично; дальше идет фраза: «Жалею, что ты не восходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту». Пушкин еще пишет периодами, но добивается мысли, картины, а не слога.

Через много лет он найдет иные слова для описания облаков, точные, как будто освобожденные от насилия грамматики.

Вот как описывает облака Кавказа Пушкин в «Путешествии в Арзрум»: «Утром проезжая мимо Казбека увидал я чудное зрелище. Белые, оборванные тучи перетягивались через вершину горы и уединенный монастырь, озаренный лучами солнца, казалось плавал в воздухе, несомый облаками». Эти оборванные, перетянутые тучи – действительно тучи Кавказа.

Но для того, чтобы так описать их, нужно было еще много работать. Мы знаем два черновика письма к Дельвигу, написанные из Михайловского.

Письмо совершенно литературно, оно начинается упоминанием книги «Путешествие по Тавриде» Муравьева. Есть в этих строках еще и чувствительность, хотя Пушкин подчеркивает в письме отличие своих впечатлений от записей путешественника Муравьева. Но все время Пушкин возвращается к реальности. Приведу два отрывка: «Из Азии переехали мы в Европу (Из Тамани в Керчь, – примечание Пушкина) на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу (развалины какой-то башни) там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял [его] без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильней подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпичи – и только. Я объехал полуденный берег и путешествие М. оживило во мне много воспоминаний: но страшный переход по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти».

В эпоху написания Пушкиным «Пиковой дамы» Пушкин достиг уже величайшей простоты языка.

Он пишет кратчайшей фразой, почти не прибегая даже к прилагательным. Один из его современников так описывает манеру говорить самого Пушкина в это время: «Слог его краток и точен, чуждается всего излишнего, всего, что служит к его украшению. Он редко прибегает к метафорам, но где их употребит, там они необходимы и метки. В слове, всегда метком, и заключается его искусство. Везде чувствуешь, что мысли и нельзя было иначе выразить; в выражении его ничего нельзя изменить. Вот описание прихода Германа в дом графини. В этом описании прилагательные самые простые: погода – ужасная, ветер – мокрый».

Просто дано и описание воспитанницы Лизы.

Упомянуто, что она «в холодном плаще», а «голова ее убрана свежими цветами».

Цветы – это для бала, а холодный плащ – для нее самой. В этой детали дано очень много. Обстановка дана словами: «полинялая, старинная, печальная».

Самый неожиданный эпитет здесь – «печальный». Потому что он приложен к слову «симметрия».

Теперь прочтите весь отрывок, посмотрите, как коротки фразы. Их краткость слегка смягчена тем, что Пушкин вместо точек ставит точки с запятыми. Такая пунктуация при чтении дает более ровную интонацию. Но в черновых набросках Пушкина краткость фразы еще более поражает. В одном черновике Пушкин записывает фразу историка Голикова: «… … грозили ему силой, но Г. Шипов ответствовал, что умеет обороняться». Вот пушкинская транскрипция: «Шипов упорствовал. Ему угрожали. Он оставался тверд».

Слог Пушкина краткий. Фразы его прямые. Вот отрывок из «Пиковой дамы»: «Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светились тускло; улицы были пусты. Изредка тянулся Ванька на тощей кляче своей, высматривая запоздалого седока. – Германн стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни ветра, ни снега. Наконец графинину карету подали. Германн видел, как лакеи вынесли под руки сгорбленную старуху, укутанную в соболью шубу, и как вослед за нею, в холодном плаще, с головой, убранною свежими цветами, мелькнула ее воспитанница. Дверцы захлопнулись. Карета тяжело покатилась по рыхлому снегу. Швейцар запер двери. Окна померкли. Германн стал ходить около опустевшего дома: он подошел к фонарю, взглянул на часы, – было двадцать минут двенадцатого. Он остался под фонарем, устремив глаза на часовую стрелку и выжидая остальные минуты. Ровно в половине двенадцатого Германн ступил на графинино крыльцо и взошел в ярко освещенные сени. Швейцара не было. Германн взбежал по лестнице, отворил двери в переднюю и увидел слугу, спящего под лампою, в старинных, запачканных креслах. Легким и твердым шагом Германн прошел мимо его. Зала и гостиная были темны. Лампа слабо освещала их из передней. Германн вошел в спальню. Перед кивотом, наполненным старинными образами, теплилась золотая лампада. Полинялые штофные кресла и диваны с пуховыми подушками, с сошедшей позолотою, стояли в печальной симметрии около стен, обитых китайскими обоями» (Пушкин, т. IV, стр. 270–271).

Новая пушкинская плавность достигнута при отрывистости фразы непрерывностью мысли.

Она рождена планом.

Отход от семейственного романа

В 1835 г. Пушкин записывает при чтении «Путевых картин» Гейне:

«Освобождение Европы придет из России, так как только там предрассудок аристократии не существует вовсе. В других местах верят в аристократию, одни, чтобы презирать ее, другие, чтобы ненавидеть, третьи, чтобы извлекать из нее выгоду, тщеславие и т. п. В России ничего подобного. В нее не верят, вот и всё». (В подлиннике заметка написана по-французски, см. Полное собр. соч. Пушкина, т. VI, стр. 219).