Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи - Елена Владимировна Первушина Страница 12

Которым малый вещи знак

Являет естества устав,

Вы знаете пути планет[84];

Скажите, что наш ум мятет?

Что зыблет ясный ночью луч?

Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч

Стремится от земли в зенит[85]?

Как может быть, чтоб мерзлый пар

Среди зимы рождал пожар?

Там спорит жирна мгла с водой;

Иль солнечны лучи блестят,

Склонясь сквозь воздух к нам густой;

Иль тучных гор верхи горят;

Иль в море дуть престал зефир[86],

И гладки волны бьют в эфир[87].

Сомнений полон ваш ответ

О том, что окрест ближних мест.

Скажите ж, коль пространен свет?

И что малейших дале звезд?

Несведом тварей вам конец?

Кто ж знает, коль велик Творец?

Мы видим, что заимствованных слов тут совсем немного, но если бы их не было, исчезли бы и идеи, связанные с ними – идеи европейской философии и естествознания XVIII века, и стихи утратили бы важную часть своего содержания. А собственно «церковнославянское» слово лишь одно – «естество», оно является калькой греческого слова φύσις («природа»), о чем Ломоносов, изучавший греческий язык, разумеется, прекрасно знал. А если уж высокому стилю иноязычные слова не помеха, то тем более они уместны в остальных родах речи.

«Беседа любителей русского Слова». Кого хвалил мурза Державин и что бранил адмирал Шишков

Ломоносов успел написать оду на бракосочетание великого князя Петра Федоровича и великой княгини Екатерины Алексеевны, и оду на восшествие на престол Петра Федоровича и «купно на новый 1762 год», и даже оду императрице Екатерине Алексеевне в новый 1864 год. Но настоящим придворным певцом Екатерины Алексеевны был Гавриил Романович Державин. Это он в стихах стал называть ее именем Фелица[88], тем псевдонимом, которым Екатерина наградила себя сама в написанной для внука «Сказке о царевиче Хлоре[89]». Позже в своем переводе знаменитой оды Горация Державин писал о своих заслугах:

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить,

С сердечной простотой беседовать о Боге

И истину царям с улыбкой говорить.

Державин был при императрице не только «придворным поэтом», но и секретарем «у принятия прошений», а позже – сенатором, что позволило ему написать о себе:

Хотя б я с пленных снял железы,

Закон и правду сохранил,

Отер сиротски, вдовьи слезы,

Невинных оправдатель был.

И далее…

Пусть тот, кто с большим дарованьем

Мог добродетель прославлять,

С усерднейшим, чем я, стараньем

Желать добра и исполнять,

Пусть тот, не медля, и решится, —

И мой кумир[90] им сокрушится.

Я рад отечества блаженству:

Дай больше, небо, таковых,

Российской силы к совершенству,

Сынов ей верных и прямых!

В конце этого стихотворения Державин просит:

А ты, любезная супруга!

Меж тем возьми сей истукан[91];

Спрячь для себя, родни и друга

Его в серпяный твой диван;

И с бюстом[92] там своим, мне милым,

Пред зеркалом их в ряд поставь,

Во знак, что с сердцем справедливым

Не скрыт наш всем и виден нрав.

Что слава! – Счастье нам прямое

Жить с нашей совестью в покое.

Это очень точное описание интерьеров в доме Державиных. «Серпяный… диван» – это большой мягкий диван[93] в маленькой гостиной петербургского дома Державиных на Фонтанке (дом был фактически загородным, так как по Фонтанке проходила в XVIII веке границе города, и строился именно как загородная усадьба, окруженная небольшим садом и огородом).

Два окна комнаты выходили в сад, между ними перед большим зеркалом на столике стояли мраморные бюсты Гавриилы Романовича и его любимой жены Катерины Яковлевны работы Ж.-Д. Рашетта. Диван закрывал балдахин из белой кисеи на розовой подкладке. На задней стене висело еще одно большое зеркало, и многократные отражения создавали иллюзию бесконечного пространства.

Диван был любимым местом послеобеденного отдыха хозяина дома; наверное, тому легко было, раскинувшись на мягком ложе, воображать себя мурзой[94]. (Так как Фелица в сказке Екатерины, несмотря на свое европейское имя, была царицей «киргиз-кайсацкия орды», то и Гавриил Романович в своих полушутливых стихотворных посланиях называл себя «мурзой Державиным» («Послание мурзы», «Видение мурзы»).

Но почему диван серпяный? В XVIII веке так называли льняную ткань из нитей редкого переплетения, которые выглядели как маленькие квадратики. В XXI веке так стали называть строительную клейкую ленту с подобным узором.

Сюда на диванчик приглашал Державин дорогих гостей:

Сядь, милый гость! здесь на пуховом

Диване мягком отдохни;

В сем тонком пологу перловом[95]

И в зеркалах вокруг усни;

Вздремли после стола немножко,

Приятно часик похрапеть:

Златой кузнечик, сера мошка

Сюда не могут залететь.

Случится, что из снов прелестных

Приснится здесь тебе какой;

Хоть клад из облаков небесных

Златой посыплется рекой,

Хоть девушки мои домашни

Рукой тебе махнут, – я рад:

Любовные приятны шашни,

И поцелуй в сей жизни – клад.

* * *

В гостеприимном почти загородном доме Державина часто собирались члены общества «Беседа любителей русского слова». «Мы четверо, а именно Державин, Муравьев, Хвостов и я, – установили для чтения вечера и в назначенные дни съезжались по очереди друг к другу. Некоторые другие любители русского языка присоединились к нашему обществу, и мы провождали время с пользою и приятностью», – рассказывает один из основателей общества – А. С. Шишков.

А Николай Иванович Гнедич, первый переводчик на русский язык гомеровой «Илиады», хоть и являлся близким другом директора Публичной Библиотеки А.Н. Оленина, друга Державина, но все же был приглашен вступить в «Беседу» как сотрудник, а не полноправный член. Обиженный, он писал поэту Капнисту 2 января 1811 г.: «У нас заводится названное сначала Ликей, потомъ Атеней и наконец Беседа – или общество любителей Российской словесности. Это старая Российская академия, переходящая в новое строение; оно есть