Анатолий Андреев - Основы теории литературно-художественного творчества Страница 16

Все вышесказанное можно сформулировать иначе. Есть сюжеты, «обслуживающие» потребности телесно-психологического порядка, потребности субъекта цивилизации – человека, но не личности; с другой стороны, существуют сюжеты иного рода или типа: обслуживающие потребности личности, субъекта культуры. К этому больше нечего добавить. В качестве формулы данные тезисы вполне исчерпывающи.

Что отличает классические произведения литературы?

Один единственный вечный сюжет: люди с чувством собственного достоинства пытаются выжить среди тех, кто живет по законам джунглей. Иначе сказать, в центре внимания таких произведений – процесс превращения человека в личность. Вот и все.

Но есть сюжеты, сталкивающие человека и личность вполне сознательно и на разных уровнях. Если не идеальным, то образцовым в этом отношении является концептуальный сюжет «Евгения Онегина». Это эпохальный сюжет, в котором, по сути, конфликтуют разные природы человека, цивилизация и культура, ум и душа, мужчина и женщина, философия и поэзия. Сталкивается лучшее в человеке – и это почти губит его, и потому приводит к гармонии.

С описанной закономерностью мы имеем дело буквально «в чистом виде»: от натуры – к культуре, от человека – к личности. Количество персонажей и качество их взаимоотношений определяется «законом сюжета», законом превращения информации душевно-психологической в духовную.

Для того чтобы показать превращение Онегина в личность, понадобилось представить минимальный спектр отношений, способный, однако, образовать целостность, так сказать, целый мир: отношения с женщиной, с социумом (который дан в варианте «толпа» и «друг единственный») и самим собой. Онегин – Татьяна, Онегин – Ленский, Онегин – общество, Онегин – Онегин: все это витки противостояния натура – культура, а также от него производные (в частности, душевное и разумное, поэтическое и философское). Получаются круги в круге.

Онегин – Татьяна. Обратим внимание: финальное появление Онегина в Петербурге и его «внезапный» и «немотивированный» интерес к княгине и генеральше на самом деле неслучайны и глубоко мотивированы. Внутренний сюжет он на то и внутренний, чтобы не быть на поверхности. Он сокрыт – однако причинные мотивировки всегда залегают поглубже следственных, располагаются подспудно: в душе, куда заглянуть возможно только с помощью анализа.

Еще в то время, когда Онегин вечно один проводил нескончаемо долгую зиму, он отчего-то поинтересовался у Ленского: «Ну, что соседки? Что Татьяна? Что Ольга резвая твоя?» Вроде бы праздный, ни к чему не обязывающий интерес. Молодые люди за бокалом вина говорят о соседках. Долгой зимой случайно вспомнил о Татьяне, с которой познакомился летом. Что тут такого?

Ничего, если бы это не был роман Пушкина. Онегин в романе слова не проронил в душевной простоте, так сказать, просто так. Это даже не реплика: Пушкин заставляет своего героя проговориться. (Кстати сказать, следом проговорится и Ленский: «Ах, милый (обращение к человеку, который в недалеком будущем убьет поэта – А.А.), как похорошели у Ольги плечи, что за грудь! Что за душа!..» Разговор выстроен на подтекстах, это художественный принцип романа.) Сначала Татьяна – потом Ольга (с выверенным определением «резвая»: лучше не скажешь). С Татьяной он обошелся, заметим, без обычного иронически точного определения, следствие, быть может, уважительного отношения и непраздного интереса, которого словно бы и нет вовсе. Знаменитое письмо Татьяны к Онегину к тому времени было написано, адресат был с ним ознакомлен, отношения сторон определены. Казалось бы, что было, то прошло. Однако интерес к Татьяне, которая была «забыта» как милый эпизод, присутствовал, тлел, нравилось это Онегину или нет. Какого рода был этот интерес?

Конечно, в данном случае речь идет пока еще не о любви. Речь о том, что Онегина «тянет» туда, где он будет не один, где люди, собравшись «в толпу», испытывают чувства (неважно какие; важно, что они живут, общаются – чувствуют). Онегин испытывает не чувства, а чувство эмоционального голода: он стремится к чувствам, от которых сознательно бежал. Сенсорное голодание – это угроза на витальном уровне. На уровне социальном он отвергает Татьяну как возможную супругу.

Рано или поздно он оказался бы у ног Татьяны. Но это произошло не рано и не поздно, а в тот момент, когда он понял (лучше так: до него дошло), что не надо убивать поэта в себе (бедный Ленский: тот Онегин, который припал к ногам Татьяны, уже не поднял бы пистолет на друга). «Я думал», – признается Онегин в письме к Татьяне (думал!: философ решает свои духовные проблемы исключительно с помощью ума): «Я думал: вольность и покой замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан».

Замена счастью – несчастье, формами которого могут быть вольность и покой. А счастья без любви не бывает. В результате – «В тоске безумных сожалений к ее ногам упал Евгений».

Глупо винить Онегина, ибо вина его в том, что он «не вовремя» прозрел. Однако если ты несчастлив, следовательно, ты уже в чем-то виноват. Счастье человека трактуется как гармония чувства и ума, философии и поэзии. Онегин не был счастлив; но он нашел рецепт счастья. Конечно, рецепт счастья тоже своего рода «замена счастью», но тут уже нельзя сказать, «как я ошибся». Рецепт счастья гораздо ближе к счастью, нежели «покой и воля». «Наказание» Онегина в том, что он несчастлив, хотя как никто другой счастья заслуживает.

Таким образом, сюжетная линия Онегин – Татьяна основана не на мистическом противостоянии «мужского» и женского», а на коллизиях ума (начала мужского) и души (начала женского). Событийный ряд представляет собой цепь символов, через которые проявляется сущность.

Онегин – Ленский. Перед нами модус той коллизии, что положена в основу отношений Онегина и Татьяны.

Сперва взаимной разнотойОни друг другу были скучны;Потом понравились; потомСъезжались каждый день верхом;

Конец ознакомительного фрагмента.